Когда они выходили из следственного изолятора (непричастность Баобаба и Моржа к преступлению была доказана), то клялись Инге Казимировне, что будут вести честную жизнь. Но следователь мало верила этому. Дно держит крепко, а помочь некому, не до них сегодня…
– Простите, как ваше имя, отчество, – спросила Стелла.
– Какое отчество! – осклабился бомж. – Я даже имя свое стал забывать… Зовите лучше – Аксакал…
– Почему Аксакал?: – поинтересовалась Гранская.
– Я на кладбище больше десяти лет кантуюсь. Вот и прозвали…
– Ну а семья ваша как? – задала вопрос Стелла.
– «Было и прошло», – пропел слова известной песни бродяга и махнул рукой.
Инга Казимировна сделала родственнице незаметный жест, что пора идти. Они вышли на центральную аллею. Аксакал, по–видимому, считал обязанным сопровождать женщин из–за щедрой подачки (на черном рынке доллар шел по 25 рублей), а может, просто потому, что за много лет к нему отнеслись как к человеку.
– Начинал я «санитаром», – делился сведениями из своей биографии бродяга. – И тогда был сыт, пьян и нос, как говорится, в табаке…
– Так вы еще имеете медицинское образование? – спросила Стелла.
– Да нет. «Санитарами» у нас кличут могильщиков. Не место, а клад. До двадцати бутылок водки имел в день от родственников покойных. Не повезло, заработал радикулит. Так прихватывает – криком кричу. – Он потер поясницу с левого бока. На эту ногу и хромал. – А кто у вас здесь лежит? – неожиданно спросил Аксакал.
– Мой брат, а ее муж, – ответила швейцарская подданная.
– Не требуется оградку красочкой подновить? Есть бронзовая… Могу достать голубую елочку. Очень украшает могилку.
– Спасибо, ничего не надо, – сказала Гранская, уже мечтавшая отделаться от бродяги.
– Вы не думайте, без денег, – поспешил заверить кладбищенский ветеран. – Если ко мне с душой, я тоже с нашим вам…
От вина он захмелел, речь стала менее связная. Он оглядывал окрестности, словно вокруг были его владения.
– Летчик, – показал на красивый памятник из черного гранита Аксакал. – Под Шереметьево наш «Ил–62» разбился… А эту женщину муж зарезал, – словно на экскурсии, бесстрастно комментировал бомж, проходя мимо огромной ограды.
Инга Казимировна и Стелла свернули, Аксакал за ними. Он на мгновение задержался, что–то разглядывая на земле. И спокойно сообщил:
– На прошлой неделе здесь целый день гроб лежал. Выкопали…
– Как выкопали? – испуганно спросила Стелла.
– Какую–нибудь забытую старушку вытряхнули из могилы, а место продали тому, у кого нет «крючков»… А чтоб вам было понятно – разрешения на захоронение. Для этого нужно иметь мешок денег. Потому что сейчас похоронить покойника – езжай за пятьдесят верст от Москвы.
– Ну и порядки, – не удержалась от замечания Гранская.
– О чем вы говорите! Вот лет десять назад, при Михалыче, пашем прежнем директоре, еще был порядок. Потому его и того… – Аксакал сложил кисти рук крестом. – Стал мешать…
– Убили, что ли? – уточнила Инга Казимировна.
– Само собой. До сих пор тела не найдут. А ведь здесь закопали, в чьей–то могиле…
Он наконец замолчал, поняв, что своими разговорами вызывает лишь мрачное настроение. Женщины прибавили шагу, и бродяга отстал.
До могилы Шебеко обе не проронили ни слова. И, подойдя к святому для них месту, остановились пораженные и оглушенные.
Металлическая ограда, примыкавшая к дороге, была снесена. Одна из двух березок, посаженных Ингой Казимировной, лежала растерзанная и вдавленная в землю, на которой виднелись отпечатки автомобильного протектора.
И, самое главное, исчез памятник.
– Боже мой! – простонала Гранская. – Варвары!… Какие варвары!…
У Стеллы совсем сдали нервы, и она разрыдалась. У Инги Казимировны внутри все клокотало. От стыда и гнева. Но что она могла сделать? Перед глазами Гранской встало лицо несчастной старушки, над которой измывались могильщики. Инга Казимировна вдруг поняла, что и сама теперь так же беспомощна перед чьей–то неведомой, тупой и безжалостной силой.
Хотелось поднять лицо к небу и завыть волчицей.
– Ого! – послышалось сзади.
Это был Аксакал, только что доковылявший до них.
– Видите, что натворили, – сказала Стелла, которой хотелось поделиться еще с кем–нибудь их горем.
– Ну, это поправимо, – деловито произнес бродяга.
– Понимаете, памятник украли! – вырвался крик у Инги Казимировны.
– Вот такая плита, – обрисовала в воздухе силуэт Стелла.
– Да–да, – помню… Темно–зеленый с красными и белыми крапинками, – кивнул Аксакал. – По–моему, он еще вчера стоял здесь. Вполне возможно, еще не успели переделать…
– Кто? – загорелась надежда у Гранской.
– Вездеход шурует, – чуть ли не шепотом ответил броДяга, оглядываясь. – Он здесь настоящий хозяин. А камень наверняка в мастерской. Ну, в деревне, километра три отсюда…
– Да нет, немного подальше, – задумчиво проговорила Инга Казимировна.
Именно туда она обращалась сразу после похорон по поводу памятника.
Аксакал вдруг неожиданно выхватил из кармана доллары и стал совать их Стелле.
– Прошу вас, возьмите! Вам теперь это может здорово пригодиться. Уж больно любит валюту Вездеход… Мать родную продаст…
– Нет–нет, – отступила Стелла. – Оставьте у себя.
Бродяга на мгновение растерялся, но потом как бы нехотя снова положил доллары в карман брюк.
– Только насчет Вездехода, – пробормотал он, опять оглядываясь, – я ничего вам не говорил. Поняли? Мне еще жить охота…
И захромал прочь, бросив на ходу «ауф фидерзеен».
Тут же мимо прошли двое парней в заляпанных грязью робах и с лопатами в руках – могильщики…
– Ты что–нибудь поняла? – спросила Стелла, когда смолкли их шаги.
– Кое–что, – нахмурилась Гранская. – Думаю, наш случай далеко не единственный… У тебя еще есть время?
– Хочешь нагрянуть в мастерскую?
– Да. И поскорее! Вдруг повезет и памятник еще цел…
– Хорошо, едем. Но в запасе полчаса, не больше…
Они оставили цветы на разоренной могиле, зажгли свечи. А когда уходили, Инга Казимировна бережно положила погибшую березку возле оградки.
– Только умоляю, – попросила Стелла у ворот, – не переживай. Я пришлю новый памятник. Точно такой же…
– Стелла, дорогая, – с горечью произнесла Инга Казимировна, – кто может гарантировать, что и его не сопрут? Кто?… Мы все в нашей стране ни от чего не защищены. Да–да! Это говорю я, советник юстиции…
Горло перехватило, она закашлялась, как бывало иногда от сильного переживания. Обычно в таких случаях помогало несколько глотков воды, но у них с собой ничего не было.
– Ладно, ладно, Ингуша, успокойся. Я все вижу, – вздохнула Стелла.
– И у меня к тебе просьба. Чтоб мама не узнала… – сказала Гранская, справившись со спазмами.
– Даю слово.
Они сели в интуристовскую «Волгу». Инга Казимировна объяснила шоферу, как проехать к мастерской.
Она располагалась за высоким забором. Женщины отправились в мастерскую вместе. Прямо под небом лежали на земле мраморные и граненые плиты различных цветов, еще не обработанные камни и уже готовые памятники и надгробья. Трещала электросварка, визжала камнерезная машина. Мастеров трудилось человек пять–шесть.
Они подошли к долговязому парню с респиратором на лице, шлифовавшему серую гранитную цветочницу.
– Извините, – перекрывая шум, прокричала Инга Казимировна ему почти в ухо, – хочу вас спросить…
Тот, остановив машину, снял респиратор. На Гранскую повеяло спиртным духом.
– Тут у вас есть некто Вездеход, – продолжала она, сама не зная, фамилия это или же кличка. – Где его можно увидеть?
Мастер окинул ее подозрительным взглядом, задержавшись на знаках отличия.
– А вы от кого будете? – осторожно спросил он.
– Имеет ли это значение?
– Старшой вон там, с ним и говорите, – показал парень куда–то в угол двора, где светилось жалким электрическим светом окно в деревянном домике, и опять принялся за свое дело.
