– Ты на такси?

– Зачем, «Интурист» позаботился о машине.

Их поджидала «Волга». Женщины устроились на заднем сиденье рядом с пакетами и свертками. – Стелла везла домой московские сувениры.

У Белорусского вокзала накупили красных гвоздик и поехали на кладбище. Когда миновали Кольцевую автомобильную дорогу, сквозь тучи неожиданно показалось солнце, высветив золотом не успевшие опасть листья берез.

«Сам Бог, наверное, благословляет нашу встречу», – подумала Гранская, хотя была неверующей.

А вот Стелла превратилась в Швейцарии в яростную лютеранку. По ее предложению заехали в церковь, поставили свечи за упокой души Кирилла. Прихватили свечи и на могилу.

Машина остановилась за кладбищенскими воротами: на территорию пускали только автобусы похоронного бюро. Стелла взяла с собой «полароид». Она несколько раз щелкнула Ингу Казимировну, и фотоаппарат тут же выдал цветные снимки.

– Обойдемся без почты, – сказала Стелла, вручая их Гранской и оставив себе один на память.

Инга Казимировна тоже сфотографировала родственницу.

Прежде чем пойти к Кириллу, они намеревались посетить последнее пристанище Стеллиной подруги, умершей от лейкемии. Но метров за десять от ее могилы послышался непривычный для кладбища хохот, какой–то шум, и к ним бросилась пожилая женщина.

– Товарищ прокурор, помогите! – со слезами на глазах взмолилась она.

– Я в общем–то не прокурор… – остановилась Гранская. – Ну, что случилось?

У женщины было серое лицо, губы дрожали. Пальтишко – сорокалетней давности, мех на воротнике облез. Она была из тех интеллигентных забитых старушек, которых еще иногда можно встретить на переулках Старого Арбата.

– Что они с Ванечкой сделали!… – ломала руки женщина.

– А мы–то при чем? – раздался хриплый пропитой голос.

Гранская повернулась. Голос принадлежал одному из четырех могильщиков, стоящих у разверстой ямы. На отвале свежевырытой земли лежал на боку заколоченный гроб, подхваченный веревками. Дно у него было разворочено, сквозь обрывки материи торчали обломки досок.

– Претензии, гражданочка, предъявляйте похоронному бюро, – сказал второй могильщик. – Это они гнилой товар гонят…

– Вытащите Ванечку, – протянула к ним сухонькие, в старческих пигментных пятнах руки женщина. – Богом прошу!

– Че захотела! – прохрипел копщик. – Чтоб мы, голыми руками…

Гранская шагнула к могиле, заглянула в нее и невольно отшатнулась: на дне лежал покойник. Инга Казимировна успела только разглядеть его белые–белые волосы и пергаментно–желтое лицо, испачканное глиной.

– Какая ему разница, – скривился в усмешке третий парень. – Опустим гроб, насыпем холмик…

– Нет–нет! – в испуге закричала старушка. И, обращаясь к Инге Казимировне, запричитала: – Ой, Ванечка не простит!… И так настрадался… Валялся в морге, всем забытый и заброшенный, три дня его искала…

–: Как это три дня? – спросила Гранская.

– Пошел за пенсией и не вернулся… С трудом выяснила, где он… И хоронить должны были вчера, да машина пришла очень поздно, – скороговоркой объясняла женщина. – Уже все здешние работники ушли. И вот тут всю ночь простоял на холоде. Спасибо молодому человеку, он сидел с Ванечкой… – Она кивнула на пятого мужчину стоявшего поодаль.

«Молодой человек» был неопределенного возраста, с растрепанной шевелюрой, в рваных кедах, потертых брюках и телогрейке, из прорех которой торчали клочки ваты. Типичный бомж.

– Делов–то… – сказал он, польщенный похвалой и вытирая покрасневший озябший нос рукавом.

– А вот теперь уронили, – горестно закончила старушка. О покойном она говорила словно о живом…

– Сам выпал, – поправил могильщик с багровым от пьянства лицом и грубо засмеялся. – Небось прыгуном в воду был – ласточкой летел…

– Как вам не стыдно! – возмутилась Инга Казимировна.

Остряка пнул в бок товарищ: переборщил. Тот оборвал свой смех.

– Сто рублей требуют, – всхлипнула женщина. – А откуда у меня? Все отдала… В похоронном бюро, шоферу, им. – Она кивнула на парней.

– А вы попросите Аксакала, – указал на бродягу один из могильщиков. – Он и за пятерку полезет.

Старушка открыла старую сумочку, что висела у нее на сгибе локтя, вынула несколько монет.

– Все, что осталось, – продемонстрировала она жалкую наличность, вывернула подкладку и всхлипнула. – Не знаю, как доберусь до дома.

– Ради Бога, успокойтесь, я заплачу, – достала бумажник Стелла. До этого она молча наблюдала за происходящим, потрясенная. – Правда, у меня только доллары…

Могильщики загудели, удивленные и восхищенные. Бродяга, чуть приволакивая ногу, тут же направился к Стелле, но один из копщиков крикнул ей:

– Заранее не давайте ни в коем случае! Дорвется до башлей, а тем более до валюты, – только вы его видели…

Бродяга растерянно огляделся, махнул рукой и шагнул к яме.

– Ладно, потом, – согласился он.

– Мы будем здесь рядом, – сказала ему Стелла. – На могиле памятник в виде женского бюста…

– Знаю, знаю, – откликнулся бомж уже из могилы.

Стелла потянула Гранскую за локоть, видимо, не желая присутствовать при неприятном зрелище. Инга Казимировна тоже стремилась уйти скорее.

– Не знаю, как вас благодарить, – поклонилась старушка, осеняя себя крестом. – Дай Бог вам здоровья…

– Не стоит, честное слово, – пробормотала Стелла, и они с Гранской поспешили прочь.

На могиле подруги женщины немного пришли в себя. Положили у памятника часть привезенных с собой цветов, зажгли свечу и присели на деревянную скамеечку. И только тут Гранская обратила внимание на высеченную на камне фамилию умершей Стеллиной подруги: Лариса Михайлова–Шагурина 5.Х–1954 г. – 12.VII–1990 г.

– Скажи, а кем работала Лариса Шагурина? – спросила Инга Казимировна и показала на надгробье.

– Актрисой. А что? – в свою очередь, поинтересовалась Стелла. – Знакома по театру?

– По сцене – не помню, а вот по делу, если это она, – фамилия, имя, возраст совпадают, – сказала Гранская и, задумавшись на минуту, вновь спросила: – А от чего она умерла? Не от сифилиса?

– Сифилиса? – удивилась Стелла. – Не может быть! А впрочем, я не знаю, от чего. Не написали. Но почему ты решила, что Лариса…

Стелла, не закончив предложение, замолчала. То ли от нахлынувших воспоминаний или раздумий, то ли от того, что услышала стук по дереву – то могильщики чинили гроб. Скоро появился и бродяга.

– Ну вот, сделал. – На его лице играла туповатая улыбка. – А гражданочка иностранка? – с почтением произнес бомж, нетерпеливо наблюдая, как она роется в портмоне.

– Да… Но я русская, – ответила Стелла. И стала отсчитывать доллары.

Поняв намерение Стеллы, Гранская поспешила достать свой кошелек и вынула четвертной.

– У меня есть рубли.

– Оставь, – отвела ее руку родственница и протянула бродяге несколько зеленых бумажек. – Восемьдесят хватит?

– Во! – провел рукой по макушке бомж и быстренько спрятал банкноты в карман брюк. – Данке шон.

– Шпрехен зи дойч? – удивилась Стелла.

– И по–французски тоже, – закивал бродяга. – Гран мерси…

Инга Казимировна с любопытством посмотрела на него. Бомж поймал ее взгляд и с достоинством сказал:

– Перед вами, господа, кандидат технических наук.

– И как же это вы?… – вырвалось у Стеллы.

Она хотела добавить «докатились до такого состояния», но вовремя остановилась.

– Жертва нашей системы, – понял ее бродяга. – Десять лет бился за свое изобретение. Оно, видите ли, встало поперек горла целому научно–исследовательскому институту… Короче, скушали и выбросили объедки от меня на помойку.

Он вдруг выбежал, хромая, за ограду и взял на соседней могиле недопитую бутылку портвейна. Выпив вино залпом и деловито засунув пустую тару в карман телогрейки, бомж вернулся. На его лице разлилось блаженство.

– Не пропадать же добру… – оправдывался он. – Да и озяб я что–то.

Глядя на него, Гранская вспомнила Молоткова и Довгаля. Ведь тоже талантливые люди. Один художник, другой – кинорежиссер. И оба, как этот бродяга, выброшены обществом, словно ненужная шелуха.