Он повернулся, чтобы уйти, его грудь вздымалась, а глаза сверкали негодованием и презрением, но его остановил Вишневецкий, выкрикнув ругательство, от которого его духовник подскочил на месте.

– Прошу прощения, отец, – сказал князь. – Я покаюсь за это ругательство в другой раз. Царевич Дмитрий, примите мое сочувствие и любую помощь, которую способен вам оказать Адам Вишневецкий, недостойный потомок Ягеллонов19. Простите, я был готов считать вас самозванцем, но после всего, что я услышал и увидел, я больше так не думаю. Нет, даже сам дьявол так не поступил бы. Как разозлили вас, царевич, как оскорбительны были для вас мои сомнения, – не мудрено, что вы решили, что я рассуждаю как глупец? Ха-ха! не так уж я глуп, как вы думали, ха-ха! Завтра сюда приедет мой брат, и через несколько дней я отвезу вас в Сандомир20, а после представлю королю Сигизмунду. Думаю, пожалуй, смогу обеспечить вам благоприятный прием. Я слышал множество разговоров о вас, но до сегодняшнего дня не думал, что вы истинный царевич. Но это мы еще обсудим. Отец Сисмонди, извольте сообщить княгине, что я вскоре представлю ей царственного беглеца. Тем временем, окажите мне честь, царевич, я и мой кошелек – к вашим услугам. Я в своей стране человек влиятельный. Для меня всегда будет большой честью то, что вы сочли меня первого наиболее достойным вашего доверия. Вы правильно поступили – да, уверен, вы чувствуете, что сделали мудрый выбор.

Дмитрий поклонился. В тот момент, даже если бы от этого зависела его жизнь, он не смог бы произнести ни слова.

Как-то раз поздним вечером или, вернее, ранним утром 1603 года в роскошном зале одного из многочисленных великолепных дворцов, украшавших столицу Польши Краков21, сидело несколько десятков молодых дворян. Они разговаривали, смеялись и азартно делали ставки на выигрыш: двое играли в пикет22. Вдруг дверь отворилась, и вошел молодой человек, одетый по самой высокой моде, принятой при дворе французского короля Генриха IV23. На нем были светло-голубые шелковые штаны, камзол с черной прорезью на темно-зеленом бархатном плече, плащ и черная шляпа, сверкающая драгоценностями и украшенная белым орлиным пером.

– Иваницкий! – крикнули сразу полдюжины голосов. – Ура! откуда ты свалился?

– Только нынче вечером вернулся из Сандомира, господа, – негромко ответил Иваницкий, пожимая руку одному за другим. – Гостил у Константина Вишневецкого в Яловичах24. Вы двое, бросайте свои карты, идите все сюда и слушайте. У меня новости, которые заставят всех нас позабыть про карты надолго, а некоторых – навсегда.

– Давай, выкладывай.

– Угадайте, – сказал Иваницкий, усаживаясь на стул и осушая поданный хозяином кубок.

– О, Сигизмунд сделался протестантом?

– Нет.

– Заклинателем змей?

– Нечто гораздо более чудесное.

– Ха! Что бы это могло быть, если только мертвые вновь не ожили?

– Именно это и произошло.

– Что ты имеешь в виду?

Иваницкий откинулся назад, наслаждаясь своим триумфом.

– Вы когда-нибудь слышали историю царевича Дмитрия из Углича?

– Какого? Отрока, которого убил Борис Годунов? – воскликнул молодой дворянин по имени Пац.

– Сын старого дьявола во плоти, Ивана Васильевича? – добавил Немцевич.

– Он самый. Так вот, он снова жив.

– Не может быть!

– Факт, господа. Адам Вишневецкий нашел его в Брагине.

Молодые люди переглянулись.

– Послушай, Иваницкий, ты шутишь, это одна из твоих старых уловок, – сказал хозяин по фамилии Салтыков.

– Нет, любезный хозяин, не в этот раз, это так же верно, как то, что мое имя Болеслав.

– Но откуда ты знаешь, что это в самом деле царевич Дмитрий? – спросил Пац.

– О, это длинная история, но вполне достоверная. Он рассказал все капеллану Адама, который передал все Адаму. Вам стоит спросить у Адама подробности. При нем всякие драгоценности, печатка и тому подобное, он очень складно говорит о себе, знает все о России, знает все, что ему следует знать на самом деле. Адам без ума от него.

– У него длинная борода? Он что-то вроде тех ужасных послов, похожих на связки старых медвежьих шкур, которые то и дело появляются здесь? Ты его видел?

– Видел его? Да я жил с ним под одной крышей последние две недели. Адам привез его в Яловичи, и едва они прибыли, один из слуг, бежавший некогда из России, не будучи посвящен в тайну, тотчас узнал его по приметам и назвал царевичем Дмитрием.

– Какие такие приметы?

– О, у него пара больших бородавок на лице, а одна рука намного длиннее другой. Затем мы поехали к Юрию Мнишеку в Сандомир, и там его тоже узнал старый солдат, взятый в плен под Псковом25. Он видел его лет десять назад в Угличе.

– Должно быть, он на вид этакий варвар, не так ли?

– Варвар?! чудак! – отозвался Иваницкий. – Господа, помилуйте, да он на голову выше всех нас. У него самые изысканные манеры, что я когда-либо видел. Он носит одежду, которую подобрал для него Адам, словно всю жизнь одевался лишь в пурпур и тонкий лен.

– Похоже, он, славный малый, – решительно сказал Салтыков. – Эти канальи ничего не смыслят в одежде. Он умеет ездить верхом?

– Умеет! Уж поверьте. Ездит не хуже казака, стреляет, охотится – все умеет. На днях он спас мне жизнь.

– Спас тебе жизнь?

– Да, мы отправились охотиться на медведя: я запутался в кустах, и медведь настиг меня. Тут подоспел царевич со своим копьем и расправился с косолапым в одиночку.

– А есть ли что-то, чего он не умеет? – шутливо спросил довольно крупный молодой человек.

– Что ж, пожалуй, что он не сумеет оценить твои шутки, Хлопицкий.

– Тебе очко, Хлопицкий, – сказал Пац среди общего смеха над смущенным Хлопицким.

– И вот что я вам еще скажу, – добавил Иваницкий, – все женщины без ума от него. У меня не было ни малейшего шанса на Марину Мнишек. Она в мою сторону даже не взглянула, глаз не спускала с русского юноши. Маленькая птичка пропела мне на ухо, что мы еще о них услышим.

– Да брось, Иваницкий, не выдумывай. Он, должно быть, сам Аполлон, если обошел тебя с твоими огромными черными глазами.

– Смейся, Фома неверующий, пока сам не увидишь его. Только над ним не смейся, предупреждаю тебя, ибо он ловко обращается со своим оружием. Он приедет сюда на следующей неделе и собирается со мной увидеться. И вот что я вам скажу: грядет война с Россией. Он задаст жару Борису Годунову.

Со всех сторон раздались радостные возгласы:

– Ура! Великолепно! Война!

– Господа! – закричал хозяин, запрыгивая на стол. – Чокаемся, чокаемся все за царевича Дмитрия и войну с Россией!

– Новый царь! Царевич Дмитрий Иванович! Да здравствует Дмитрий! Война! Война!

Сады князя Юрия Мнишека, Сандомирского воеводы, простирались вдоль берегов Вислы. Прислонившись к стволу большой плакучей ивы, нависшей над рекой, Дмитрий, все тот же, но настолько отличающийся в своем великолепном костюме из темно-малинового бархата от Дмитрия трехнедельной давности, смотрел на молодой рогатый месяц и размышлял о своем положении.

Как хорошо ты знал вспыльчивый нрав поляков, мудрый Отрепьев! Как точно ты предугадал их воодушевление! Месяц на исходе, нынче он уже вовсю очаровывает своими хитрыми речами возбужденных казаков. Да, пожалуй, на несколько тысяч казаков я могу рассчитывать. Получил ли он мое письмо? Думаю, получил. Во всяком случае, он, должно быть, уже слышал обо мне, вокруг меня уже достаточно шума! Интересно, почему все нет ответа от старого коварного злодея Рангони26? Я ничего не могу сделать без его помощи. Говорят, он вертит королем Сигизмундом, как ему вздумается. Интересно, какие у него планы? Да, я должен привлечь на свою сторону иезуитов! А это что?