* * *

Что там случилось, я так и не понял. Может, гроза с молниями, может чудо-богатырский удар, а может и та самая природная аномалия, над которой так тряслись самодельные волхвы, или вообще все вместе взятое, но очухался я уже здесь, в пятнадцатом, прости господи, веке.

Очухался, надо сказать, удачно, пусть и с мутной головой, что поначалу я принял за тяжелое похмелье, усугубленное мордобоем, а потом, как разглядел окружающее, так и вообще за отъезд крыши. Бревенчатыми стенами никого в деревне не удивишь, иконами в красном углу тоже, но вот одежда и, главное, речь… Неделю картинка дрожала, звуки плыли, все воспринимал отстраненно, как не со мной. И, наверное, не будь эдакого мозгового тремора — точно рехнулся бы.

Ну в самом деле, вот я председатель правления банка, а вот я Вася Рюрикович, внук Дмитрия Донского и Витовта Литовского, какова карьера, а? Ни майбаха, ни кадиллака, ни дома на Рублевке, про Майорку даже думать забыть. Да какая там, к чертям, Майорка… Самой элементарщины нету — хлопкового белья, горячего душа, кофе, одеколона, книг, музыки, не говоря уж о чудесах техники.

К этому еще инвалидность. Тело-то чужое, не слушаются, я поначалу, когда хотел чего взять, на полметра промахивался, меня первый месяц под ручки водили и с ложечки кормили, а я только мычал, пока немного не освоился. Бог ты мой, чего мне это стоило, год примерно ушел на то, чтобы полностью овладеть речью и движением.

Повезло еще, что Васенька рос мальчиком нервным, капризным, с закидонами и приступами бешенства. Да и как иначе — поздний ребенок, последняя надежда властной родительницы. Отца нет, братьев нет, детей нет, помрет — и все, власть автоматом уходит к дядьке Юрию Дмитриевичу, а для маман это нож вострый, да и для московских бояр тоже. Вот и тряслись над «Васенькой», глаза закрывали на странности, хвост на поворотах заносили. А иначе бы законопатили в какой монастырь и привет.

Но за этот год я хоть расклады здешние просчитал, да к быту попривык. Из истории про это время знал я ровным счетом хрен да нихрена — в 1380 была Куликовская битва, в 1480 стояние на Угре, а посередине ни-че-го-шень-ки. И это я еще в школе хорошо учился! И даже про государей московских в книжках Балашова читал, правда, он дописал как раз до моего вселения. Да и опираться на беллетристику — сомнительная затея, так что косячил я постоянно и порой по-крупному. Странности мои списывали на болезнь да на характер реципиента — слышал, как прислуга шепталась, что Васенька зарезал гавкнувшую на него собаку да и кошек мучал… Но Софья Витовтовна всем рты позатыкала. А я этим пользовался — выпускал «внутреннего васеньку», разряжал напряжение в истериках. И что любопытно, после таких встрясок я как-то легче переносил окружающее. А окружающие попривыкли, что мне лучше не перечить.

Когда внятно говорить начал, затребовал себе учителей. Дескать, привести сумбур в голове в порядок. Первые два ничего, кроме Псалтири да Александрии^[4], не знали и на любой вопрос зудели «На все божья воля», пришлось отставить обоих. С третьим же повезло несказанно, летом 6939 года от сотворения мира (так, это минус 5508, то есть 1431 года от Рождества Христова) помер митрополит Фотий. И за меня взялся оставшийся почти без дела его хартофилакс — таким понтовым византийским термином, в подражание константинопольскому патриархату, тут называли секретаря. Ну, не совсем обычного — он ведал всеми книгами митрополии, перепиской, немногими школами монастырскими, так сказать, секретарь очень расширенного профиля.

Мужик оказался — мамадорогая! Никула сын Иванов, из детей боярских, с самого малолетства в учении. Как результат, знал греческий, латынь, фряжскую речь, то бишь итальянский, понимал польский и татарский. Сорок лет от роду, по поручениям митрополии успел съездить и в Литву, и в Орду, и даже в Константинополь. В Орду-то и я угодил, это когда Всеволож хана обаивал и ярлык на княжение мне выбивал. Только дорогонько тот ярлык встал — два годовых выхода выплатить, да Дмитров дядьке Юрию присудили. Офигительная тут верховная власть, чужим распоряжается — закачаешься. Выход, дань в смысле, собирать пришлось, а Дмитров хрен, не отдали. Да и с данью были кое-какие планы, которые после мамашиного перформанса, похоже, вылетят в трубу. Но ничего, ничего, мы с Ордой еще посчитаемся, неизбежно посчитаемся, и чем раньше, тем лучше. Ну невозможно же никакие финансы налаживать, если вдруг — оппа! и давай, плати налогов вдвое. А то и втрое.

Короче, Никула оказался человеком крайне умным, мои идиотские вопросы его, как прочих, не смущали и он многое мне толком разобъяснил. Стало понятно доходящее до исступления православие — держаться-то народу больше не за что. Ни тебе великой России, ни тебе Петра I со Сталиным, ни космоса с хоккеем, только вера. При этом страна размером с Центральный федеральный округ, а кругом католики, мусульмане и нехристи-язычники. Единоверцы либо в Литве от католиков отбиваются, либо в Константинополе от мусульман. И насколько я помню, не отобьются.

Вот об этом мы и говорили и даже планы кое-какие строили. У меня даже появилась мыслишка продвинуть Никулу в митрополиты, но там такой клубок интересов, что с моими силами пока не встрять. Потому мы больше рассуждали, как хозяйство наладить, для чего мне позарез нужны пять-шесть мирных лет, то есть таких, в которые Москву жечь да осаждать не будут.

И вот драгоценнейшая маман все эти планы пускает по ветру.

Глава 3

Мальбрук в поход собрался

С женщинами, конечно, скандалить себе дороже, но я выпустил бешеного Васеньку, надеясь не на логику, а на тупое запугивание.

Как он (то есть я) орал, как орал! Из терема все порскнули подальше, а я битых полчаса вываливал все, что накопилось.

«Дура старая» было, наверное, самым лестным эпитетом.

— Какого хрена??? Какого хрена ты полезла за поясом???

— Как… — открыла было рот маман, но претерпевший от нее Васенька кинулся с кулаками:

— Молчать!!! Не перечь великому князю!

Она и так охренела от того, что сыночек впервые на нее голос возвысил, а уж когда кулаки увидела, то надломилась. Ну в самом деле, всю жизнь над ним квохтала, пылинки сдувала, к дедушке Витовту возила, и на тебе — прямо шкурой ощутила, что от мордобоя Васенька удержался прямо-таки чудом. Что чудо это вселенец в моем лице, ей знать не положено, но управление скандалом я понемногу от Васеньки прибрал и повел в нужном направлении.

Терять-то мне особо нечего, если сейчас спущу маман ее выходку, так навсегда и останусь при ее подоле, за юбку держаться. А расклады я за последние три года просчитал, не всем Витовтова дочка по нраву, есть люди, кто только порадуются, если я ее в сторону сдвину.

— Рать! Рать будет! Только-только замирились и снова! А серебра где взять? Ты со своих волостей оплатишь?

— Так…

— МОЛЧАТЬ!!! — я схватил первое попавшееся со стола и хватанул со всей дури об пол.

Поливная ордынская миска брызнула осколками по всей горнице. Маман всхлипнула.

— В поход вести, припасы тратить — сколько серебра уйдет? Сколько мужиков побьют? Где новых брать? С твоих волостей? Сколько городов пожгут? Жену помладше найти не могла??? — перескакивал я с пятого на десятое, давя по всем фронтам и топая ногами. — Девчонка совсем!

— Так… — вклинилась обомлевшая маман, пока я набирал воздуха для новой тирады, — смерды девок и в двенадцать лет выдают…

— Смерды!!! — заорал ей прямо в лицо, Софья шарахнулась. — А я князь!!! Если выносить и родить не сможет? Хочешь, чтобы мои дети перемерли, как твои???

Это был запрещенный прием, и маман зарыдала.

Все, наша взяла, я перевел дух.

— Посему подожду, пока жене хотя бы шестнадцать исполнится, а вы извольте сами разобраться, и наутро предъявить что там после первой ночи положено, простыню с кровью?

Маман все-таки бросила на меня косой взгляд — знаем, мол, не натешился еще со своей холопкой.