– Я знаю, Лив, тебе было тогда тяжелее чем мне сейчас. Ты потеряла папу, а потом в доме появился чужой мужчина, потом исчез и появился я. Тебе было меньше чем мне сейчас, а мамы никогда не было рядом. Но я помню рядом с собой больше тебя, чем нашу маму. Ты во всех моих воспоминаниях. Я никогда не злился на тебя, я тебя очень люблю, Лив.

Когда я сказала что невозможно быть готовым к появлению брата, я ожидала, что плакать будет Ник, что эта фраза его ранит, но теперь плачу я.

– Лив, ну не надо.

Рука Ника робко поглаживает меня по голове, от чего начинаю плакать еще сильнее.

– Лив, – растянуто и робко зовет Ник, – Лив, не плачь.

– Прости меня за всё.

На большее меня не хватило. Стараясь сдержать всхлипы, я сжимаю зубы и продолжаю плакать. Я никак не в силах совладать со слезами, которые текут ручьями по моим щекам.

Поспать так и не получилось. Утром, от бессонной ночи, начала болеть голова. Выпив на завтрак бокал коричневой жижи, которую местные называют кофе, мы отправляемся в новую школу. Волнение и страх всё больше разрастаются с каждой минутой. Не столько за себя, сколько за брата. Спустившись в лифте на первый этаж мы всё так же пробираемся через мусор на полу. Ник спотыкается об очередной мешок с мусором, оставленный кем-то около двери. Полумрак коридора не даёт разглядеть, куда именно наступаешь.

Выйдя на улицу, мы несколько секунд щуримся от яркого солнечного света. Идти до школы недолго, но сама дорога проходит мимо старых расселенных бараков, чьи выломанные и выжженные окна, и просевшие крыши нагоняют страх. Петляя, дорога проходит между старыми строениями, с очень дурной славой, мимо которых, каждый день проходят подростки и дети. Впереди идущая тройка девчонок, заприметив нас, начинает поочередно оборачиваться.

– Что-то мне подсказывает, что я окажусь с ними в одном классе.

Ник ничего не ответив мне, лишь взглянул на их спины, и мы продолжили идти дальше молча.

Мрачные бараки закончились и на смену им начались снова высотки. Не так давно этот район был новым, люди съезжались сюда влекомые рекламой в поисках лучшей жизни, высоких зарплат и нового жилья. Уловка государства сработала: желающих оказалось так много, что квартир не хватало. Для тех, кому не хватило жилья – были построены бараки. Качество которых, показало себя сразу в первые дожди – крыши протекали, система вентиляции не работала, в комнатах в первый месяц появилась плесень и грибок, люди начали страдать от кашля. Постройка новых квартир задерживалась. Пришли первые морозы, на которые эти дома, видимо, не были рассчитаны. У поселенцев лопнуло терпение, и тогда случилась первая забастовка, которую успешно подавили. Но просьбы народа всё же были услышаны – через год ещё две высотки были достроены и люди расселены по новым квартирам. О сносе бараков никто не позаботился, со временем они стали пристанищем для тех, кто хотел обойти алкогольный запрет.

– Жутко будет ходить здесь одному без тебя. – Тихо шепчет Ник.

– Понимаю тебя. Я ходила в садик совсем одна, и мне тоже было страшно.

– Ты ходила в садик одна? – округляя глаза, переспрашивает Ник.

– Ага, родителям было некогда, и меня отправляли идти туда одну.

– Но до него далеко!

– Да, тогда мне эта дорога казалась бесконечной. Я помню, как заблудилась в первый раз. Расплакалась посреди дороги от страха и обиды.

– И что потом? – глаза Ника становятся еще больше.

– Потом ко мне подошел какой-то мальчик, он был меня старше – уже школьник. Спросил, почему я плачу и, не знаю как, он понял через мой плач, что мне нужно в садик, взял меня за руку отвел туда. Было очень страшно, – невольно улыбаюсь этому смутному воспоминанию, – незнакомый и такой взрослый по сравнению со мной мальчишка ведёт меня куда-то. Сейчас меня это пугает, но тогда мне стало спокойно рядом с ним, он довёл меня до дверей, помахал и ушёл.

– Ты его больше никогда не видела?

– Видела. Каждый день он шёл позади меня до садика, а потом сворачивал назад в сторону школы.

Я смеюсь над братом, который ко всему открыл рот. Смеясь, легонько прикрываю его.

– Кто он такой? Как его звали? – Ник тараторит с круглыми глазами уже от любопытства.

– Он же, наверное, в школу опаздывал!

– Не знаю, кто он, и как его звали.

– Как же так? Ты не спросила?

– Я стеснялась с ним разговаривать. Он казался мне таким взрослым тогда. Со временем я привыкла, что каждое утро я не одна иду, а потом он куда-то пропал.

– А сколько тебе было?

– Почти четыре года. Наверное, тот день единственное отчетливое воспоминание из моего детства.

Ник ошарашено смотрит на меня:

– Четыре года? Тебя отпустили идти одну?

– Мама тогда сказала, что не хочет тратить свое время на то, что ребёнок уже должен уметь делать сам.

Не дав Нику ничего на это сказать, я перебиваю его:

– А вот и школа.

Перед нами предстает тёмно-серое здание огромных размеров. Были дни, когда все классы были заполнены, а сейчас половина школы закрыта. Главе так удобнее – не нужно тратить деньги на ремонт, поэтому западная часть здания в ужасном состоянии – протекающая крыша сделала свое дело лучше, чем само время. Широкая лестница, ведущая в массивные двери школы уже начала зарастать сорняками. Мы проходим в просторный холл здания и подставляем наши коммуникаторы под сканер, ожидая пока наши данные загрузятся. В глубине души хочется, чтобы ничего не загрузилось, ни одного файла, и мы ушли, но грубый голос регистратора, рушит мою хрупкую надежду:

– Проходите.

Я просматриваю свое расписание в наручном проекторе – у нас с Ником разное количество учебных часов и совпадает только один перерыв.

– Ник, встретимся на третьем перерыве в обеденном корпусе, он как раз открывается в это время.

Ник послушно кивает головой и смотрит на меня с грустью:

– Удачи, Лив.

– И тебе, Ник. Всё будет хорошо, нужно потерпеть до перерыва и вновь увидимся.

Мы расходимся с Ником уже на втором этаже – он отправляется искать свою аудиторию, а я поднимаюсь на четвёртый этаж в поисках своей. Внутри школа оказывается ещё хуже, чем снаружи – из разбитых окон врываются сквозняки, облупившаяся краска и грязный пол создают впечатление, будто здание уже заброшено. Видимо, ремонт здесь делали в первый и последний раз, когда её построили. Хоть это проблема и моей предыдущей школы, внутри она все же была опрятнее. Найдя нужную аудиторию, толкаю деревянную дверь (не смотря на повсеместную модернизацию, школы и больницы в округах остались почти незатронутыми), дверь открывается со скрипом обнажая светлую аудиторию с облупившимися стенами и затертыми полами. Преподаватель, вяло взглянув на меня, кивает:

– Ты Томпсон?

– Да.

– Пройди на последний ряд, займи любое свободное место.

Он всё так же вяло взмахивает рукой в неопределенном направлении, я расцениваю это как сигнал того, что могу проходить.

В первом ряду я замечаю тех девчонок, что шли перед нами. Одна из них, с жёлтыми, как солома волосами, провожает меня заинтересованным взглядом, подперев рукой подбородок. Словно сонная кошка, осматривая меня с головы до ног, она всё шире открывала глаза от заинтересованности мной. Мысленно я прощаюсь с надеждой на спокойное окончание учебного года. Последний ряд аудитории практически пуст и я занимаю место у окна.

Вскоре лекция начинается, ставни на окнах опускаются, и включается проектор – один из немногих предметов, который не вяжется своим видом в данной обстановке. Проекция начинается как всегда с вида Анталиона – столицы нашего одноименного государства. После начинается показ главной военной академии столицы – бесконечные аллеи, огромные корпуса для тренировок, досуга, занятий и отдыха. Новейшая техника, оружие, здания и даже люди – всё это кажется художественным вымыслом. Разве может это всё сосуществовать в одном государстве вместе с тем, что находится за окном, рядом с которым я сижу?

Хвалебная часть про столицу заканчивается и начинается лекция про события шестидесятилетней давности. Тогда после долгих кровопролитий, наше государство воевало с соседними, пытаясь устроить там перевороты, силами местных военных. Самые прозорливые, примкнули к Анталиону первыми, но решили диктовать свои условия. Столице были крайне важны эти земли, для поставок вооружений для двух других округов. Территория была разорена: власть, что пыталась навязывать свои условия, и простые люди, что оказывали сопротивление столице – были уничтожены. Вскоре им был присвоен девятнадцатый номер. Так в составе нашего государства, сначала появился самый малонаселённый округ, а после присоединились ещё два округа – двадцатый и двадцать первый. Столица финансировала диверсантов и местных военных, что устранили действующую власть, тем самым не запачкав руки и формально оставаясь не причастными к переворотам в этих двух округах.