Мы хором ответили «здесь» и смутились. Мы не понимали, чего хочет Сунг. А он, повернувшись к старикам, показал на нас и сказал:

— Уважаемые товарищи, мы решили втайне проделать всю эту работу, потому что были в селе еще люди, которые нам не верили. И вот в то время, когда многие из взрослых не одобряли начатое нами дело, нашлись ребята, которые нам изо всех сил помогали. Это наши школьники, наши пионеры. Я хочу отдельно сказать о Шао, о том, как его поступок придал нам веры и решимости. Дело было так...

И он рассказал о том, как я в тот раз принес им бананов и досок. Все на меня то и дело поглядывали и одобрительно улыбались. Быою, который стоял за моей спиной, так это понравилось, что он на радостях принялся толкать меня кулаком в бок. Как я ни отталкивал его руку, он не отставал, и мне даже пришлось от него убежать и стать рядом с Хоа и Тхангом. Когда Сунг сказал: «Просим всех приветствовать наших маленьких подмастерьев, их вклад тоже очень велик», все захлопали и закричали «ура» еще громче, чем раньше! Самый громкий голос был у Кая. Он бил в дно тачки, как в барабан, и выкрикивал:

— Ура нашим школьникам! Ура подмастерьям! Ура!..

Мы все стояли смущенные и, не зная, что делать, тоже закричали «ура» вслед за остальными.

Вдруг я почувствовал, как кто-то дергает меня за штанину. Я оглянулся — Пушинка! Кто подослал ее ко мне? Пушинка виляла хвостом и тихонько потявкивала. Сзади раздался тихий оклик:

— Шао! Эй, Шао!

Значит, и Шеу здесь. Высовывая свое длинное лицо из-за чьих-то спин и обнажая в улыбке зубы, он махал мне рукой. Когда он пришел сюда? Я вспомнил, как вчера Сунг сказал, что Шеу уже немного переменился, и я позвал его, пусть завтра придет посмотреть наше соревнование, увидим, как он будет себя вести. Мне показалось, что у Шеу пристыженный вид. Он старался спрятаться за спины, и на лице у него не было такой раздраженной мины, как всегда. Поймав мой взгляд, Шеу заулыбался и снова помахал рукой. Я подумал: «Хорошо! Я вот что ему пообещаю: если он исправится, я снова буду с ним водиться. Только я больше никогда не буду бегать для него за самогоном, не позволю ему говорить плохо о молодежной бригаде, не позволю дразнить Сунга «активистом». И, главное, вот что — сначала сделаю уроки, а уж потом пойду на охоту или рыбалку».

Шеу все еще махал мне. Эй, Шеу, слышишь, нужно обязательно слушать Сунга, исправить свои недостатки! Я поднял руку и махнул Шеу.

Снова кто-то толкнул меня в спину. Опять этот Быой. Он схватил меня за руку и потащил за собой.

— Пошли на Каменистую поляну, поборемся!

— А кто будет чашки мыть, котел понесет?

— А Хоа и Тханг на что? Мы распределили — нам с тобой скамейки унести, но я все уже сделал!

— Но я не хочу сейчас бороться!

— Трусишь? Ты уже несколько раз отказывался. Небось боишься, что я новые приемы знаю?

Быой очень о себе высокого мнения. Думает, что у меня нет новых приемов! Но Сунг меня кое-чему успел научить.

— Пошли, чего мне бояться, — бросил я.

И мы, взявшись за руки, побежали. Чей-то голос, как будто Шеу, вдогонку мне крикнул:

— Ура Шао-подмастерью!

Да, я подмастерье. А вырасту, обязательно сделаю пять, семь, сто усовершенствованных тачек и усовершенствованных плугов, усовершенствованную борону, сеялки, веялки — много-много всего...

РАССКАЗЫ

В СЕВЕРНОМ ВЬЕТНАМЕ

Май Нгы

ВЗРОСЛЫЙ

Если бы спросили у Зунга: «Что бы ты пожелал, будь у тебя книга желаний, какие бывают в сказке, — что ни захочешь, все сбудется?» — Зунг, не задумываясь, ответил бы: «Хочу стать взрослым!»

Не удивляйтесь, друзья: ведь Зунг сказал бы чистейшую правду.

Зунг — самый старший. Его сестрички — Лан и Хунг — совсем еще малышки. А ему уже семь с половиной, и он учится в первом классе.

Вообще-то Зунг — мальчик смышленый и послушный. Но есть у него два больших недостатка: он очень любит гулять и не может равнодушно смотреть на сласти.

Давно уже хочется Зунгу стать взрослым. Потому что он так считает: если ты взрослый, то во всем тебе полная свобода. Гуляй сколько хочешь, ешь конфеты сколько влезет!

Взглянул как-то раз отец на календарь, который висел на стене, и очень удивился:

— Что такое, сегодня только третье, а кто-то уже все листки до пятнадцатого оборвал! Ну-ка, признавайтесь, чья это работа?

Хунг, предательница, конечно, тут же прямо пальцем на Зунга показывает:

— А я знаю, а я видела! Это Зунг. Он стул подставил и залез!

Отец повернулся к Зунгу:

— Это ты оборвал календарь?

— Да...

— Что за шалости такие! Кто тебе разрешил? Вечно ты балуешься!

— Я не балуюсь...

— Разве это не баловство — календарь оборвать!

Зунг совсем красный от стыда сделался:

— Потому что я хотел... мне один мальчик сказал... — И замолчал, совсем расстроился, наклонил голову, в пол смотрит.

Мама пожалела Зунга:

— Иди поешь, потом поговорите...

Поели. Отец подозвал к себе Зунга:

— Ну так как, расскажешь, почему оборвал листки у календаря?

— Я хотел, чтобы месяц поскорей прошел, тогда бы и год скорее кончился.

— Вот так штука! А для чего тебе это?

Мама — она укачивала Лан, самую младшую сестренку, — вмешалась:

— Наверно, ты хочешь, чтобы поскорее Новый год пришел?

Зунг замотал головой:

— Нет, не Новый год. Я хочу побыстрее стать взрослым.

Тут только отец все понял. Он очень громко засмеялся. И так стало Зунгу стыдно, что он готов был удрать куда глаза глядят.

А отец снова спрашивает:

— Говоришь, хотел побыстрей вырасти, потому и оборвал календарь?

— Ага...

— Неправильно это, сын. Время — годы и месяцы — оно ведь не в календаре спряталось и лежит. Оно ведь идет... У него свои законы. И никто не может его подтолкнуть, чтобы побежало быстрее, никто не может и задержать его, остановить. Даже если ты все листки сразу у календаря оторвешь или переведешь стрелку часов на целый круг, все равно время не пойдет быстрее. Скажут часы шестьдесят раз «тик-так» — вот тебе и минута, а шестьдесят минут — это уже час, двадцать четыре часа — вот и день, а тридцать дней — целый месяц... Ну как, понял?

— Понял...

— Ну, а зачем же ты все-таки так торопишься стать взрослым?

Зунг долго колебался, прежде чем решился поведать свою мечту. А потом все же рассказал.

Отец не стал смеяться, он даже не улыбнулся. Он очень удивился и даже не совсем понял.

Да сказать по правде, такое и понять-то трудновато, потому отец и переспросил:

— Значит, ты решил, что взрослые могут сколько угодно гулять и кушать конфеты?

— Ага!

— Нет, сынок, не так все. Быть взрослым — это значит трудиться, отдавать свой труд людям, обществу. Вот что это значит, а ты говоришь — гулять сколько вздумается. Ты подумай сам: разве я гуляю, когда хочу? Посмотри-ка, днем я на работе, вечером на занятиях или на собрании, а если нет, то дома с вами. Только уж когда совсем-совсем свободен или очень устал, иду немного погулять. А если бы я все время бездельничал, знаешь, как бы мне досталось от всех дядей и тетей, с которыми я работаю! Или вот ты про конфеты говоришь. Так ведь и взрослые не все время конфеты едят. Это дурная привычка. Если есть такие, что без перерыва конфеты сосут, с них пример брать не надо. Лет через десять подрастешь — узнаешь, что быть взрослым совсем не так просто и легко. Это даже трудно, сын...