"Размеры космический судно… грубо… меньше судно Мудрый Отказ. Второй доклад в восемь часов утра".
– Вот мы и обнаружены, – с оттенком грусти сказал Гриф Рифт. – Что делать будем?
Родис не успела ответить, как вспыхнула стена с экраном. На экране появилось мужское лицо.
– Срочное сообщение! Всем слушать! Слушать город Средоточия Мудрости! – диктор говорил отрывисто, резко, будто взлаивая в середине фраз. Он передал сообщение о звездолете и закончил: – В десять часов утра выступит друг Великого Чойо Чагаса, сам Зет Уг. Всем слушать город Средоточия Мудрости!
– Что будем делать? – повторил Гриф Рифт, приглушив повторное сообщение.
– Говорить с Тормансом! После выступления этого Зета Уга вклинимся в поток, и на всех экранах появлюсь я с просьбой о посадке.
***
– Вань, можно подчеркнуть? – Елена повернулась к мужу, склонившемуся над тарелкой с пшённой кашей. – Мне опять попался просто изумительный фрагмент. Я бы все подобные места выделила, чтобы ты не дай бог их не забыл.
– Делай, милая, что хочешь, – Ефремов оторвался от поглощения ужина. – Мне очень приятно, что ты так прилежно трудишься над моим скромным литературным опусом.
***
Сигнальные часы над экраном синхронизированы по времени главного города Торманса. Фай Родис появилась за четверть часа до выступления Зета Уга. Вероятно, она заранее приготовила платье любимого тормансианского цвета – красного с золотисто-оранжевой каймой из пушистой, дававшей глубокий тон материи. В этом наряде знакомые черты Фай Родис стали тверже, а плавные ее движения казались бликами красного солнца Торманса. Парик на её голове оформлен в виде сферы, полностью открывая точёную шею.
Фай села в кресло перед экраном, не обменявшись ни словом со спутниками. Приглушенное привычное пение приборов не нарушало настороженной тишины корабля. Гулкие, гудящие металлом удары, возвестили о начале выступления одного из правителей планеты. Некоторое время экран оставался пустым, затем на нем появился человек в тёмно-синем одеянии, вышитом причудливо извивающимися золотыми змеями. Его кожа казалась более светлой, чем у большинства людей Торманса. Нездоровая одутловатость смягчала резкие складки вокруг рта, маленькие умные глаза сверкали решимостью и в то же время бегали беспокойно, будто он опасался что-то упустить из виду.
Олла Дез подавила вздох разочарования и покосилась на Фай Родис. Та оставалась бесстрастной, будто облик этого человека не был для нее неожиданностью.
Зетрино Умрог провел узкой ладонью по высокому, с залысинами лбу, изборожденному поперечными морщинами.
– Жители планеты Ян-Ях! Великий Чойо Чагас поручил мне предупредить вас об опасности. Снова в нашем небе появился пришелец из тьмы вселенной. Корабль враждебных сил. Для блага народа Ян-Ях, мы объявляем чрезвычайное положение.
***
– Очень красиво! Я просто вижу, как Фай Родис в красном ярком одеянии выступает перед целой планетой.
– У тебя тоже ужин сегодня получился вкусным! – засмеялся Иван и потянулся поцеловать супругу.
– Знаешь, Вань, у меня появилась важная мысль…
– Я весь внимание…
– В текст надо добавить больше философии. Такой марксистско-ленинской, как по учебнику. Так можно будет проще добиться цели, про которую ты мне рассказывал. Помнишь?
– Леночка, если добавить философию, читать никто не будет. Никто не любит пространные рассуждения, как бы важны они не были.
– Но иначе у тебя получится только простое развлекательное чтиво. Читатели будут читать, будут хвалить, но смысл до них сквозь мишуру приключения не дойдёт! В конце концов, книжка так и будет пылиться на полках библиотек.
– Но я не очень умею в философию… – пожал могучими плечами Иван.
– Поэтому, дорогой мой, тебе придётся всё-таки начинать с малого. Закончи всё-таки институт. Параллельно пиши рассказы про то, что ты хорошо знаешь. Про экспедиции, про тайгу, про геологов. Тоже приключения… Постепенно добавляй в приключения философские и научные рассуждения. Так и научишься.
***
Однако жизнь распорядилась по-своему. Череда экспедиций, с последующими отчётами, проблемы связанные с переездом коллекции из Ленинграда в Москву, постоянная текучка занимали всё время Ефремова без остатка. На эксперименты с писательством не оставалось ни минуты. Единственная литературная форма, в которой он преуспел, – путевые дневники.
Несколько лет напряжённой научной работы, казалось, вытеснили из головы все видения. Остались только неясные сны.
Однажды во время экспедиции в Эворон-Лимурийский район Иван свалился в горячечном бреду. Среди этого бреда он снова увидел нагих людей. Одна из таких галлюцинаций была настолько ясной, что он даже запомнил слова мужчины со странным именем Див Симбел. Тот рассказывал ему про связь палеобиоценозов и процессов накопления останков древних организмов. Этот сон-видение натолкнул на идею исследования закономерностей процессов образования местонахождений <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%BA%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8" title="">ископаемых остатков</a>. Так родилась новая отрасль палеонтологической науки, которую Ефремов назвал тафономией. Его статью напечатали в США, он стал известен всему миру. Но это только добавило Ивану работы. Труды его не пропали даром, уже в 1941 ему присвоили степень доктора наук и он задумался о создании собственной школы, тем более, что команда уже имелась. Но грянула война, эвакуация, сложности с сохранением и размещением оборудования и коллекций института. Нагрузки на хватавшегося за всё молодого учёного оказались запредельны и организм не выдержал.
В 1943 году он слёг. Врачи долго не могли определиться с диагнозом. В конце концов, сошлись на странной «лихорадке тифозного типа». Организм, обессиленный недоеданием, после очередного приступа болезни не годился ни на что серьезное. В этих условиях Иван вернулся к литературе, начав писать первые рассказы. В основном это были приключенческие истории для детей и молодёжи. Они позволяли оттачивать литературное мастерство и навык к работе с образами.
