- Да успокойся ты, - сказала которая похожа, - все в порядке. Ушла она.
- Кто?
И сразу же Толик понял, и стало ему еще более стыдно и неуютно.
- Да Юнона твоя, кто ж еще. Дефлоринская, Людочка, кажется, - Сашка презрительно хмыкнул. - А супруг остался.
- Ну да, - сказала похожая, - она гордая. Супруг же ее, как сообщали также и другие исследователи, импотент.
Вот тут стало Толику не то что неуютно - страшно ему стало и обидно, ведь это что же получается?! Нет, быть того не может! И Толик уже собирался сказать этой, которая похожа невесть на что, но очередная Сашкина реплика малость его успокоила.
Господи, ну что это он?! Ведь вроде бы и друзья, а такое сочиняет, неужели так приятно выставить своего друга этаким самцом без принципов, это ведь уже просто какой-то бред...
- Удивительно, не правда ли? При такой-то фамилии...
Да, вспомнил Толик, Л.Дефлоринская, кажется, что-то такое было вчера сказано, да, точно, все Людочка вокруг этого типа вилась-увивалась, и поделом ей, точно, он вчера еще думал, ревновать ему или не стоит, кажется, не ревновал, да, что-то вчера вообще такое уж странное было...
- В самом деле, - сказала которая, - не будем к ней слишком строги: сходство такое, что ведь могла и перепутать. Тем более документы у него в порядке.
Ох, подумал Толик, еще и сходство, ну и ладно, все равно ей такой уж скандал устрою...
- Да, - фыркнул Сашка, - кстати, о документах. Тут Дима пробегал, так он документы забыл. Погляди!
Толик механически взял со стола какое-то серовато-голубоватое удостовереньице, раскрыл его - Дима был на фото, кто ж еще, - и машинально прочитал вслух: "Б... Дементий". Ой, подумал Толик, ну и фамилия, сам, конечно, хорош, зачем произносить-то было, тем более при этой, которая... Отчества Толик не различил - то ли с перепугу, то ли потому, что было оно сплошь засижено печатями.
- Замечательно, не правда ли? - осведомилась которая. - Жаль, что так и не прояснилось, самец он или самка: фамилия-то несклоняемая.
- Ну, это неважно: раз документы в порядке, Б... может быть любого пола.
Нет, подумал Толик, это становится просто невыносимым, опять они сейчас заведут долгие рассуждения ни о чем, да еще с нецензурными словами.
И они бы непременно завели, но тут открылась дверь и в комнату вошел... Да, вспомнил Толик, точно, был вчера Дефлоринский, только вот чего это они все говорят, что на меня похож? И не похож вовсе, разве что с виду... Импотент, и ладно, стало быть, не было у них с Людочкой ничего такого, и хорошо, а только все равно ведь скандал ей устрою. Толику даже не пришло в голову, что устроить Людочке скандал может оказаться не так-то просто,
Нет, подумал Толик, это становится просто скучным! Уж и не упомнить, сколько раз проехались по несчастному Диме, и, кажется, лишь за то, что не родился он красавцем (если я его верно запомнил). И вообще, сколько можно пережевывать чужие интимные отношения? и почему-то вовсе уж он не задумался над тем, что, казалось бы, должно было поразить его именно своей загадочностью: Дефлоринский вышел из той самой комнаты, где провел некоторую часть ночи сам Толик и где не было ничего, кроме многочисленных и многоразличных мебелей, а также спящей особы явно женского пола. Впрочем, Толик был как раз в таком состоянии, что мог позволить реальности некоторые отступления от пошлого правдоподобия.
- Тут супруга твоя пробегала, - сказала та, которая, - привет передать просила. И чтоб, охальник этакий, заявила, и думать не мог домой возвращаться, свинья, мол, он, и больше ничего.
- Много же она тебе нарассказала, - удивился Сашка.
- Ну что же, - молвил Дефлоринский, - вот она как, значит... Ну, это еще ничего, это мы еще посмотрим, кто свинья, это я еще с ней переговорю, я ей еще...
- Там балкон, - предупредил Сашка.
Дефлоринский кивнул и распахнул дверь.
- И, знаешь, мой тебе совет: не забудь одеться. Ночи-то прохладные.
Дефлоринский пробормотал нечто невнятное, но высокомерное. Впрочем, он надел все же - не брюки и даже не штаны, а непривычного цвета мундирные панталоны. И какую-то странную куртку - джинсовую, что ли?
- Балкон там, русским языком тебе сказали! - возопил Толик.
Но Дефлоринский уже не понимал по-русски. Или, с благоговейным обалдением подумал Толик, настолько уж сильно он любит свою Людочку, то есть мою, то есть как же это, ладно, разберемся, может, и вообще... На этом многоточии Толик раздумья прекратил, потому что было ему страшно, было неудобно, стыдно ему было, скотиной он себя ощущал, негодяем, упырем, римским пролетарием, до крови дорвавшимся, - но не мог Толик не выйти на балкон и не посмотреть вниз. По тротуару маршировала вдаль голубая фигурка.
И как-то странно стало Толику: то ли смутило его пролетарскую душу, что Дефлоринский не разбился, не ушибся, а вовсе, кажется, падения с балкона не заметил, то ли даже и обидно, что не валяется на виду изуродованное тело, хотя ведь, если здраво рассуждать, какое у Дефлоринского может быть тело? И откуда? Этого, впрочем, Толик, не будучи приучен с утра пораньше рассуждать здраво, даже не подумал.
- Ну вот, - сказала эта, - вот и он искать пошел. Найдет, как по-твоему?
- А хрена, - ответил Сашка. - Где, спрашивается, Людочке быть в столь поздний час, кроме как по месту прописки? А прописка-то здесь!
Нет, пожалуй, все-таки это он не про меня, подумал Толик, пожалуй, это просто какой-то абстрактный толик, а вокруг вертится всякая такая абстрактно-абсурдная чепуха, этакая беззлобная, в сущности, перепутаница, в которой человеку ничего не стоит выйти из дому через балкон пятого этажа, притом даже и без штанов, да, а к чему мундир джинсового цвета? Ну да ладно, бог с ним.
Дела, подумал Толик, странные какие-то дела, значит, в самом деле что-то такое у них с Сашкой вчера странное получилось про адрес, но вчера-то как раз Сашкин адрес вышел, а Людочка... Толик вдруг с ужасом понял, что никак у него не получается вспомнить Людочкин адрес (и свой заодно, в конце концов, пусть только попробует, изменщица дефлоринская, я ж ее по судам затаскаю). Занятно, конечно, что затаскать он предполагал человека, которого не имел сейчас возможности хотя бы просто найти, - но что поделаешь, таковы уж поразительные особенности Толикова самосознания. И совсем было он за этими мыслями отвлекся от страшной проблемы, как вдруг нечаянно получилось у него сообразить, что ведь и Сашкиного адреса он тоже не помнит. То есть ни номера дома, ни номера квартиры, а про улицу он просто боялся и думать. И даже как он до Сашки добирался - даже и этого никак не мог вспомнить Толик: ну дома вокруг были, пятиэтажные, ну и что, остановка была... Точно, обрадовался Толик, тут же прямо из окна видно троллейбусы! Смутно надеясь, что это хоть что-нибудь прояснит и хоть чем-нибудь поможет, Толик вновь выглянул в окно. Остановки не было.
И проводов над улицей не было; тротуары были, проезжая часть была, пустая, разумеется, проезжая часть, так на то и раннее утро, - но ни малейшего намека не то, что в окрестностях существует какой бы то ни было общественный транспорт. Однако, подумал Толик, это что-то я совсем еще малость такой недопроспатый чего-то (замечательная в своем роде мысль, но Толик был воистину не в том состоянии, чтобы оценить ее великолепие). А еще менее был он способен хоть на минуту допустить существование мира без стандартно-штампованных пятиэтажек, без проводов над улицами и, страшно подумать, без троллейбусных остановок. Странный это был бы мир, странный и для Толика неуютный,
Что-то это уже малость переходит границы абстрактно-безобидной нелепицы и нескладухи, и бог с ним, с толиком, который, кажется, только на то и годен, чтоб торчать дурак дураком, - что-то уж больно круто он замахивается, ну некрасивые домишки, ну и что, жить-то надо, все бы ему убрать и на просторе тешиться рафинированной духовностью, тоже мне, интеллектуал хренов! и Толик, хоть иногда, бывало, стоя в ожидании автобуса, задумывался мечтательно о чем-то в этом духе, тем не менее отнюдь не был наклонен и, более того, не был способен принять эти мечтания хоть сколько-нибудь всерьез. Нет, решил Толик, рановато мне еще отсюда выбираться, и вообще хорошо бы где-нибудь пристроиться вздремнуть, вот только эта самка на кровати, как бы она не проснулась, хлопот ведь не оберешься... Толик отвернулся от окна.