— Ну что ж… Возможно, в этом есть какой–то смысл, — Касьянин подумал, что задание и в самом деле может оказаться кстати — у него будет право знать все подробности расследования, он может задавать вопросы и следователям, и бандитам. — Так это… Я вроде того что пошел?

— Конечно, иди! — воскликнул редактор, но тут же спохватился:

— Хотя нет, подожди…. Звонил следователь… Как же его фамилия… ан… Анпи… — Осоргин суетливо искал на столе бумажку, на которой, видимо, записал фамилию следователя. — Он позвонил мне полчаса назад, справился о тебе и сказал, что сейчас подъедет… Как же его фамилия…

— Анфилогов, — подсказал Касьянин.

— Во! Правильно! Иван Иванович Анфилогов. Ты уже с ним встречался?

— Да, немного знакомы… Он в больницу приходил, когда мне морду набили.

— Дождись его, ладно? Я обещал, неудобно будет, если он тебя не застанет.

— Дождусь, — и Касьянин, волоча ноги, направился в свой кабинет.

Анфилогов пришел через полчаса. Постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул. Касьянин даже не пытался делать вид, что работает. Сложив руки на свободном от бумаг столе, он сидел, глядя прямо перед собой в стену, увешанную серыми газетными полосами завтрашнего номера.

— Не помешал? — Анфилогов улыбнулся, показав поразительные свои зубы, которые делали его улыбку не просто свежей, а даже какой–то опасной.

— Входите, Иван Иванович, — кивнул Касьянин.

— Я звонил вашему редактору…

— Он говорил мне… Вот сижу и жду.

— Меня?

— Вас.

— Это очень приятно. Как вы себя чувствуете после недавних потрясений?

— Спасибо. Хорошо.

— Мне сказали в больнице, что сотрясение мозга у вас все–таки было, — Анфилогов прикрыл за собой дверь, пожал Касьянину руку, и тот еще раз отметил его прохладную и сильную ладонь. — Что–нибудь пьете?

— Пью, — кивнул Касьянин и улыбнулся, давая понять, что осознал двусмысленность вопроса. — Садитесь, Иван Иванович, располагайтесь.

— Мы можем поговорить? Нас здесь никто не потревожит?

— Потревожить могут, но поговорить не помешают.

— Это прекрасно! — воскликнул Анфилогов с какой–то непонятной радостью.

Казалось, Касьянин сообщил ему нечто долгожданное, нечто такое, на что тот и надеяться перестал. — Какие новости в жизни?

— Появился труп.

— Да, действительно, — несколько смутился Анфилогов, и это его смущение озадачило Касьянина. «С чего бы?» — подумал он, и ответ пришел тут же — Анфилогов связывает появление трупа с ним, с Касьяниным.

— Нашли убийцу?

— Ищем, — опустил глаза Анфилогов, но тут же взял себя в руки, видимо, освоившись с двусмысленным положением, в котором оказался. — Я слышал, ваша газета подробно описала это происшествие? — спросил Анфилогов.

— И продолжает описывать, — Касьянин придвинул к следователю уже набранный текст.

— Мне нравятся ваши заголовки, — усмехнулся Анфилогов, пробежав глазами заметку. — Есть в них некоторая… дерзость, самообладание…

— А при чем тут самообладание?

— Да, действительно, — Анфилогов улыбчиво посмотрел на Касьянина. — Помните, я обещал вам найти преступника, который на две недели вас в больницу определил…

— И что же?

— Как видите, обещания своего не выполнил. Кто–то меня опередил.

— Вы хотите сказать, что убитый авторитет и есть мой ночной обидчик?

— Да, я склоняюсь к такому выводу. Слишком много совпадений для того, чтобы ошибиться… И большая натасканная собака, кстати, она тоже пострадала…

И характер авторитета — наглый, самоуверенный, агрессивный… И место вашей встречи совпало, повторилось.

— Место встречи изменить нельзя, — некстати брякнул Касьянин.

— Можно, но в данном случае оно осталось прежним.

— И что же из этого следует? — Глядя на себя со стороны, Касьянин отметил, что ведет он себя неплохо — спокоен, в меру дерзок, вполне собой владеет.

Анфилогов, услышав вопрос Касьянина, поднял голову, усмехнулся, сверкнув опасными своими зубами. Так и не произнеся ни слова, встал, прошелся по кабинету, постоял у окна, и Касьянин не мог не отметить и его рост, и подтянутость. Видимо, посещает спортзал, видимо, бросают его там на маты, да и он, похоже, может бросить. Костюм на Анфилогове был все тот же — серый, слегка измятый, видимо, носил его следователь постоянно, не сменяя. А вот белая рубашка свежая, с жестким расстегнутым воротником.

Касьянин тоже молчал, не торопя следователя с ответом, не суетясь, не забегая вперед с предложениями и догадками. Он взял со стола свою заметку, еще раз прочитал ее, отметил и заголовок, и собственную фамилию внизу. До него дошла наконец причина замешательства следователя — не сам ли убийца описывает в газете собственное преступление, не сам ли убийца и участвует в поисках и расследовании… Подняв глаза от заметки, Касьянин увидел, что Анфило–гов внимательно наблюдает за ним, повернувшись спиной к окну.

— Забавная заметка, не правда ли? — спросил Анфилогов с почти светской вежливостью.

— Читатели любят такие.

— А авторы?

— Это зависит от гонорара.

— Да, сейчас многое зависит от этого… Отвечаю на ваш вопрос, Илья Николасвич… Из этого следует, как я уже говорил, что своего обещания мне выполнить не удалось, вашего обидчика кто–то вычислил и достойно наказал до меня.

— Это хорошо или плохо?

— И то и другое. Плохо, что я оплошал, хорошо, что не оплошал кто–то другой. Хорошо, что обидчик наказан, плохо, что наказан непомерно жестоко… И так далее. Продолжать можно долго, как и о чем угодно в нашей жизни. Все в этом мире делится на хорошее и плохое, и дай нам бог мудрости отличить одно от другого.

— Действительно.

— Как вы думаете, кто мог меня опередить?

— Мало ли… Наша газета высказала предположение, что идут обычные бандитские разборки.

— Эту мысль высказали вы, Илья Николасвич. А газета всего лишь опубликовала ваши предположения. Я внимательно прочитал предыдущую статью об убийстве Пахомова…

— Какая статья! Заметка, как мы говорим, информушка, и не более того.

— Я внимательно прочитал вашу предыдущую информушку, — невозмутимо продолжал Анфилогов со странным выражением лица, на котором, казалось, боролись два чувства — жесткость профессионала и неловкость гостя. — Вы настойчиво внушаете мысль о каком–то дробовике, этак ненавязчиво убеждаете читателя в бандитских разборках…

— Я в чем–то ошибся?

— Вы имеете право на любые версии… Поэтому нет причин говорить об ошибке. В завтрашней информушке, как вы выражаетесь… позиция остается прежней?

— У меня нет никакой позиции. Это всего лишь сведения, которые удалось вызвонить по телефону. Конечно, я могу упустить нечто важное, и в результате окажутся выпяченными данные не столь существенные… Но это не моя вина, это может быть только моей бедой — скудость информации.

— Да ладно вам, — Анфилогов махнул рукой, отметая все эти доводы как не относящиеся к разговору. — Я знаком с вашей деятельностью. Недолгое время мне самому пришлось побыть журналистом, и потому я представляю характер вашей работы. Речь не об этом.

— О чем же?

— Речь не о вашей работе, к которой я отношусь с величайшим уважением, — Анфилогов прижал большую сильную ладонь к груди и слегка поклонился, подчеркивая свое уважение к прессе. — Речь в данном случае о вас лично.

— Ко мне вы тоже относитесь с величайшим уважением? — усмехнулся Касьянин.

— Разумеется, — Анфилогов подошел к двери, выглянул наружу, в коридор, и, словно убедившись в безопасности, снова закрыл дверь. Потом подсел к столу, за которым сидел Касьянин, и доверительно посмотрел ему в глаза. — Хотите, поделюсь самыми сокровенными своими мыслями? — спросил он.

— Хочу.

— Мне кажется, вы знаете, кто убил Пахомова.

— А кто это? — спросил Касьянин, но похолодело у него внутри.

— Вы написали об этом человеке уже две статьи и спрашиваете у меня, кто это? — усмехнулся Анфилогов. — Авторитет.

— Ах да, ведь он Пахомов, — всего несколько слов удалось выдавить Касьянину из себя, но он почувствовал, что стало легче. Первые мгновения, когда Анфилогов высказал свое подозрение, миновали, и теперь он снова мог отвечать, осмысливать сказанное следователем. — Это ваше предположение, озарение, наитие?