Я быстро допила чай и пошла домой. Но к тому времени Настя уже захотела есть, и до компьютера я добралась только спустя час. И стоило мне только набрать в поисковике фамилию Арининого отца, как ссылки посыпались одна за другой. «Скандал в министерстве науки», «Чиновник попался на взятке», «Коррупционные схемы в распределении грантов».

Пока всё было только на уровне предположений. Ланской попался на взятке, которую получил через посредника от руководителя крупного научного центра, которому был выделен весомый грант на проведение исследований, в целесообразности которых теперь уже сомневались. Подозревали, что это был не единственный случай распределения средств с большим откатом, но конкретные факты пока не назывались. Правда, один шустрый журналист всё-таки отметил в статье, что как раз недавно такой же значимый грант (вот совпадение-то!) получил молодой доктор наук, который является гражданским мужем дочери Ланского. Фамилия Шестакова не прозвучала, но для тех, кто был знаком с Ариной или Павлом, такой намек был вполне прозрачным.

— Ну, хоть одного вывели на чистую воду, — радовалась вечером Тася, помогая мне укладывать Настю спать. — Это же, кажется, папаша той вертихвостки, которая у тебя Шестакова увела? Интересно, каково ему сейчас? Выгодная партия оказалась не такой уж и выгодной, да? Но, вроде бы, они еще не расписались?

— Таська, давай поговорим о чём-нибудь другом, — попросила я.

Сестра посмотрела на меня с подозрением.

— Катька, только не говори, что тебе его жалко. По что пойдешь — то и соберешь. Может, и правда, он не просто так те средства получил, о которых в газете пишут? А значит, рыльце тоже в пушку.

Но в этом я была с ней не согласна. Как бы я ни относилась сейчас к Шестакову, я ни секунды не сомневалась, что ни о каких серых схемах он не знал. А если бы узнал, то сам отозвал бы заявку на грант.

— Имеющий уши да услышит, Катенька, — философски заявила мне Тася, когда мы уже лежали в кроватях. — И не смей ему звонить!

Павел сам позвонил на следующий день.

— Ты, наверно, уже слышала, да? Ты извини. Я знаю, я не должен был звонить, но мне хотелось тебе всё объяснить. Именно тебе! Что думают другие, мне наплевать. Я просто хотел, чтобы ты знала — я всего лишь подал заявку на грант. Как делал и до этого много раз.

Я хотела сказать, что он не должен мне ничего объяснять, что мне нет теперь до этого никакого дела. Но что-то в его голосе заставило меня промолчать.

Впрочем, разговор продолжался всего пару минут.

— Я больше не буду звонить, обещаю.

Я так и не сказала ему в ответ ни единого слова поддержки. Хотя, наверно, он и сам от меня ничего не ждал.

В начале декабря мне позвонила взволнованная Аля Терентьева.

— Антон Карпенко в школу не пришел. Мне одна девочка после уроков по секрету сказала, что его отчим избил!

— Что? — Настя только-только уснула, и я сама задремала, но после эти слов дремоты как ни бывало. — В полицию уже позвонили?

— Екатерина Сергеевна, да какая полиция? — Аля едва не плакала. — А вдруг это неправда? Девочка могла ошибиться или что-то не так понять. Хорошо же я буду выглядеть, если натравлю полицию на семью своего ученика. Вы извините, что я вам позвонила — Сударова и Казанцева уехали в область на какое-то совещание, Никита Константинович ушел домой, и я его телефона не знаю. Мне даже посоветоваться не с кем! И идти к Антону домой одна я боюсь.

Я уже надевала свитер и джинсы.

— Аля, встречаемся у дома Карпенко. Заручевскому я сейчас позвоню.

Никите Константиновичу долго объяснять не пришлось, и уже через четверть часа мы были по нужному адресу. Терентьева уже стояла там — раскрасневшаяся от быстрого бега и ужасно испуганная.

— А если они нас не пустят? Что в таких случаях полагается делать?

— Если не пустят, вызовем полицию! — заявил Никита Константинович. — И если у Антона хоть малейший признак синяка есть — тоже вызовем. Давно уже следовало это сделать.

Но дверь нам открыли. Правая часть лица стоявшей на пороге Елены Степановны заплыла синевой. Женщина смотрела на нас со странным непониманием — словно не узнавала.

— Где ваши дети? — Заручевский отстранил ее и решительно вошел в прихожую. — И где ваш муж?

— Дети в комнате, спят, — откликнулась хозяйка. — А тот — в кутузке.

Наш предводитель сразу потерял свой воинственный настрой.

— Это правильно, Елена Степановна, что вы полицию вызвали. Если ничего не предпринимать, то однажды ваши сыновья могут серьезно пострадать.

Она попыталась усмехнуться, и судорога вмиг исказила ее лицо.

— Я не вызывала — и не смейте меня корить! Нашлись добрые люди — позвонили. Ну, отсидит он две недели, и что — другим человеком станет? Такой же и вернется — и нам с ребятами только хуже будет.

— Зачем вы так, Елена Степановна? — вздохнул Заручевский. — Своим поведением вы только поощряете своего мужа — он считает, что ему всё сойдет с рук и продолжает издеваться над детьми и над вами. Кажется, вы не расписаны официально? И прописан он совсем в другом месте? Так почему бы вам не указать ему на дверь и не сменить замки?

— У него тут сын, — почти агрессивно возразила Карпенко. — И одна я с двоими не управлюсь. Андрей ведь не каждый день пьет — так, с получки. А в другое время он и воду принесет, и дров наколет. И зарплата у него хорошая. Да и Кирюху он никогда не обижает. А Антон… Антон и сам иной раз виноват бывает.

У меня сжались кулаки, но прежде, чем я успела сказать, сказал Заручевский:

— Давайте договоримся так, Елена Степановна — мы не станем лезть в вашу семью, а вы отпустите Антона в московскую школу-интернат. Не знаю, рассказывал вам сын или нет, но месяц назад он успешно прошел онлайн-тестирование по математике. А недавно мне звонил директор этой школы — мы когда-то учились вместе в университете — у них появились вакантные места, и он готов взять Антона. Только решать это нужно быстро — школа престижная, и если вы откажетесь сейчас, в другой раз уже не пригласят.

Она смотрела на нас растерянно. Мне хотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть — чтобы она пришла в себя.

— До Москвы еще добраться нужно, — после длинной паузы выдохнула, наконец, она. — Я сама никак не могу поехать — у меня малой на руках. Да и денег, поди, на билеты много нужно.

Это была уже почти победа, и я посмотрела на Никиту Константиновича, надеясь, что уж этот-то вопрос он как-нибудь решит.

— Не беспокойтесь, Елена Степановна, мы что-нибудь придумаем, — сказал он. — А вы пока собирайте Антона. Школьную форму там выдают, об этом не беспокойтесь. Мы вам вечером позвоним, хорошо?

Она кивнула. Мы вышли на улицу, и только там Заручевский сказал:

— Я не стал при ней говорить, но, к сожалению, я тоже не смогу поехать — мама приболела, и я не могу оставить ее одну. Может быть, съездите вы, Аля? Если выехать утренним поездом, то к ночи можно уже вернуться. А там с вокзала до школы и обратно можно съездить на такси.

Но Терентьева замотала головой:

— Что вы, Никита Константинович, я в Москве только раз была, да и то ребенком. Я ужасно боюсь больших городов. Нет-нет, и не уговаривайте. Вот если деньгами на билеты нужно скинуться — это пожалуйста. Да и там, в школе, наверно, документы какие-то нужно будет заполнять, а я непременно что-нибудь напутаю.

Так мы и разошлись по домам, ничего не решив. Заручевский позвонил на следующий день:

— К сожалению, поездку придется отложить. У большинства учителей — каждый день занятия. А в выходные в школу-интернат не принимают. Я постараюсь съездить на следующей неделе. Сегодня я видел отца Риты Чернорудовой — он ездит в Москву каждую среду. Если поехать с ним, то можно обернуться еще быстрее, чем на поезде.

— А если Карпенко к тому времени передумает? — возразила я. — И окажется, что все наши уговоры были напрасными. Нет, ничего откладывать не нужно. В Москву с Антоном могу съездить я.