Девушка стояла у машины, и сквозь опущенное стекло Анфилогов видел ее совсем близко, видел красные глаза, размазанную тушь с ресниц, губную помаду на подбородке.

— Наташа Егорова? — спросил он.

— Да! Да! Это я вам звонила… Он там, в лесу?

— В лесу, — механически кивнул Анфилогов.

— Они его убивают?

— А почему ты решила, что они обязательно должны его убить?

— Сами сказали! Сами сказали, когда уводили! Вы его бросили?

— Бросил, — кивнул Анфилогов, невидяще глядя сквозь девушку.

— Почему?!

— Их много, а я один. Они все могут, а я ничего не могу.

— И в постели ты ничего не можешь?

— Иногда получается.

— Вези меня туда! Это я виновата, я проболталась, что он у меня! Вези, говорю! — Наташа зашла к машине с другой стороны и хотела было сесть рядом с Анфилоговым, но он не позволил. Тогда еще он не понял этого своего решения, все открылось ему потом, несколько минут спустя. А в эту минуту он почему–то посадил Наташу на заднее сиденье, распахнув перед ней дверцу, развернулся на прогалине и помчался обратно.

— Быстрей, — шептала сзади Наташа. — Быстрей…

— Что ты намерена делать?

— Я их всех разорву на куски!

— Неплохо, — кивнул Анфилогов.

Чтобы не опоздать, чтобы не поспеть к живому костру, он несколько раз погудел, давая понять Евладову, что кто–то едет, кто–то несется к ним на поляну, и если они уже готовы бросить зажженную спичку в облитого бензином Касьянина, то, может быть, задержатся, захотят узнать, кто несется по лесу.

Так и случилось.

Когда Анфилогов на полной скорости выскочил на поляну, на него с удивлением обернулись все ев–ладовские ребята — они уже стояли над Касьяниным.

На машину посмотрели с удивлением, дескать, что этот полоумный следователь задумал?

Анфилогов остановил машину, развернув ее так, что вся банда оказалась перед машиной, чуть левее, с его стороны, со стороны руля. Не говоря ни слова, он вынул из приборного ящика пистолет, передернул затвор и так же молча дважды выстрелил в первых попавшихся на мушку ребят. Один из них был Евладов, он уже шагнул было к машине, но не успел, пуля вошла ему в живот и, обхватив руками рану, он рухнул в траву.

Наташа выскочила из машины с другой стороны, и это отвлекло бандитов — Анфилогов без помех успел разрядить оставшуюся обойму во всех, кто еще стоял, кто еще двигался. Когда пистолет его, бессильно щелкнув сухим металлическим звуком, замолк, пятеро лежали на поляне, дергаясь в предсмертных судорогах.

С каменным выражением лица, на котором выделялась белая неживая улыбка, Анфилогов подошел к машине с правой стороны, открыл «бардачок», вынул новую обойму и, вставив ее в пистолет, подошел к корчившимся в окровавленной траве бандитам и в каждого выстрелил по одному разу.

— Это называется контрольный выстрел в голову, — произнес он, ни к кому не обращаясь.

Наташа, прижав руки ко рту, стояла у дерева, не в силах произнести ни слова. Она только смотрела на страшный оскал Анфилогова и, похоже, боялась только одного — что следующей будет она. Но нет, сделав пять выстрелов, Анфилогов подошел к берегу и забросил пистолет на середину озера. Раздался глухой всплеск, и круги медленно стали приближаться к берегу.

— В машину, — сказал Анфилогов, встретившись взглядом с Наташей, и та послушно нырнула на заднее сиденье. После этого Анфилогов подошел к сидящему Касьянину, снял с его лица липкую ленту, развязал за спиной руки, помог подняться. — В машину, — повторил он, и Касьянин, как и Наташа, с той же послушностью сел на переднее сиденье.

Обойдя все трупы, Анфилогов вынул из карманов все, что смог найти, — документы, деньги, записки, случайные бумажки. Все это он свалил в целлофановый пакет и лишь после этого, сев в машину, тронул ее с места.

— Может, не стоило? — спросил Касьянин.

— Должен быть мотив, — ответил Анфилогов все еще с застывшей улыбкой. — Этот мотив — ограбление. Никто в него не поверит, но он есть. Следователь поехал не по той дороге, по которой приехал, свернул на узкую, почти невидимую тропу. Начал накрапывать дождь, через минуту он усилился, и Анфилогов включил «дворники».

— Дождь — это хорошо, — неожиданно произнесла Наташа.

— Почему?

— Дождь смывает все следы.

— Какие следы? — спросил следователь чуть раздраженно.

— Следы от вашей машины. От ваших туфель там, на поляне…

— Правильно, — помолчав, сказал Анфилогов. — Это ты сказала правильно. А вообще… Ты знаешь, как вести себя дальше?

— Как асфальт, — ответила Наташа. — А мы будем свидетелями?

— Человек, который молчит, как асфальт, не может быть свидетелем. И еще одно я хочу сказать вам… Обоим. То, что случилось сегодня утром на берегу лесного озера, должно породнить нас навеки.

— Я согласна, — не раздумывая, сказала Наташа.

— Понял, — кивнул Касьянин.

— Слушай, а стихи?! — вдруг вскрикнула Наташа. — Ты напечатаешь мои стихи, Илья?!

— Да.

— Заметано. Все. Жизнь — блиц! Я — вист!

— Ты знаешь, что такое вист? — удивленно спросил Анфилогов, выезжая на асфальт — лесная дорога закончилась.

— Ну… — замялась Наташа. — Что–то вроде активной жизненной позиции. Так мне кажется.

— Слово «вист» произносит человек, который берет игру на себя.

— И выигрывает?

— Не всегда, далеко не всегда… Но, беря игру на себя, он идет и на проигрыш.

— Все равно, я — вист!

— Это радует, — кивнул Касьянин.

Где–то высоко в небе мощно и раскатисто громыхнуло, ветвистая молния вонзилась в землю между домами, и Анфилогов включил габаритные огни.

Дождь пошел сильнее, и бесчисленные мелкие пузырьки вздулись на асфальте.

Старый «жигуленок» мчался по мокрой дороге, оставляя на асфальте песок, листья, все, что оставалось на колесах после лесной дороги.

В город машина въехала чистой и неуязвимой.

Теперь никто, ни одна живая душа не сможет доказать, что этот «жигуленок» был в лесу, а его пассажиры участвовали в каких–то там противоправных действиях.

Не было этого, не участвовали.

И отвалите, ребята, отвалите.