Хоа, заметив, что я улыбаюсь, почему-то решила, что я признал ее правоту, и сразу же заявила:

— Ну как, критику принимаешь? Знаешь, что про тебя Сунг сказал? Что ты работать можешь, только не хочешь, очень играми всякими увлекаешься!

— Конечно, с вами и работать-то не захочется, — ответил я. — Вы не работаете, а так, время проводите, смотреть противно. Увидишь завтра, как я буду копать. Спорим, вдвое глубже яму сделаю, чем вы вдвоем с Тхангом!

Хоа презрительно скривилась:

— Подумаешь! Здоров, да ленив — так что толку?

Я рассвирепел:

— Посмотрим, кто больше ила для удобрений наберет! Я знаю одно место, где много хорошего ила, а вот вы не знаете!

— Тоже мне секрет! У Большого пруда, где же еще!

— А вот и нет!

— Только там и может быть, просто ты меня обмануть хочешь!

— Конечно, она угадала, но мне не хотелось сознаваться, и я продолжал настаивать:

— Нет, нет, не там, ты не знаешь. В общем, я вас перегоню, вот увидишь.

Мы уже подошли к тропинке, которая сворачивала к моему дому. Хоа, хитро улыбаясь, сказала:

— Ну, пока! Не забудь про черного дрозда, а как-нибудь... если тебе очень захочется, могу дать примерить мой красный галстук!

Я поднес кулак ко рту, дунул на него и показал ей. Это означало: «Сейчас задам тебе трепку». Она не стала дожидаться исполнения этой угрозы и убралась восвояси.

Я вошел в дом, тихонько пробрался на кухню, достал с полки кастрюлю с остывшим рисом, полил его соусом и съел целых две тарелки. Что бы мне такое сказать отцу и старшей сестре Ман, как объяснить, почему меня опять не приняли в пионеры?

Начало темнеть. В пристройке зажглась лампа. Наверное, это вернулся отец. До чего же, оказывается, вкусно, если холодный рис полить соусом! В прошлом году, мы тогда были еще не в кооперативе, я с дружками часто бегал ловить саранчу. У нас саранчу едят, ее жарят, и если на нее выжать сок лимона и есть с холодным рисом, получится очень вкусно. В школе мы соревновались, кто больше поймает саранчи, она напала на рис. Интересно, отчего это в тот год ее оказалось так много! Рис не успел заколоситься, как она тучами налетела на поле и стала его поедать. Я тогда наловил полную банку и принес домой. Мама жарила ее и приговаривала:

— Ну и хват у нас Шао, штанов не замочил, а сколько «креветок» наловил!

— Каких креветок, это саранча! — возразил я.

— Летающие креветки! — пояснила мама. — В старину её так называли. Если бы кооператив не призвал всех на борьбу с саранчой, то оставаться бы нам всем без урожая! А какой молодец старик Шой, ведь мы-то не в кооперативе, а он велел и на нашем поле уничтожить саранчу! Уж как нам помогли!

— Мама, — поправила ее сестра, — он председатель кооператива, а ты его все стариком называешь, неудобно! Услышат люди, засмеют!

— Так что из того, что председатель! — отмахнулась, мама. — Мы с его сестрой с детства дружим, вместе горе мыкали. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, мы с пей спозаранку, пока не рассветет, отправлялись на общинный двор, а за нами и другие девушки. Придем, усядемся на корточки и сидим, ждем, когда из богатых домов начнут на поденную нанимать. Тогда на сенокосе всего по восемь су^[1] в день платили да кормили одной только тухлой рыбой. Как вспомнишь, так плакать хочется. Что уж говорить, совсем не так жили, как вы теперь.

Мама замолчала, вытерла полой кофточки повлажневшие глаза и продолжала:

— А вот отец ваш Шоя не любит, стоит тому рот раскрыть, как он сразу: «Снова турусы на колесах разводит, чтоб кооператив выгородить, доказать, как там хорошо». Так ведь тот — председатель кооператива, чего же ему свое не хвалить? Друзья-то у нашего отца все такие, как Фо Ти. Уж как я этого Фо Ти не переношу! Только и слышно от него: «Кооперативщики-то вместе работают, вместе едят, вместе почет делят! Что же вы не торопитесь, вступайте поскорее, может, в передовики выбьетесь!»

Мама и Шеу не забыла помянуть:

— Да еще этот Шеу! Ты-то чего с ним водишься? То и дело шушукаетесь! О нем повсюду дурная слава идет. Такой длиннющий вымахал, и впрямь журавль^[2], а только и знает, что целыми днями болтается! Бездельник!

Мама не зря Фо Ти невзлюбила. И мне и ребятам из нашего класса он тоже очень не нравился. Он держал на рынке маленькую кузницу, но мы зареклись его о чем-нибудь просить. Однажды наш кооператив «Побеги бамбука» поручил мне отнести ему листы жести, чтоб он сделал из нее лопаты. Лопаты были нам очень нужны. Так вот Фо Ти тогда сказал: «Я человек отсталый, где мне для вашего младенческого кооператива лопаты делать! Отнеси-ка их лучше в кооператив «Красные флаги», там тебе отличные лопаты смастерят — уж такие ладные, уж такие прочные, глядишь, и месяца не пройдет, как сточатся начисто!» Мне не захотелось даже отвечать ему, я просто взял в охапку всю жесть да отнес в «Красные флаги». Там-то у меня сразу все приняли да еще за полцены сделали. А лопаты — что бы Фо Ти ни говорил — оказались очень прочные, мы уже целый год ими пользуемся!

С этих пор и я невзлюбил Фо Ти. Во-первых, почему он обозвал кооператив нашего класса «младенческим»? Во-вторых, зачем он возвел напраслину на кузнецов из «Красных флагов»? Наши ребята даже перестали здороваться с этим Фо Ти, Встретят где-нибудь и проходят мимо, точно и нет его.

Но вот Шеу мне очень нравится, напрасно моя мама его ругает. Из взрослых он мне больше всех по душе, Каких змеев он умеет делать! И квадратных, и как огромная бабочка, и как большущий лист, и крылатых, как птица! Он научил меня, как прикреплять к змею дудку. Когда запускаешь змея, ветер дует в дудку, и получается, будто змей поет. Ничего нет лучше, как лунной ночью привязать бечевку от змея к дереву мелии^[3] и, развалясь на траве, смотреть на звезды и слушать, как где-то высоко-высоко поет змей! Здорово убаюкивает.

А кто сравнится с Шеу в умении ставить силки на птиц?! Вон на том хлебном дереве у меня поставлены силки для птичек-белоглазок. Это Шеу мне их сделал. Да и все остальные силки, что есть теперь у меня, он сделал.

Он и на хомяков охоту знает, и рыбак отличный. А если бы вы увидели его собаку Пушинку, сразу бы согласились со мной, что во всей нашей деревне нет собаки умнее! Это истинная правда! Пушинка вся такая беленькая и быстрая, как ветер, а плавает лучше нас с Быоем. А ныряет как! Хомяку от Пушинки нипочем не уйти.

Когда Шеу отправляется на охоту за хомяками, мы с Пушинкой всегда с ним. Шеу идет впереди, несет заступ и капкан, за ним, к чему-то принюхиваясь, бежит Пушинка, а уж потом я, несу соломенный жгут и веер — раздувать дым. Шеу говорит: «Если у пса черная, приплюснутая морда и глаза в землю косят, так и знай — обжора, чуть недоглядишь — добычу сожрет. А вот Пушинка все мне принесет, что поймает».

Я люблю смотреть, как Шеу дрессирует Пушинку, Обычно это бывает утром, когда его жена уходит работать в поле, потому что иначе ему здорово от жены достанется. Как только она за деревьями скроется, он относит своего маленького сына Ко в дом и запирает там, чтоб во двор не выбежал. Свистнет Пушинку, берет с собой пиалу с рисом, кнут и сделанного из лоскутьев хомяка и уходит. Бросит тряпичного хомяка в пруд и командует Пушинке: «Ищи!..». Та сразу в воду. Если она без промедления бросится, Шеу кинет ей риса, а если начинает на берегу прыгать и видно, что воды боится, он ремешком немного поучит. Так и дрессирует. Потом начинает учить, как ловить нырнувшего зверька. Привяжет к тряпичной кукле кусок кирпича, свистнет и закинет подальше в пруд — только одни круги на воде, Пушинка прыгает в воду, но при этом обязательно оглянется на хозяина. Он как посмотрит на нее грозно, она пугнется и тут же пыряет.

Это называется «обучение на воде».

А вот как происходит «обучение на суше».

Шеу прячет дохлого хомяка где-нибудь в кустах, а потом дает Пушинке знак идти искать. Сначала прячет где-то поблизости, но постепенно уносит все дальше и припрятывает получше. В заключение закапывает в пещерке на берегу пруда. Когда идет «обучение на суше», Шеу велит мне завести Пушинку за угол и закрыть ей глаза, чтобы не вырывалась и не подглядывала. «Держи крепче, чтоб ничего не увидела», — говорит он в таких случаях.