Трио Шелли испарилось на третий день. Пиратская свора - на пятый. "Неужели вы вернётесь к нему!? - голосил я им вслед, - Неужели его деньги вам дороже ваших душ!!?", а они и не оглянулись...
На седьмой я разослал во все крупные европейские редакции плод моего отчаяния. Без подписи. Узнают почерк. Выкинут через час по получении миллиардными тиражами. То будет моя месть! Сначала я буду упьюсь каждым словом каждой рецензии: бездарно, пошло, ходульно, глупо, дико, лживо, бесстыдно, выморочно... Потом он приползёт умолять меня признать авторство и объявить повесть чистым вымыслом. Перовое будет стоить ему пятисот тысяч фунтов или дарственной на родовое поместье и посвящения мне "Манфреда". А уж от вечного страха перед тем, что я могу ответить, если корреспондент престижного толстого журнала спросит меня: "Это правда?" его не избавит никто! И это только начало! Я ещё не сказал им, как можно прикончить вампира.
<p>
***</p>
Я жил и ждал, как джинн, замурованный в потонувшей бутылке. Прошёл месяц, второй, но ничего не происходило. Срок аренды виллы истекал.
В первую среду ноября в двери постучал молодой мужчина, красотой и статью оставивший бы Аполлона в другом полушарии.
Он спокойно позволил мне налюбоваться им и через три минуты дождался вопроса:
- Вы новый жилец?
- Нет. Я ищу лорда Байрона.
- Вы его друг?
- Нет.
<p>
***</p>
Я вручился ему мгновенно и без остатка. Сутки напролёт я рассказывал ему обо всём, что постигло меня, обо всех наших вымыслах и безумствах. Он слушал молча, задумчиво листая мой дневник. Когда исповедь кончилась, спросил:
- Куда же он теперь направился?
- В Италию.
- Что ж, Италия так Италия.
- Ты поедешь туда? Возьми меня с собой!
- Я путешествую один,... но... изволь. Поможешь найти.
- Охотно, но скажи, зачем он тебе?
- Так. Посмотрю...
- Ты можешь сделать для меня кое-то?
- Да.
- Убей его.
Он улыбнулся и кивнул.
<p>
***</p>
Я так и не узнал его настоящего имени. Он стал называть себя графом Франкессини, очевидно, реминисцируясь с героем романа Мэри Годвин, копия которого осталась у меня.
В Женеве я нашёл ходящие по руками нелегальные издания "Вампира", уже переведённые на немецкий и французский! Сознавшись в свой проделке спутнику, я отказался следовать в Италию, но взял с него обещание держать меня в курсе всего, что совершит там. "Запомни, - дал я последние напутствия, - ты должен обязательно отрезать его голову и привезти мне, а труп - сжечь".
Я снял для моего наёмника половину накоплений. Мы условились встречаться каждый месяц на берегу нашего озера. Не было недели, чтоб я не получал от него весточки.
<p>
***</p>
Под Рождество пришло и другое письмо, связанное с первой неанонимной парижской публикацией "Вампира". Оно было словно написано мне мной самим:
"Друг мой, в кого Вы только уродились таким дурачком? Я лез вон из родного скелета, чтоб не дать Вам погибнуть, но Ваша настырность превзошла моё воображение. Последнее, что я могу для Вас сделать, это подтвердить авторство, но отступлюсь, если Вам хоть раз вздумается его оспорить. Терпения моего не хватает на Вас. Будьте же благоразумны, Уилл. Займитесь чем-нибудь толковым и не прикасайтесь больше к перу. Вы не представляете, какие беды можете накликать на себя одной опубликованной строкой! Я пытаюсь остановиться, но, кажется, уже не могу. Поверьте и простите".
Лжец! Он пытается остановится! За полгода выпустил три пьесы, пять фунтов лирической мелочёвки и очередной кусок этого бесконечного "Паломничества". Можно подумать, он там размножился и строчит в десять рук!
Ясно, почему ему вдруг захотелось присвоить моё детище. Один отзыв радушней другого! Нет, я совсем не дурачок!
"Ваша светлость, мне очень неловко за возникшее недоразумение. Кажется, я забыл указать своё имя на рукописи. Вам известна моя скромность, а мне - Ваша справедливость. Не может быть и речи, чтоб Вы брали на Себя ответственность за мой опус. Не далее, как к марту я отредактирую повесть и опубликую за надлежащим именем. Остаюсь Вашим преданным другом и ежедневно поминаю Вас в молитвах".
<p>
***</p>
"...Не делайте этого!!! То, на что Вы готовы обречь себя, хуже смерти! Вы ещё можете быть свободны. Забудьте и Вашу новеллу, и меня...".
"Не надейтесь! Я тоже хочу проснуться знаменитым! Мне нужно моё бессмертие, и я его получу. Не пишите мне больше. Мне нечего Вам сказать. Впрочем, если хотите, чтоб я не открывал миру своего лица до нового года, перечислите на мой счёт, столько сотен тысяч, сколько Вам не жалко. Насчёт пресс-конференций не тревожьтесь. Раньше, чем через десять лет я не подпущу к себе ни одного щелкопёра. Выдержу мою харизму, как благородное вино. Будьте здоровы"