– Ну, конечно обращусь!

– Вот! А родственники Нефёдова не обратились. И родственников этих у него выше крыши, понимаешь?

– Может, он ни с кем из них не общался. А, может, он был таким человеком, с которым никто и не хотел иметь дел. Нефёдов твой мог быть скандальным и невыносимым, чего его искать? Все только вздохнули с облегчением…

– Даже, если и так, то всё равно родственники ищут и беспокоятся.

Венера начала распрямлять большие картонные коробки для переезда. Звук картона был неприятным, проникал в голову. Аня поежилась.

– Юра даже не показал мне квартиру, которую подарил с барского плеча. Воображаю себе, что это будет за чудо!

Аня оглядела родные стены. Она осознала, что больше здесь не появится никогда. Она прикоснулась к обоям, погладила ладонью подоконник. За окном было сумрачно, неуютно. Не хотелось покидать своё, уже не своё жильё…

***

Пришлось совершить несколько спусков к машине. Юра не предъявлял каких-то особых требований к тому списку вещей, что Аня унесёт с собой. Надеялся на порядочность бывшей супруги. Только попросил не забирать не подъёмную кофе-машину, которую и при желании Анна забрать бы не смогла. Она упаковала вместе с Венерой два комплекта постельного белья, несколько крупных полотенец оливкового цвета, подушку и большое тяжёлое одеяло, свой шампунь и туалетные принадлежности, целый ворох одежды, обувь, тонны книг и пылесос. Оказалось, что быт не приемлет никакого романтизма, и в коробке с кастрюлями лежали её незаконченные картины, а в коробке с нижним бельём и колготками приютились томики Толстого и Ремарка. Это они с Венерой поначалу пытались складывать вещи по уму, согласно их нужности, цели использования, но, когда за окном начало темнеть, обе женщины, не сговариваясь, принялись заполнять коробки всем, что попадалось на глаза и имело отношение к Анне.

– Берём этот стул? – Венера указала на стул возле компьютерного стола.

– Берём, это я его выбирала.

– Берём эту лампу?

– Да. Это мне ее Юра на распродаже купил.

Так что почти все вещи, которые были в квартире, имели отношение к Анне, и пока не осталось ни одной свободной коробки, они с Венерой остановится не могли. Почему нужно оставлять тут пол своей жизни? Всех этих вещей касалась Анна, протирала, переставляла, холила и лелеяла. Почему она должна тут это оставлять, новой супруге? Это её, Анны! И она возьмёт это с собой!

***

Новый адрес, где теперь предстояло жить Анне, был написан на листочке у Венеры. Окраина. До школы придётся добираться на двух автобусах. И даже не это обидно, а то, что придётся и платить за две автобусные поездки. Для зарплаты учителя это ненужный расход. С другой стороны, Аня может взять в школе дополнительную нагрузку, или, допустим, возвращаться домой после высадки с одного автобуса пешком. Такие мысли у неё были в голове, пока она сидела на пассажирском сидении в тёплой просторной машине своей подруги. Венера вела автомобиль уверенно и спокойно, почти величаво, отдавая приказы нажатием педали и лёгким поворотом руля. Почти никаких эмоций, только чёткое следование командам навигатора. Через двадцать минут Венера подъехала к двухэтажному старому дому, даже не кирпичному, а деревянному. Дерево было какого-то тёмного закопченного света. В немногочисленных окнах горел сырно-желтый свет. Возле подъезда стояла узкая лавочка, нам которой сидели две старухи. У одной на руках была пушистая кошка. Старухи молча наблюдали, как Анна с Венерой затаскивали коробки в подъезд.

***

Молчание изводило старых женщин. Кошка убежала по своим делам. На улице было темно, холодно. Пара фонарей освещала небольшой двор без качелей, песочниц и прочих признаков заботы о подрастающем поколении. Вокруг были только ржавые гаражи. Надтреснутым голосом одна из старух начала беседу с другой.

– Думаешь, шумно теперь будет? Опять квартиру Нинка сдала, чтоб ей пусто было!

– Точно шумно будет. Две девицы молодые заселяются, сама-то как думаешь? Мужчин водить начнут, праздники отмечать, ох, и намучаемся, как в том году с наркоманами теми!

Аня слышала, что бормочут будущие её соседки по дому, но разочаровывать их не хотела, не до этого. Зато Венера, закончив с коробками, вдруг оказалась напротив сидящих старух, поместила руки в боки, насупилась:

– Девчата, это Анна Витальевна, школьный учитель. Купила квартиру. Жить здесь будет, не снимать. Есть ли ещё какие-то вопросы?

Старухи были ошарашили обращением "девчата", так что кроме, как кряхтением никак не отобразили сложный мыслительный процесс, что происходил у них в головах. Наконец, та, с чьих колен сбежала кошка, выдавила из себя, обращаясь ко второй старухе:

– А я тебе и говорю, что нормальная женщина въехала, тихая и интеллигентная!

***

На окнах не было штор. Квартира была однокомнатная, на первом этаже, окна большие, с замызганными рамами. Вообще, вся квартира требовала генеральной уборки, а в лучшем случае – капитального ремонта. На кухне возле газовой плиты кружки жёлтого жира можно было срезать ножом, в ванной плитка обзавелась чёрным налётом плесени, на унитаз было страшно смотреть. В единственной, надо сказать, просторной комнате было так холодно, что казалось, будто ветер колыхал бы тюль, если бы он существовал бы. Венера рухнула в кресло, стоящее в углу комнаты. У Анны опустились руки. Контраст был слишком велик с той квартирой, из которой подруги только что выехали. В обоих помещениях было холодно и неуютно из-за ещё не включённого властями отопления, но в той покинутой квартире жила надежда и вера в то, что там станет уютно, как только помещение прогреется. Здесь же надежды не было. Тонкий круглый коврик на полу только подчёркивал разбитость этой неухоженной квартиры. Даже, когда здесь будет тепло, ничего не изменится. Может, даже станет хуже, потому что ждать будет больше нечего.

***

Ничем не лучше тёплое старое израненное временем и бывшими жильцами помещение. Запахи быта от тепла расцветут ещё больше.

– Интересно, Юра хоть видел, на что тебя обрекает?

– А ты его ещё и хвалила!

– Каюсь. Мне страшно тебя тут одну оставить. Надо срочно купить шторы, мы здесь как на ладони. С улицы видно всё. Просто кошмар!

– Да. Успокаивает только то, что здесь навряд ли ночью из дома выходит хоть одна живая душа…

Аня подошла к широко разложенному дивану, на котором лежал старый матрас, покрытый пятнами.

– Фу, я даже спать на таком не смогу!

Они с Венерой спустили матрас на пол и поволокли его в коридор. Хотелось есть и пить, но в квартире неприятно было ни к чему даже притрагиваться. Было гадко.

– Вот, что я тебе скажу, Аня! Мы здесь не будем ночевать. Сегодня я отвезу тебя к нам, а завтра я попрошу Вовку оплатить тебе услуги по профессиональной уборке. К вечеру ты вернёшься сюда, и здесь уже можно будет жить. А пока здесь будут убираться, мы съездим и выберем тебе шторы. Так и убила бы Юру, если бы сейчас увидела! Гад!

Аня кивнула.

– Гад. Я не знаю, как тебя благодарить. У меня такая чёрная полоса. И никак не закончится, как мы вернулись из отпуска.

***

– Это для нас было отпуском, для тебя – нет. Не представляю, что ты пережила. Как ты выжила!

– И мне верится с трудом, что я перенесла такое. А знаешь, что самое обидное? Что непонятно, зачем я это пережила, ради чего, чтобы сейчас вот так со мной Юра поступил? Выкинул, как грязный мешок…

Аня согнулась пополам и заплакала, как не плакала давно, с самого детства, когда упала с каруселей и её отвезли в приёмный покой зашивать голову. Тогда от страха, от белых блестящих кафельных плиток на стенах, от металлического столика с непонятными инструментами, боль в процедурном кабинете сразу улетучилась. Отец в тот же вечер выкорчевал из земли старую ржавую карусель и оттащил с другом её на помойку. Во времена Аниного детства о площадках с резиновым безопасным покрытием никто и не слыхивал. Под каруселью красовался песок с камнями, которыми и расшибла голову Аня. У неё до сих пор на лбу есть маленькая дырочка, которую не видно, когда Аня совершает макияж по всем сложным правилам «мейкапа». Она же художница, и может нарисовать себе любое лицо. Кроме счастливого.