- Что случилось? - спросил я, - Вы ранены?
- В каком-то смысле да, - проговорила она, - Но скоро полегчает.
- Но что же произошло? Где все?
- Ушли.
- Куда? Почему?
- По моей настоятельной просьбе, - приложила дуло плашмя к своей щеке, - Я убедил их покинуть мой дом.
- А чья это кровь?
- Мальчишки. Помните, он вчера был тут с мамашей.
- Вы стреляли в ребёнка!!!?
- Он первый направил на меня оружие. Вон оно валяется. Можете забрать себе.
- Боже! Это же игрушка!
- Он так не думал. Я почтил его мнение и пыл, но преимущество осталось за мной, а он отправился щеголять со шрамом на щеке, сможет теперь похвалиться, что сражался в горах с бандитами, друзьям, отцу, невесте... По-моему, не самое плохое приобретение для парня.
- Но зачем всё это!? Что вы теперь намерены делать?
- Разграбить эту халупу. Всё равно добром со мной тут не расплатятся.
Я прислонился к стене мокрой спиной, с трудом перевёл дух. Альбин жадно кусала мундштук, долго молчала, потом напомнила:
- Вы напрашивались мне в товарищи.
- В таких делах - никогда! Если все люди ушли,... я тоже уйду... Счастливо оставаться!
Однако я не двигался с места. Разбойница тёрлась щекой о дуло и сверлила меня глазами. Продлилось ещё несколько мучительных минут безмолвия, нарушенного мной.
- Мисс Байрон! Позвольте мне уйти. Я мирный человек, любитель поэзии...
Злодейка изготовила пистолет к выстрелу.
- Бога ради, подумайте - о моей... матери!...
Мятежница вскочила, опрокидывая стол, и крикнула: "Матери!", целясь в меня. Я вскрикнул и зажмурился, и прошептал:
- Она одна...
- Вот кого мне точно не жаль! - зашипела Альбин у самого моего уха, - Посмотрите-ка, что у меня есть. Это не ваш паспорт? А в этом блокнотике не адреса ли ваших родичей? Я охотно выступил бы с ними в переписку.
- Чего вы от меня хотите!?
- Берте стулья и скамейки, всё, что горит и ничего не стоит; выносите наружу, соорудите костёр полумесяцем у крыльца и постарайтесь поддерживать огонь до полуночи, а не то я вас выдеру, как нерадивую весталку.
Невозможно описать дикую жестокость её глаз в тот момент. Я пролепетал:
- Вы чудовище!
- Забыли эпитет - прекрасное!
Потерянный, раздавленный, я повиновался. Вскоре перед злополучным отелем запылала сломанная мебель. Я вспомнил знаменитый пассаж об Александре Македонском из "Ревизора" и горько засмеялся.
Альбин тем временем обыскивала комнаты гостей, собирала деньги и ценности в сумку; одежду, книги, документы швыряла с балкона мне.
- Зачем этот костёр? - спросил я.
- Дым будет виден издалека. Они решат, что мы спалили хибару, и не поспешат обратно.
- Я устал. Я не завтракал, а ведь уже пора обедать. Если мы товарищи, то с товарищами так не обращаются!
- Ладно, идите перекусите, а я тут послежу, - ответила девушка непривычно милостиво.
Стол стоял на месте, а на нём лежал хлеб, масло, ветчина. Я наскоро утолил голод, но ещё больше ослабел духом, мне неудержимо захотелось плакать. Казалось, что весь мир распадается на куски и летит в пекло, и это делается моими же руками! Едкий дым заполняет мою грудь. Вся моя душа выгорает изнутри. Скорей бы покончить со всем! Я сходил в нумер, взял там свой томик "Манфреда" и понёс к костру, где уже обугливалась отодранная вывеска. Моей тиранки там не было, и я мог без стеснения отдаться моей скорби, когда пламень стал пожирать страницы некогда святой для меня книги. Прощай же навсегда, мой развенчанный кумир! Ты оказался демоном зла и разрушения. Пусть я останусь нищ, но не предам добра...
Тут на почерневший пустой переплёт обрушился лицом вверх ночевавший с нами портрет из рук бесноватой дочери.
- Салют, капитан! - крикнула Альбин, - Твой лик не более уместен здесь, чем крест над дверями борделя!
На щеках Поэта вздулись отвратительные пузыри, язык огня разорвал его рот, другой перерезал горло, третий стал рвать волосы с головы. Нос провалился, как у сифилитика, глаз вытёк... Я застонал от ужаса и отвернулся, но тут увидел такое, что даже на вопль моих сил не стало: в пяти шагах от нас стоял человек, всеми чертами - точно ожившая, восставшая из пепла картина, если не учитывать, что одет он был проще, а на спине имел горб, вдвойне уродливый рядом с этим удивительно красивым молодым благородным лицом. Правой рукой он опирался на высокий посох, левой держал на верёвке белую козу. Я пошатнулся и упал на колени.
- Здравствуйте, господа, - сказал тут пришелец, поклонившись, кротко, но с достоинством, - Это гостиница?
Ему никто не ответил, только костёр свистел и трещал. Коза пугливо проблеяла.
- Наверное, да, - молвил странник и побрёл к крыльцу.
Я поднялся и посмотрел на Альбин. Она была ошарашена не намного меньше моего.
