– Согреешь?

Хидден приглашающе приподнял угол одеяла, открыв рельефную грудь. Бесстыжая улыбка вернулась на бледные губы.

– Да ты нагле-ец! – изумлённо протянула Сага.

– Пытаюсь спровоцировать тебя на мат, – хмыкнул он, – очень уж интересные выражения юзаешь! Я таких не знаю.

Сага едва заметно скривилась.

– Отлично. Нам как раз не помешает толковый программист!

– С чего ты взяла, что я программист?

– Интересные слова юзаешь, – дёрнула бровью Сага.

Хидден довольно прищурился:

– Ты меня раскусила, не-детка Сага. Верни мне одежду и поговорим. Или снимай халат: моё предложение повеселиться всё ещё в силе. Выбирай!

…Всё, о чём рассказала Хиддену Сага, он уже знал от полковника, но, разумеется, молчал, разыгрывая удивление, смятение, а иногда и недоверие («Это точно не какой-то дурацкий розыгрыш? Или я, может, в коме сейчас лежу после аварии?»). Он ждал, когда речь зайдёт о неведомых грифонах, но о них Сага молчала, раскрывая ему только общие моменты жизни в Городе.

– Кем бы ты ни был, Хидден, теперь ты служишь Творецку, хочешь этого или нет. Он найдёт способ тебя заставить. Убедит, подкупит или сломает. Он прощупает все твои больные места – даже те, о которых ты сам не подозреваешь, и прицельно по ним ударит, если посчитает, что ты заслужил наказание. Будешь послушен – вознаградит: сделает твоё пребывание здесь более комфортным. А если перестанешь приносить пользу или окажешься для него проблемой – убьёт. Он не только дома отращивает, но и могилы копает – на окраине есть кладбище. Немаленькое.

Хидден задумчиво хмыкнул.

– Но как он вычислит мои больные места? Как сможет наказать или наградить?

– Насчёт первого мы лишь догадываемся. Его разум – что-то среднее между человеческим умом и звериным. Он очень многое чует. Он не читает мысли (я надеюсь), но считывает эмоции и понимает речь. Не всякую – намёки для его разума, мы думаем, недоступны, но всё равно – аккуратнее со словами.

Сага подошла к окну и открыла плотные тканевые жалюзи:

– Посмотри. Видишь?

– Туман? – уточнил Хидден, остановившись у неё за плечом.

– Это пар. Творецк создаёт свой микроклимат, уютный для Плесени. Здесь всегда так: тепло, влажно и не бывает солнца. Но он может менять атмосферу и для одного человека. Например, организовать кому-то в его доме воздух настолько разреженный, что человек умрёт от гипоксии. Или устроить запредельную температуру, хоть низкую, хоть высокую. Или…

– Так, всё, не продолжай! – Хидден отошёл от окна и потёр двумя пальцами переносицу. – Ты говоришь об этом так, будто речь о том, как расставить мебель, а не о том, как помучительнее убить человека.

– Ты сам спросил.

– Но твоё спокойствие пугает сильнее описания творецких пыток!

– Мы все здесь понасмотрелись… разного.

– И что, неужели никто не пытался сбежать? Или хоть что-то сделать?

– Пытались, много раз.

– И?

– Ни у кого не вышло.

– Вот ведь нубий гайд! – Хидден сделал круг по смотровой. – Но вы все Городу зачем?

– Обслуживающий персонал.

– Да ну? Что такого вы для него делаете, чего он сам не может? Мицелий развлекаете? Гифы расчёсываете? Споры выгуливаете? Что?

Сага присела на край стола, скрестила руки.

– Ты всё узнаешь. В своё время. Если Город сочтёт нужным. А сейчас расскажи, кто ты такой.

Хидден нахально улыбнулся, подошёл к Саге вплотную и упёрся костяшками пальцев в край стола по обе стороны от её бёдер. Их глаза оказались на одном уровне, он чувствовал её дыхание на своих губах и одуряющий запах дождя и заброшки.

– Я расскажу тебе что угодно, – вкрадчиво произнёс он, – за поцелуй.

Её чёрная бровь презрительно выгнулась:

– Больше ничего не хочешь?

– О-о!

– Молчи.

– Поцелуешь?

– Я замужем.

– И где же муж?

– Не твоё дело!

Сага оттолкнула Хиддена. Тычок был без замаха, но такой сильный, что не ожидавший такого отпора Хидден невольно попятился, чтобы не упасть.

– Эй-эй, детка! – Он примирительно вскинул ладони. – Всё хорошо!

– Я тебе не «детка».

– Как скажешь. – Очаровательно улыбнувшись, коротким кивком откинул с глаз русые пряди. – Сага. От тебя охрененно пахнет, я просто млею! Это духи?

– А от тебя несёт бензином, – холодно фыркнула Сага. – С темы не соскакивай. Всё равно деться тебе некуда.

– Ла-адно. – Хидден вновь улыбнулся, вальяжно уселся на стол рядом с Сагой.

Та посторонилась.

– Помнишь историю тринадцатилетней давности с похищением губернатора?

Сага нахмурилась, припоминая.

– Это тот, который законы о защите старости лоббировал?

– Он самый.

– Ну допустим. И что?

– Он допрошит.

Сага недоверчиво уставилась на собеседника.

– Его проверяли. А бесшовной допрошивки не существует.

Хидден выдержал паузу. Краешек рта дрогнул в самодовольной ухмылке.

– Я совершенно точно знаю, что существует. Потому что я сам его допрошил. О, ради одного такого твоего взгляда мне стоило попасть в Творецк!

– Ты написал код бесшовной допрошивки? – потрясённо переспросила Сага.

– Я написал код искусственной… м-м-м… эмоции, неотличимой от естественной. Она может развиваться, становиться приоритетной и влиять на формирование последовательностей активности нейронов – всё то же, что и естественно приобретённая эмоция, мысль или воспоминание. Поэтому губернаторская деятельность по защите стариков не ограничилась парочкой законов, а пошла гораздо дальше – по нарастающей – и стала едва ли не смыслом его жизни.

– …..! – беззвучно произнесла Сага, не отрывая ошеломлённого взгляда от серых глаз.

В черноте их зрачков ей уже виделись переписанные грифоньи коды: оцифрованный разум, вернувший себе возможности человеческого.

– А теперь поцелуешь, м-м? – Придвинувшись ближе, Хидден шутя толкнул её плечом.

– Пф-ф-ф! – закатила глаза Сага.

[1] Ахав – персонаж романа Г. Мелвилла «Моби Дик», одноногий капитан китобойного судна, одержимый желанием отомстить белому киту.

Метод допрошивки сознания – эффективный способ вложить в голову человека сложную систему знаний за короткий срок. С тем же успехом можно сформировать ПАН[1] по алгоритму искусственно созданного воспоминания, убеждения или даже привычки (как крайняя мера заставить себя бегать по утрам: допрошился и – оп! – уверен в том, что всю жизнь бегал и иначе не можешь). Официально, т.е. через гослаборатории, допрошивают именно знания и часто – навыки, а вот воспоминаниями и привычками (как программированием искусственных, так и удалением естественных) занимаются нейрохакеры. И если государственные лаборатории заинтересованы в результате и тщательно проверяют кандидатов, то нейрохакеров, как и теневых пластических хирургов, привлекают деньги.

Однако и среди них встречаются действительно талантливые ребята – те, кому интересен код и важен результат. Вот такие нередко добиваются успехов в своей деятельности, и «швы» их допрошивок деликатнее тех, что оставляют в гослабораториях.

Чем ближе алгоритм ПАН к естественному, тем незаметнее «шов». Но не оставить «швов» вовсе может только материал, полностью идентичный полученному естественным образом. Т.е. носитель (человек) сможет обращаться к нему не как к некой константе, будто перечитывая параграф учебника, который всегда один и тот же. Носитель сможет сделать этот материал звеном в цепи собственных мыслей, знаний, воспоминаний, заключений. Этот материал будет обрабатываемым, трансформируемым, как визуальный образ в памяти, а не как запечатлённый на фотографии момент. Он сможет влиять на формирование других ПАН. Он станет личным опытом, а не «шпаргалкой».