– Вот сука-то, – сказал Джош.

Дара выставил кулаки перед собой и парой мелких шагов переместился в угол, закрывая спиной кучу, под которой сидел ангелочек.

– Идите отсюда, – сказал Дара, тяжело дыша. – Идите нахер. На свой бал.

Он встретился взглядом с Джошем и повторил.

– Семнадцать-пять. Я не шучу.

Эрик, шатаясь и матерясь, поднялся на ноги и пошёл к окну. Пробираясь, он задел мольберт, на котором стояла картина. Дара бросил взгляд на мольберт, Софи это заметила.

– Это что у него тут? – спросила она. – О…

Она оттолкнула Эрика и скомандовала остальным:

– Выбирайтесь уже.

Она подошла к мольберту, провела пальцем по картине и сказала:

– Это кто? Хорошенькая. Лучше, чем Салли. Но тоже прислуга с виду.

Софи посмотрела на Дару.

– Знаешь, как я поняла? По взгляду. Только прислуга смотрит на тебя по-собачьи. Женщина – настоящая женщина – смотрит на тебя с достоинством. А это…

Софи сорвала картину с мольберта и скомкала. Мольберт пошатнулся и повалился на пол. Одна из ножек врезалась в кучу белья и чуть не скинула покрывало с Хили.

Парни уже выходили в окно, было слышно, как они прыгают с крыши пристройки и бухаются на землю, тихо чертыхаясь. В комнате остались только Софи и Джош. Джош ещё держал нож перед собой, но уже примеривался взобраться на подоконник.

– Ещё у вижу кого-нибудь из вас двоих, – сказала Софи, – в радиусе двух миль от Карен – затолкаю это Салли рот.

Она показала Даре комок бумаги.

– Или ещё куда, – добавила Софи и сунула скомканную картину в карман куртки.

Дара закрыл глаза и тихо сказал.

– Идите уже.

Сзади него тихо пискнул Хили, но никто, кроме Дары, этого не услышал: Софи уже спрыгнула с подоконника на крышу пристройки, за ней с кряхтением последовал Джош.

Дара не знал названия картины, которую скомкала Софи, но этот хруст ещё долго стоял у него в ушах. Так из его жизни – но не навсегда – ушла «Мексиканка».

Дара открыл глаза, обвёл взглядом комнату: на полу был грязный отпечаток кроссовка Гаррета, окно было распахнуто настежь, ветер трепал занавеску. На поваленном мольберте девушка с флейтой казалась удивлённой от того, что оказалась в таком странном ракурсе. Дара отвернулся от окна и опустился на колени к Хили и раскидал тряпьё. Хили, как всегда, посмотрел на него приветливо.

– Эй, Малыш. Кажется, пора выбираться отсюда, – сказал он ангелочку. – Может, это знак? Уехать, наконец, из Гэлвея в большой город, где много разных людей. Где живут художники и поэты, ценители странных картин и странные ценители картин. Где есть большие люди, которые ходят в большие музеи. И в одном из музеев висит она. Надо будет спросить у Мёрфи, как её зовут.

Вера

– И которая тебе нравится больше всех?

Салли сидела на кровати, обняв себя за колени, и смотрела на Дару. Дара показывал ей репродукции, подаренные Мёрфи.

– Не знаю, – сказал он неуверенно.

– Тогда покажи всех, – сказала Салли. – Та, к которой я сильнее взревную, – твоя любимица.

Всё это было сказано в шутку, но Салли заметила, что Дара отвёл глаза, думая о чём-то. Они никогда не говорили вслух ни о ревности, ни, собственно, о любви: она просто приезжала к нему.

Приезжала, когда он приглашал, когда могла выбраться незаметно из дома, когда его отец и мачеха были на работе, когда не было футбольных матчей. То есть почти каждый день.

Так что многие вещи Салли делала автоматически.

Вот и сегодня она привычно прикрыла входную дверь, стараясь не щёлкнуть замком. Можно было и не осторожничать, но Салли ничего не могла с собой поделать: всё утро она двигалась тихо, как кошка: перебирала вещи в шкафах, плескалась в ванной, долго смотрелась в зеркало и вот, наконец, вышла из дома.

Ветер скользнул по её голым коленкам, Салли повела плечами и ощутила всю одежду на себе разом: чёрный свитер, серая юбка, белое нижнее бельё. Под одеждой – тонкий, в несколько молекул – слой дезодоранта.

Она постояла ещё несколько секунд на крыльце, чтобы убедиться, что Том не хватился её. Она чувствовала себя немного виноватой, обманывая дворецкого: из всех знакомых роботов он был самым симпатичным. Может, потому что у него был самый приятный голос; может, потому что он всегда ждал её дома, и из всех домашних он никогда не был пьян, никогда не кричал на неё и никогда не смотрел на неё так, будто она что-то должна.

Взломать робота проще, чем все думают. Секрет хорошего хакера в том, что он ничего не взламывает. Не надо кидать противника через бедро – люди и так поскальзываются. Не надо резать колючую проволоку: люди и так забывают закрывать двери. Секрет хорошего взлома в том, что он похож на опечатку. По иронии, настоящее имя Салли отличалось от клички их кошки одной буквой. Так что Том честно выполнял инструкцию «и следи, чтобы не выходила из дома без разрешения», и кошка действительно сидела дома. А вот к кому именно относится инструкция – это поменять просто. Особенно просто, когда твоя мама постоянно бросает разблокированный планшет на диване и запирается в кладовке, где за коробкой из-под кроссовок спрятана бутылка.

Это не алкоголь, потому что запаха нет, но Салли достаточно короткого взгляда, чтобы понять, что мама уже приняла – у неё опускаются уголки губ и вечная деланая улыбка оплывает, как будто земное притяжение берёт верх над нервозностью. Значит, мама скоро начнёт медленнее отвечать на вопросы, а через полчаса ляжет спать.

Зачем вообще закрываться в кладовке. Зачем делать вид, что не пьёшь. Зачем делать вид, будто интересуешься дочерью. Зачем делать вид, что папа живёт дома. Зачем постоянно покупать новые кресла. Зачем каждый месяц выбрасывать кухонный стол и покупать новый – такой же, только оранжевый. Зачем каждый день наводить порядок в доме, где слишком мало людей, чтобы развести бардак.

Когда она в первый раз побывала у Дары, ей бросилось в глаза именно это: потёртые спинки стульев, царапины на письменном столе, разводы на зеркалах. Она зашла в его комнату, он включил свет, она проследила за его рукой и увидела, что на стене вокруг выключателя тёмное пятно – след множества прикосновений его ладони. На несколько секунд ей стало неприятно, а потом стало уютно, как никогда: пятно означало, что в этом доме точно кто-то живёт. Если бы она записывала всю свою жизнь прозой, как это делает Дара, то в предыдущем предложении она бы написала слово «живёт» курсивом: действительно живёт.

И в самом деле: зачем заставлять робота постоянно вытирать за тобой. С таким же успехом можно проветривать комнату после каждого выдоха.

Дара включил свет, Салли обняла его сзади и прижалась лбом к его плечу. Ей хотелось, чтобы со временем на его теле появились её следы – как на протёртом диване. Наверное, он бы нашёл сравнение получше.

Она спросила, зачем в своих текстах он поменял их местами: якобы она была из бедной семьи, а он из богатой. Дара ответил, что не знает. Подумал и добавил, что иногда проще показать правду, написав, всё наоборот. В ответ на непонимающий взгляд он помычал и сказал, что можно долго ощупывать своё лицо, а можно набраться духу и заглянуть в зеркало. Будет виднее, хотя всё будет наоборот.

Салли по-прежнему не было ничего понятно, но она решила додумать эту мысль потом, тем более, что на язык попросилась шутка.

Она спросила Дару, часто ли он щупает себя или смотрится в зеркало. И не может ли он ей это сейчас продемонстрировать.

Дара рассмеялся, будто его пощекотали. Салли почувствовала тепло внизу живота.

Это становилось для них прелюдией. Салли отпускала колкость, Дара смеялся, они начинали целоваться – единственный из всех людей он не вспыхивал, не огрызался в ответ, не пытался поставить на место, а смеялся – причём будто бы и над её словами и над собой тоже, как если бы его обхитрили в настольной игре.

Иногда он начинал подыгрывать, рассказывая какие-то глупости. Тогда она тоже начинала смеяться. Иногда становилось так смешно, что Салли вскидывала голову, а он, уличая момент, начинал целовать её в шею.