Каким типом? Я посмотрел в сторону поля и увидел несколько человек, которые размечали межи. Приглядевшись, я узнал Сунга и его друзей. Мне показалось, что с ними моя сестра Ман.

— Там Сунг,— сказал я Шеу.

— Угу, наш «активист», кто же еще! Не знают, чем заняться, приперлись спозаранку на поле. Небось что-нибудь «сообща решают» или «реорганизуют». Ох и ненавижу я этого «активиста»! У самого молоко на губах не обсохло, а туда же — «я считаю», «я полагаю»... Не стесняется критиковать даже тех, кто ему в отцы годится. Всех считает отсталыми, лодырями, «недостаточно активными». Может, он думает, что меня легко запугать? Задается, потому что его отец председатель кооператива. Больно я боюсь его, этого председателя!

Я думал, Шеу еще что-нибудь добавит, однако он замолчал. Но ведь наш председатель, дядюшка Шой, хороший, это моя мама говорила. Ну, а Сунг, его сын? Он в комитете трудовой молодежи и вожатый нашей дружины.

— Сунг у нас вожатый дружины, — сказал я Шеу. — Вы, наверное, не знаете, он недавно получил несколько почетных грамот в провинции. И даже значок Хо Ши Мина!

Шеу с кислым видом усмехнулся, но потом подмигнул и, махнув рукой в ту сторону, где работали парни, сказал:

— Смотри-ка, как «активист» всех остальных держится! Только со всеми вместе! Ну и ну! Сколько еще грамот отхватит, целую кучу, только держись!

Я посмотрел в ту сторону и увидел только, что парни и девушки склонились над межой. Они как будто что-то измеряли. Только и всего. Я не понял, что хотел сказать Шеу. Вдруг он спросил:

— Твоя Ман вроде бы часто ходит с Сунгом на всякие заседания, да?

— Ого, еще как! Ее недавно выдвинули в молодежный комитет как передовую работницу. Даже отец и тот с ней считается. Бывает иногда он с чем не согласен в кооперативных делах, так Ман ему скажет: «Вот ты теперь уже сам член кооператива, а говоришь как единоличник, чужие слова повторяешь...» И отец сразу замолкает.

Шеу нахмурился. Может, я его обидел? В самом деле, как я мог такое сказать, ведь он-то до сих нор не в кооперативе!

Однако Шеу молчал. Немного ногодя он снова спросил:

— Ты не замечаешь, у Сунга как будто какие-то планы насчет твоей сестры? Я прямо говорю, как друг вашей семьи.

Какие-такие «планы»? А, понятно!

— Ну, это не так-то просто, — сказал я. — Ман говорит, что, пока молода, нужно учиться и работать, а замуж — все равно что ярмо надеть на себя. На ней многие уже хотели жениться, но она всех прогнала.

Шеу кивнул:

— Может быть, и так. В этом «активисте» ничего хорошего нет,.. — И осклабился, блеснув зубами в коронках: — Если «активист» станет твоему отцу зятем, так они не успеют чашки супа съесть, как подерутся. Он же говорил: «В этой деревне самый отсталый — отец Ман. А из тех, кто в кооператив не вступил, самый строптивый — Шеу». Сам посуди, твой отец бедняк — это опора кооператива, он лучше всех работать умеет, а «активист» его отсталым зовет. Ну ничего, мы с твоим отцом эго ему припомним.

Шеу для убедительности постучал себе в грудь трубкой.

И не знаю, какой мой отец на самом деле — отсталый или нет, но зачем Сунг так говорит? А еще дружит с Ман. Вот наша учительница никогда не разрешает ребятам плохо отзываться о родителях их друзей. Если Сунг и в самом деле так сказал, я не стану к нему больше хорошо относиться.

Через какое-то время Шеу снова спросил:

— Ты что, снова в пионеры не попал?

— Ага...

— А почему «активист» тебя не принял?

Я хотел было сказать, что это не Сунг не принял меня в пионеры, а так решили ребята на сборе отряда, потому что я слишком увлекаюсь разными забавами, плохо учусь и не принимаю активного участия в общем труде, а Сунг только говормл, что мне нужно подтянуться и тогда меня примут. Но я сердился на Сунга и сказал:

— Не знаю...

На что Шеу тут же ответил:

— Зато я знаю! Пока «активист» будет считать твоего отца отсталым, тебе красного галстука не видать! Будь ты самым каким ни на есть активным-реактивным, ты ничего не добьешься. Вот и весь секрет... Ладно, пошли быстрее. Посмотри-ка, шайка «активиста» уже на другое поле перебралась! — И протянул руку, показывая вперед: — Ну вот, что я говорил: вон сколько цапель! Пушинка, живо!

Мы с Шеу прошли немного вдоль берега, выбирая место, где поставить силки. Большой затопленный луг весь зарос густыми, дикими травами. Сейчас он был совсем белым от сидевших тут и там цапель. Мы решили расставить сразу много вязких силков^[5] да еще четыре-пять дуговых. Цапли при нашем появлении только оглядывались и не торопились отойти в сторону. Шеу пришлось захлопать в ладоши, чтобы прогнать их, и мы принялись за силки. Потом мы спрятались в шалаше неподалеку от озера — его поставили для сторожей, которые караулили кооперативных уток, — и стали ждать. Цапли, после того как Шеу их прогнал, разлетелись по окрестным полям. Шеу сидел, поджав ноги, на охапке соломы, курил и поглядывал на луг. Нам пришлось прождать очень долго, почти целый школьный урок, а добычи все еще никакой не было. Я нервничал и хотел было уже взять трубку и пальнуть из нее по трясогузкам, прыгающим на лугу, как вдруг Шеу закричал:

— Попалась!

Я выскочил из шалаша и бегом бросился на луг. Очень крупная белая хохлатая цапля угодила в дуговые силки, прочно захлестнувшие ее вокруг шеи. Она изо всех сил старалась высвободиться, ноги разъезжались на скользком иле, и во все стороны летели брызги. К обеду у нас были уже две цапли и одна сойка. В дуговые силки попалась только первая птица, двух других поймали вязкие. Пушинка прыгала вокруг мешка, в котором мы спрятали добычу, и заливалась радостным лаем.

Опытный птицелов знает: если повезет — попадется несколько штук подряд, а нет удачи — то хоть целый день сиди, все без толку. Солнце стояло уже прямо над головой, и Шеу сказал:

— Ну, хватит! Хорошего понемножку. Собираем трофеи. Тебе выделяю цаплю поменьше.

— Давайте еще из трубки постреляем, может, несколько воробьев попадется, — принялся умолять я.

— Полдень уже,— отрезал он. — Мне пора возвращаться, своего мальчишку кормить.

Это значило, что с утра он оставил сына дома одного, в лучшем случае сунув ему несколько бататов^[6].

Жаль, что не использованы все шарики для стрельбы из трубки. Ну, ничего не поделаешь. Если Шеу что-то решил, его никто не переубедит.

На обратном пути он как бы невзначай спросил:

— У твоего отца еще есть вино?

— В кувшине уже ничего не осталось. Прошлый раз я хотел набрать для вас, так еле-еле нацедил пиалу. А вчера отец угощал деда, пришлось кувшин вверх дном опрокинуть. Да, отец сказал: «Шеу как-то брал взаймы, но что-то все не отдает».

Он задумался, потом сказал:

— Ну ладно. Ты Фо Ти знаешь?

— Фо Ти? Который возле рынка? — неохотно ответил я.

— Ну-ну. Там, правда, его кузница, дом его подальше, за рынком, где капоковые деревья.

— А зачем он вам?

— «Зачем, зачем»! Отнесешь туда большую цаплю, скажешь, чтоб обменял на бутылочку. Сделай для меня, прошу. А я тебе потом щенка дам, выдрессируешь.

Ну вот, вовсе не хочется мне с этим Фо Ти снова встречаться. После того как Фо Ти посмеялся над кооперативом нашего класса, я его старательно избегал.

— А что вы будете есть, если отдадите ему цаплю?

— Ничего,— подмигнул Шеу,— с меня и сойки хватит.

Видя, что я недоволен поручением, Шеу подарил мне дуговые силки, потом развязал мешок, вытащил цаплю и сунул мне прямо в руки да еще подтолкнул, сказав, чтобы я быстрее бежал к старому Фо Ти. Пришлось идти, но в глубине души я остался очень недоволен. Вот будет позор, если кто-нибудь из ребят увидит, что именно я беру у Фо Ти. Как я тогда оправдаюсь перед ними?

Шеу, по-видимому, догадался об этом. Он окликнул меня и подозвал к себе:

— Скажи, чтобы он одолжил тебе бутылку поменьше, пусть нальет туда, а ты засунешь ее в карман. Так никто и не увидит, что ты несешь.

— Нет у меня карманов.