— У нас такой порядок. После восемнадцати ноль-ноль извольте доплачивать.
— Тааак… — мрачно потянул букву «а» полковник Панин, — значит то, что ваши девочки готовили еду в два раза дольше норм вас не тревожит.
— Это контрольные цифры, но не обязательные. На кухне не было света, а плиты у нас электрические. Надо было уйти до шести часов, и претензий у нас с вами не было бы.
— А если я откажусь платить? — еще вежливее, чем мог бы, поинтересовался полковник.
— Тогда я вызову милицию, пусть разбираются…
— Ладно, давайте сюда счет…
— Так бы сразу молодые люди, и не стыдно вам…
— Да нет, не стыдно — ответил на последний наезд хозяйки Николай Александрович Панин. Дама гордо развернулась и пошла куда-то к себе. Тут же противно звякнул синтезатор, а певец в замызганных до неприличия джинсах начал выводить голоском кастрата «Владимирский централ». Круг крутился в гробу так, что локти поотбивал об углы последнего пристанища, Коля и Сергей прошли на выход.
— Фиг бы я этой суке заплатил бы, да светиться не хочу. Не надо нам тут светиться.
— Это верно, Николай.
Они сели в машину, когда отъехали от города километров пять, полковник Панин не выдержал:
— Ну нет, я так не могу это оставить. Бля… Не могу.
— Саша, да фиг с ними.
— С деньгами да, а вот со мной так не прокатит.
Панин набрал номер телефона.
— Петрович? День добрый. Это Панин тебя беспокоит. Ага, значит богатым я не буду… Обидно. Хорошо, понял, что последний раз узнаешь… Вот что, не в службу, а в дружбу, скажи, кто у вас крышует кафе напротив базара… точно, оно… да… говоришь, прокуратура? Ага. А как твои отношения с санстанцией? Ну и отлично. У меня такая просьба. Там мой племяш недельку назад отдыхал. Кроме того, что траванулся, на него там некрасиво наехали… Нет, разбираться не надо, мелко это… ага, нет, закрывать незачем. А вот прикрыть на две-три недельки не помешает. Спасибо. С меня причитается…
— А ты мстительный тип, Саша… — рассмеялся Сергей, когда полковник Панин закончил разговор.
— Я не злопамятный, у меня просто память хорошая.
— Я не мстительный, я просто не люблю, когда мне на мозоли наступают.
— Я добрый, но добро мое с кулаками.
И для большего веса своих слов Панин посмотрел на кулачищи, которые аккуратно сложил на колени.
— Знаешь, Саня, когда добро с такими кулаками, задумываешься, а добро ли оно?
Настроение у Сергея было веселое и благодушное. Впервые за все это время у него возникло ощущение, что он пусть чуть-чуть, но все-таки управляет событиями.
— Ладно тебе. Серега. Ты вот что, куда сейчас? На чуть-чуть домой, отосплюсь, а потом обратно, в самолет, и на Брюссель.
— Вот-вот, кому по постылым домам, а кому-то постоянно на Брюссель, — пробурчал Панин.
— Открыт Париж, и Лондон, и Марсель. А я в Брюссель, а мне туда не надо… — перефразировал Высоцкого под тяжелый вздох полковника Сергеев.
Глава двадцать шестая
Снежный ком событий
С самого утра мсье Сэмюэль Витрэ, глава и владелец одной из крупнейших страховых компаний в мире, АСГ, находился в отвратительном настроении. Так было всегда, когда надо было принимать какое-то ответственное решение, но не было уверенности в его результатах. И вроде бы все просчитано, и вроде бы нет оснований не доверять Рашель Шайнц, его самой близкой и проверенной помощнице. И все-таки план «Алеф» приводить в действие не хотелось. Не хотелось, и точка. И все-таки надо было все проверить. Ох уж этот напор. Рашель действовала как танк, она перла к цели прямо через минное поле, но впереди танка катила каток, который взрывал мины… И все-таки, есть шанс, что и каток что-то пропустит. Слишком велики ставки в этой игре. А, главное, что на кону само существование компании! Сэмюэль даже представить себе не мог, что его детище, его родное дитя, страхования корпорация вдруг исчезнет. Исчезнет вместе с этим позорным объявлением в газетах о ее банкротстве! И именно на этих чувствах бессовестно играла Рашель. Конечно, она сука, конечно, она хочет провести свой план и свалить Николь. Я ведь не слепой и все понимаю. И все-таки я не готов. Что-то подсказывает мне, что надо еще чуть-чуть подождать.
Сэмюэль подошел к окну своего кабинета. Отсюда открывался вид на этот Город. Город, который он всегда писал с большой буквы. Он любил Брюссель. Любил толчею туристов на его узких улочках. Любил гомон детей, которые игрались в городских скверах, любил посидеть в кафе, где столики выдвинуты на тротуар, и где кофе неизменно хорош, а сдобные булочки всегда отменно свежие. Господи, да любая европейская столица обладает такими улочками и такими кафешками, и такие же дети бегают по его скверам. А Сэмюэль почему-то любил именно Брюссель. Может быть, все дело в его жителях? Приветливых, открытых, со своеобразным чувством юмора, непонятным приезжим французам. Ну вот, опять о французах. Знаете, если брюсселец хочет рассказать какой-то похабный анекдот, это обязательно будет анекдот о тупом французе. Хотя, сейчас в городе столько негров, что старых коренных брюссельцев скоро можно будет пересчитать по пальцам.
Скрип двери кабинета отвлек мсье Витрэ от созерцания городского пейзажа. Это была Рашель. На этот раз она пожаловала в строгом черном брючном костюме. И это ничего хорошего не предвещало. Мадам Шайнц одевала брючные костюмы только в самых сложных ситуациях, когда стремилась произвести особо весомое впечатление. Она знала, что такие костюмы ей идут и подчеркивают то, что надо подчеркнуть: ее уверенность и силу.
— Они уже приехали, — с ходу попыталась оглушить новостью шефа. Но Сэмюэль был готов и к такому повороту событий.
— Они готовы встретиться в Хилтоне?
— Ровно через час. Наша комната для малых совещаний готова.
— Ну что же, это не может не радовать. Я буду готов ровно через двадцать минут.
На встречу мсье Витрэ прибыл, по своему обыкновению, за пять минут до ее начала. Это был установившийся ритуал мэтра, про который знали все его коллеги. На сей раз на встрече были мистер Ли Гоу, мистер Рэй Чэтмен и Комита Раи, во своими помощниками. Люди, которые хоть что-то слышали про страховой бизнес, эти фамилии говорят о многом. Фактически, это была встреча основных владельцев четырех крупнейших страховых корпораций мира. После того, как прибывшие поздоровались и заняли место за круглым столом, слово взял номинальный хозяин совещания.
— Господа! — голос Сэмюэля Витрэ был достаточно энергичным для его возраста. — Я рад, что все откликнулись на предложение провести неформальную встречу по двум весьма сложным вопросам. Первый — это новые пути нашей работы в связи с мировым экономическим кризисом. И второй — дело господина М, о котором все вы в той или иной мере знаете. Я предлагаю нашим помощникам перейти в Синюю комнату, где они начнут выработку совместных предложений по реформе принципов нашей работы из-за мирового экономического кризиса. А мы тут, в неформальной обстановке, обсудим второй вопрос нашей повестки дня.
Помощники поднялись и вышли в другую комнату. Из оставшихся самым молодым был господин Ли Гоу, ему только исполнилось сорок пять лет. Этот преуспевающий гонконговский бизнесмен сумел сделал головокружительную карьеру, причем весь его карьерный рост занял двенадцать лет. Он был невысокого роста, со смуглым широким лицом, носил очки с большими толстыми стеклами, и тонкие усики, из-за чего выглядел немного комично, напоминая японского клерка конца пятидесятых годов. Он был одет в синий костюм-тройку в мелкую белую полосочку, носил часы на цепочке, и к образу того же японского клерка не хватало только шляпы-котелка или цилиндра.
Про Рэя Четмена можно было сказать только одно: он был самым старым членом этого узкого круга избранных. Ему было восемьдесят шесть лет и его привезли в кресле-каталке. Сам он не передвигался уже добрых четыре года, но руль компании никому не уступал. Его старший сын трагически погиб тридцать лет назад в авиакатастрофе. Его личный самолет вылетел из Гонолулу, а вот в аэропорт прибытия так и не прилетел. Поиски закончились ничем. К тому времени Брэд Чэтмен уже был одним из директоров компании отца и готовился занять его место. Второй сын Рэя Чэтмена, Рэй-младший, был поздним ребенком, даже слишком поздним. Говорят, что поздние дети либо гении, либо идиоты. К Рэю-младшему подходило второе. Так старик остался у руля компании. И, если говорить честно, эта работа была тем единственным делом, которое заставляло старика Чэтмена жить. И не просто жить, а бороться. Он не раз говаривал, что этот кризис он не переживет, но, тем не менее, продолжал держать компанию твердой рукой и не дать ей быстро разориться. Это был сморщенный старик со слуховым аппаратом и полупарализованным лицом. Говорил он тихо, но достаточно четко, что позволяло его хорошо расслышать и понять, хотя голос был уже по-старчески тусклым и немного дребезжащим.
