– Пока вы были в пути, прошли не дни и не годы, прошли столетия. Эобары нет уже более тысячи лет, песок заметает молчаливые камни, и только волки воют на руинах …– мужчина говорил без остановки, певуче и распевно. – Золотой Шпиль обветшал и рухнул, лестница Ткачей искрошилась, Сады засохли, с костями жителей играются шакалы. Всё кончено для Великого Города, – торжествующим голосом практически пропел мужчина.

Этим словам нельзя было не верить. Они были истиной.

3. Жаркая волна боли и отчаяния захлестнула Леонида: – Всё было зря! Весь этот путь, это путешествие – обман, мираж. Он покинул свой мир. Ради чего? Ради мёртвых руин? Они были в пути четыре дня. Четыре дня для них – и четыре тысячелетия для всех миров. Родные и близкие, оставшиеся позади, мертвы – и лишь ветер разносит песок над их могилами. И он сам – жив ли он или нет?

Из глаз покатились слезы. Злая, острая стрела боли пронзила нутро, Леонид без сил согнулся над столом.

Ничего нет впереди, ничего нет сзади. Ничего нет и здесь. Одна лишь смерть, песок, забвение…

– Леонид! Нет! – откуда-то донёсся еле слышный голос девушки. – Мы проехали мимо! Ты решил сюда не ехать! Почему мы здесь? Где меч? Где меч?!

Зачем она кричит? Зачем тревожит мёртвый сон его могилы? Ему так хорошо лежать здесь в холоде и покое, в месте, где уже ничего не беспокоит, в месте где уже ничто ничего не значит…

– Нет, ну это даже не смешно! – в пустоте, заполнившей сознания Леонида, раздался знакомый голос. – Хотя, нет, в чём-то всё же забавно! Забавно-забавно-забавненько! – отвратительным тоном протянул Человек-без-лица. – Мальчик, учись, порой невинная шутка способна испоганить тебе все планы… Мальчик, ты меня слышишь? Нет? Ничего страшного, сейчас исправим….

Рубец на шее вспыхнул. Леонид открыл глаза.

Девушка, вся в слезах, с мертвенно-бледным лицом отчаянно пыталась встать из-за стола. Из-за стола?

Никакого стола не было и в помине.

Леонид не мог понять потом, как тогда, за считанные секунды он успел увидеть и осознать, как изменилось всё вокруг.

Заправка как ни странно была на месте. Точнее «заправка». Более искусственного и нелепого сооружения трудно было представить.

Стеллажи, витрины, яркие плакаты выглядели блекло и невещественно, полупрозрачно. «Голограммы» – мелькнуло в голове слово. На полу валялись осколки тарелок – причём, судя по всему, вполне настоящих, однако на них ничего не было. Еда оказалось такой же иллюзией.

Сквозь обманные «картинки» всё сильнее проступало какое-то полуразрушенное здание – то ли ангар, то ли сарай – с грязным, покрытым толстым слоем оранжево-серого песка полом, какими-то окаменевшими свёртками, один из которых служим им с Эсте «стульями».

В прореху в стене, которая из последних сил притворялась стеклянными автоматическими дверями, виднелась осевшая в дюне машина.

Что-то щёлкнуло внутри, и Леонид почувствовал, что вокруг – не Хальм, а какой-то мир – очередной полумёртвый, пустынный мир. И сразу же вспомнилось, что они так и не пересекли серебряную границу, выбираясь из чужого измерения, что они въехали во что-то похожее на серебряный туман, но… совершенно нелепое, фальшивое – такое фальшивое, как и всё здесь – на «заправке».

И что потом они увидели эту станцию – уже находясь под властью иллюзии.

И что, действительно, он решил ехать дальше. И что они даже проехали мимо и успели отъехать достаточно далеко, как вдруг…

Обрыв воспоминаний… они вдвоем проходят сквозь стеклянные двери, полностью подчинённые злому мороку.

Мороку, насланному тем существом, которое занимало теперь почти половину «заправки»-ангара.

Почему-то первым делом Леониду вспомнилась игра «Змейка» – ведь тело огромной сороконожки неадекватного ярко-зелёного цвета, идентичного цвету глаз говорившего с ними мужчины, заполняло почти половину помещения, кольцами оплетая пространство вокруг них.

Многочисленные ножки извивались в суставах и тянулись к путешественникам. Толщиной насекомое было не слишком велико – сантиметров тридцать, зато его длина, судя по всему, достигала минимум метров сорока. Ни начала, ни конца сороконожки видно не было.

Какая к чёрту сороконожка?! У неё сто… тысяча ног! – почему-то подумал Леонид и вскочил на ноги, но только для того, чтобы рухнуть на землю. Хвост монстра обвивался вокруг его голеней.

Истошно закричала Эсте – её, ухватив также за ноги решили, очевидно для разнообразия, не ронять на пол, а подвесить в воздухе. Леонид дёрнулся к ней, попытался содрать со своих стоп хват, но только добился того, что и его руки оказались плотно зафиксированы.

«В связи с угрозой для жизни и здоровья пациента проведена мягкая фиксация конечностей» – почему-то всплыло в памяти.

– Действительно – достойная добыча! – послышался откуда-то голос хозяина заправки, а спустя мгновение, Леонид увидел, чем «заканчивалась» сороконожка.

У неё не было полноценной головы – просто чуть закруглённый кончик с двумя бусинками глаз и маленьким, беззубым ртом из которого текло что-то желчно-желтоватое.

– То, что ты обманул моего братца – ерунда, ключик, – чавкнул хорита, – он и так был слабоумным, раз соглашался помогать таким как ты! Но то что ты смог освободиться от моей власти… Как тебе это удалось?

Леонид отчаянно дёргаясь, посоветовал насекомому срочно совершить некую прогулку, фактически невозможную в связи с некоторыми физиологически особенностями хориты. Возможно именно поэтому, тот проигнорировал данный ему совет.

Остатки пятака в кармане были одновременно так близки и так безнадёжно далеки – кольца сороконожки фиксировали руки и ноги намертво. Пятно на шее горело огнём, но никак не могло исправить сложившейся ситуации. В галлюцинации Леонид больше не собирался погружаться, но что толку – из хватки хориты было не вырваться.

– Ну, ну, не кипятись, ключик. Дай мне на тебя посмотреть, полюбоваться. Так долго ждал с тобой встречи. Не только я, разумеется, – почему-то глазки-бусинки на секундочку скосились в сторону пролома в стене. – Честно говоря, я уже начал получать удовольствие от этого тела и моего образа жизни, – тварь забулькала, жёлтая жижа из рта попала Леониду в лицо. Кожу защипало, в нос ударил ядрёный химический запах. – Может отдать тебя моему последнему оставшемуся в живых брату или вовсе отпустить?

В воцарившейся тишине Леонид неуверенно кивнул, за что получил новую порцию жижи в лицо. Вероятно, бульканье заменяло хорите смех:

– Я шучу. Мне до смерти осточертело всё это! – сообщила сороконожка.

– Может, мы как-то сможем договориться?! – в отчаянии выкрикнул Леонид, не прекращая попыток вырваться. Сердце ёкнуло, он увидел, как Эсте, руки которой оставались свободны, продолжая висеть в воздухе, умудрилась подхватить с пола осколок тарелки.

– Хорошая попытка, но нет. Мне нужна вся твоя кровь. Иначе волшебство не сра… – издевательскую речь хорита сменил недовольный крик – девушка умудрилась дотянуться куском тарелки до тела сороконожки и теперь методично раз за разом вонзала острый осколок в ярко-зелёное тело. Из отверстий хлестала та же жёлтая дрянь.

– Что это? Твоя подружка? – по телу хорита прокатилась волна дрожи, он хитро изогнулся и сдавил девушку десятком новых колец. Зазвенев, выпав из рук осколок. Эсте закричала от боли.

– Что? – спросил хорита у Леонида. – Жалко её? Ладно. Думаю, сегодня могут умереть только двое – ты, мой любезный ключик и я. Пожалуй, пусть живёт!

Кольца разжались и Эсте, вся покрытая жёлтой жижей, полетела куда-то в дальний угол. С отвратительным глухим стуком её голова врезалась в стену. Девушка сползла вниз и осталась лежать неподвижно. Леонид закричал и дёрнулся вновь – бесполезно.

– Извини, промахнулся, – разумеется в бульканье хориты не слышалось и намёка на сочувствие. – Но она жива.

Леонид с трудом отвёл взгляд от Эсте и уставился прямо в наполненный жижей рот хориты. Тот придвинулся совсем близко.