Он бы мог просто попросить, она бы отвела волосы и дала себя поцеловать. Он мог бы молча поднять её подбородок, она бы подчинилась. Но он выбирал момент, чтобы поймать её врасплох. Будто тоже совершал взлом.

Так было всегда, кроме самого первого раза – тогда он просто поцеловал её без разрешения. Так и поступил бы грубоватый немногословный парень, каким Дара старался казаться, – атлет с вечным футбольным мячом в руках и другим футбольным мячом вместо головы. Когда же они стали встречаться, Дара разрешил себе быть собой – стеснительным, ненастойчивым, нежным – и потому начал смущаться и выискивать предлоги, чтобы положить ей руку на талию или поцеловать в висок.

Иногда Салли это забавляло и она не упускала случая пустить шпильку.

Вера бы, наверное, сказала, что язвительные шутки – это единственный способ, которым Салли может проявить эмоции. Вера бы также сказала, что Салли пора научиться взаимодействовать с людьми по-другому. Как будто взаимодействие с людьми это что-то вроде игры на фортепиано. Возможно, Вера была права.

Вера говорила разумные вещи, но Салли не могла верить людям, у которых красивые лица. У Веры был тонкий длинный нос и большие глаза. Она улыбалась тонкими губами, и улыбка у неё была приятная, но настолько приятная, что Салли поневоле вспоминала уроки геометрии, кривые третьего порядка и фигуры Лиссажу.

Понаблюдай за собой, говорила Вера. Ты даже если ногой ударишься о тумбочку, то пошутишь. А не придумаешь удачной шутки – промолчишь.

– А надо как? – спросила Салли.

– Не «надо». Можно. Можно заплакать. Можно крикнуть.

– И матерно можно?

– Можно и так. Если хочется.

– Окей, я порепетирую. Полчаса после обеда буду бить ногой по тумбочке и кричать «Сука! Сука!».

– Вот видишь, – сказала Вера. – Ты отшучиваешься.

Салли не нашлась, что ответить остроумного и промолчала.

Вера моргнула и сменила тему. У неё были большие, слегка выпученные глаза и она часто моргала, будто ставила точки в конце предложений, даже если предложения вопросительные.

– Значит, не хочешь быть робопсихологом? – спросила Вера и моргнула.

Салли хотела бы сказать, что уже отвечала на этот вопрос, но она была в ловушке: они сидели в машине Веры напротив дома Салли и выйти из машины – значит попасться на глаза маме. Они могли бы отъехать, но Вера не спешила трогаться с места. Салли вдыхала и выдыхала кондиционированный воздух машины: приятные вкрадчивые духи Веры, похожие на запах земли после дождя и какой-то тропический фрукт одновременно.

– Салли, ты умная девочка, – сказала Вера. – Только полные дураки уверены, что всё знают. Значит, хорошо понимаешь, что в университете будет чему поучиться. Но ты туда не хочешь.

– Не хочу.

– Так в чём дело?

Салли пожала плечами.

– Можно, попробую угадать? – спросила Вера.

– У меня ведь нет выбора? – сказала Салли. – Не могу же я запретить тебе говорить?

– Можешь выйти из машины. А хочешь, я молча подброшу тебя туда, куда ты собиралась, – чуточку обиженно сказала Вера.

Салли почувствовала себя виноватой и тут же разозлилась.

– Это манипуляция, да? – сказала Салли. – Мол, ты мне предлагаешь помощь, а я отказываюсь. Такая я злюка нехорошая.

– Слушай, я всё понимаю. Такой у тебя период, что кругом слишком много взрослых, желающих помочь, много взрослых, знающих что-то лучше тебя. Но…

– Но ты на моей стороне? – язвительно сказала Салли.

– Да, – просто ответила Вера. – Я на твоей стороне.

– Спасибо, мне на моей стороне и одной замечательно.

– Салли, что будет, если твоя мать сегодня умрёт?

Салли посмотрела на Веру. Вера не улыбалась и смотрела куда-то сквозь лобовое стекло. Салли подумала, что ей, наверное, непривычно разговаривать с людьми, сидя к ним вполоборота.

Три недели назад, когда Салли вышла из дома, чтобы в очередной раз поехать к Даре, Вера неожиданно появилась у крыльца и пригласила посидеть с ней в машине. Салли написала Даре, что задержится, и послушно села на пассажирское сидение неброского, но дорогого Мерседеса.

Вере нельзя было отказать. Вера была её двоюродной тётей. Вера работала психотерапевтом. Вера делала дорогие подарки. Вера жила в столице. Вера иногда появлялась – словно её приносило из Дублина порывом ветра – и заводила странные разговоры. Недавно Салли начала понимать, что Вера появлялась ровно в те моменты, когда Салли могла наломать дров, а потом тактично исчезала. По всему получалось, что Салли должна была Веру любить. Но у Салли не получалось.

– Моя мать жива, – сказала Салли, удивляясь тому, как странно это прозвучало. Она не очень хорошо понимала, каким должен быть тон этой фразы, но всё равно было ощущение, что она произнесла это неправильно.

– Да. И если она умрёт сегодня, я стану твоим опекуном.

– Это ненадолго, – быстро сказала Салли.

– Да. Осталось всего ничего. Только знаешь, я-то много лет живу с мыслью, что в любой момент моя племянница может стать мне дочерью.

Десять минут назад в разговоре Вера прямо выложила, что знает и о привычках своей кузины, и о том, что Салли регулярно покидает дом без ведома матери, и куда она ходит.

Вера жила в столице. Вера была готова – и уже давно – что Салли приедет к ней в столицу и поступит в Тринити. Это было решено уже много лет назад и не обсуждалось.

– Сочувствую, – серьёзно сказала Салли. – Если тебя тяготит, то не надо: мне не нужна крестная фея. И психотерапевт.

– Как скажешь, – сказала Вера. – Куда отвезти?

– Кэллахан-роуд, дом шесть.

Машина, услышавшая адрес в разговоре, вопросительно мигнула индикатором, Вера кивнула приборной панели и мерседес тронулся с места.

– Наверное, неудобно разговаривать с клиентом вполоборота? – сказала Салли.

– Неудобно. И в целом ситуация так себе. Терпеть не могу, когда приходится консультировать родственников. Это не рекомендуется, но жизнь устроена так, что много чего не рекомендуется, но приходится. Можно я кое-что о себе расскажу?

– Опять какой-то трюк? Расскажешь обо мне, но в третьем лице? Чтобы я не сопротивлялась услышанному?

Вера рассмеялась.

– Нет. И да. И нет. Послушай. Мы с тобой родственницы. С этим не будешь спорить? Мы близкие родственницы. Это означает…

– Что мы будем делить наследство?

– И это тоже. А также у нас есть общие гены.

– Обе умрём от рака почки?

– Маловероятно. Куда вероятнее, мы обе умрём от передозировки.

– Передозировки чего? – спросила Салли, не скрывая недоверия.

Вера тихо вдохнула, выдохнула и неожиданно выматерилась под нос.

– Неприятных разговоров, – сказала она мёртвым ровным голосом и заглянула Салли в глаза. Она смотрела несколько секунд с пугающей серьёзностью и снова затюлила взгляд профессиональным дружелюбием.

– У нас с тобой общие склонности, – сказала Вера прежним тоном. – Такие же, как у твоей матери. Нам всегда всего мало. Не буду рассказывать про рецепторы к дофамину. Захочешь, почитаешь, если ещё не почитала.

– Я…

Вера жестом заставила Салли замолчать и Салли удивлённо послушалась. Она поняла, что удивило её в те секунды, когда Вера смотрела ей в глаза – Салли впервые заметила, что они с Верой похожи внешне. Выщипанное, вылизанное лицо Веры обычно изображало понимание и добродушие, но в ту секунду, когда Вера сорвалась, она смотрела как Салли и говорила ровно тем же саркастическим тоном, какой был у Салли. Так что Вера, похоже, права: у них действительно было что-то общее.

– Нам всегда всего мало. И тебе будет тесно в этом городе. И твой парень из таких же.

– Это как? Ты и его рецепторы изучила?

Вера отмахнулась.

– Я вот что хочу сказать. Вы в любом случае не будете сидеть в Гэлвее. Если думаешь, что нашла тихое семейное счастье, то счастья не будет. Ты недолюблена родителями, поэтому будешь искать такого мужчину, который обращается с тобой так же, как они, то есть как с дерьмом.

Ты изменишь Даре. Дара тебе изменит. Вы разойдётесь. Или не разойдётесь, но будете грызть друг другу глотки. Поскольку вы оба тихие и интеллигентные, то будете грызть тихо и интеллигентно, пока один из вас не выпрыгнет из окна. У таких как мы семьи не складываются. С твоей аддикцией тоже ещё не всё закончилось: можно, конечно, пересесть с оксимиметиков на секс, но это ненадолго.