– Простите. – Логунов покосился на собаку. – Вы чем занимаетесь?

– А это важно?

– Просто интересно.

– Я географ. Доктор наук. Еще есть вопросы?

– Вопросов нет, есть просьба.

– Догадываюсь. Кстати, моя фамилия Рыбин, зовут Олег Сергеевич.

– Майор Логунов Борис Николаевич.

– Вот и познакомились. Ну, начнем, благословясь.

Рыбин вставил в магнитофон кассету, щелкнул переключателем.

И в зыбком свете фонаря возникли пустырь и фигуры на нем. И они жили, двигались, словно танец некий ритуальный исполняли.

Картинка стала четче, и Логунов разглядел в руке одного нож, а у второго не то лом, не то прут. И словно в плохом кино, когда вместо каскадеров снимают артистов, не умеющих драться, началась схватка. Драка на экране была суматошной, словно замедленной. Но именно в этом и сквозила опасность.

– Вы мне дадите эту пленку?

Рыбин поглядел на Логунова, усмехнулся:

– А разве у меня есть выход?

– Пожалуй, нет. Наш сотрудник применил оружие, и его ждут большие неприятности.

– Значит, стрелять в бандитов нельзя?

– Выходит, что так.

– Кто же это придумал?

– Видимо, те, кто постоянно дискутирует под охраной КГБ. Давайте составим документ об изъятии кассеты.

– Берите так, – сказал Рыбин, – надеюсь, что вернете.

– Обязательно.

А гараж был пуст, правда, экспертам там нашлась работа. Отпечатки пальцев были везде: на замках, дверных ручках, банках, инструментах.

К Кафтанову подошел замначальника РУВД.

– Гараж принадлежит Борису Барулину. Кличка Боря Мясник. Живет рядом.

– Вот и хорошо, что недалеко. – Кафтанов достал сигарету. – Вы с Корнеевым и сходите к нему.

Серый остановил машину у проходного двора напротив театра Образцова.

– Идите домой, – скомандовал он напарникам, – и без моего звонка на улицу не показываться.

– И долго нам ждать? – спросил один в комбинезоне.

– Завтра из Москвы выкатитесь.

– Ладно.

Они вылезли из машины и скрылись в темноте двора.

Серый аккуратно отъехал, ему сегодня не нужны были неприятности с милицией.

Боря Мясник, в миру Борис Николаевич Барулин, скромный труженик торговли, что, впрочем, и определяла кличка, жил в соседнем доме.

В подъезде участковый посмотрел на перебинтованного Корнеева и сказал сочувственно:

– Эк они вас, товарищ подполковник, вы уж вторым заходите, а то народ перепугаете.

– Жалеешь?

– Кого?

– Да народ.

– Кляуз боюсь. Каждый день пишут, что я или хамлю, или пьяный. Одним словом, разгул демократии.

– А ты не пей да говори вежливо.

– Так у меня язва от службы этой, я уже три года не пью.

Дверь в квартире Бори Мясника была стальная, с набором сейфовых замков.

– Видать, есть кое-что в квартире, – усмехнулся Игорь.

– А у него там коммерческая комиссионка, а не дом, – вздохнул участковый.

– А ты не завидуй, знаешь, есть поговорка: «Плохо нажитое – прахом идет».

– Теперь она не модна, поговорка эта. Теперь другое: «Сумел – украл». Нынче на этих окороту нет.

– Подожди, – сказал Игорь и нажал кнопку.

Переливчато, птичьим голосом запел за дверью звонок.

Потом остановился на секунду и сыграл два такта очень знакомого вальса.

– Все не как у людей, – выругался участковый.

– Кто? – раздался за дверью женский голос.

– Это я, гражданка Барулина, участковый Тимофеев.

– Тебе чего, Сергеич, ночь на дворе.

– Да дело спешное.

– Ну встань у глазка.

Зазвенели, загрохотали запоры, и дверь тяжело распахнулась. На пороге стояла женщина лет тридцати. Типичная торгашка, таких Игорь срисовывал сразу. Безудержно наглая, презирающая всех, кто не жил за такими дверями.

– Ну чего вам?

Корнеев плечом отодвинул ее, вошел в коридор, завешанный зеркалами и покрытый ковровой дорожкой.

– Куда лезешь! Куда на ковры! Обувь снимать надо.

– А я к вам, гражданка Барулина, не в гости пришел. Я из МУРа.

– А по мне хоть из КГБ, я тебя дальше порога не пущу.

Игорь достал удостоверение.

– Ну и что ты мне свою книжку толкаешь под нос? Там что написано – с правом хранения и ношения оружия. Вот ты его носи и храни, а ко мне в дом не лезь.

– Где муж?

– А тебе какое дело?

– Собирайся.

– Куда?

– На Петровку.

– А я там ничего не забыла.

– Там я тебе напомню. Тимофеев, зови людей, сейчас обыск делать будем.

– Не дам.

– Дашь, Барулина, все дашь, да еще в камере попаришься. Последний раз спрашиваю: где муж?

– Да в Дагомысе он со своей прошмандовкой.

– Это с кем?

– С Ленкой.

– Кто она?

– Актриса.

– Вполне пристойно. А теперь слушай меня, Барулина. Если ты соврала, лучше бросай добро и беги из города. Я тебя все равно посажу. На уши встану, весь район подниму, а посажу. Поняла?

– Поняла, – чуть не зарыдала Барулина.

– А за что, знаешь? Не за то, что у тебя серьги и кольца многокаратные. Не за квартиру твою роскошную, не за музыкальный звонок. Это все иметь можно. За то тебя посажу, что ты с мужиком своим это все украла.

– Докажи, – зло выдохнула хозяйка.

– Это тебе придется доказывать, что все это тебе бабушка оставила. Поняла? Живи пока и бойся. Жди.

Игорь вышел, саданув на прощанье железной дверью.

Серый остановил «жигули» у ресторана «Савой». Теперь туда пускали только иностранцев. Так, во всяком случае, было объявлено по телевизору.

А Серый прошел, и швейцары перед ним услужливо двери распахнули. И он попал в этот заграничный оазис из мрака и грязи улицы.

Он шел через роскошные холлы и гостиные, здоровался, как со старыми знакомыми, с портье и служащими. Жал руки друзьям, которых немало толкалось около бара и входа в ресторан.

Но не бар, не ресторан, не дивные диваны и кресла холла привлекали его. Он шел в казино. В зал, где играли в рулетку.

И туда его пустили. Без звука. Хотя стояли у дверей двое крепких ребят в темных форменных костюмах.

Знали здесь Серого и уважали.

А в заветном зале, о котором столько легенд ходит в Москве, все было как там, за бугром.

Крутилась рулетка, ошарашенные иностранцы смотрели на русских «бизнесменов», выигрывавших и проигрывавших тысячи долларов.

И Филин был здесь, он сидел в самом центре у стола и, прищурясь, наблюдал, как сгребал крупье лопаточкой, по– блатному «балеткой», разноцветные жетоны.

Сегодня Филину везло, стопка фишек рядом с ним росла.

Опять крупье подвинул ему кучку фишек.

И сразу же из-за его спины возник молодой человек, услужливо сложивший выигрыш в стопки.

Шикарный был Филин. По-староблатному костюм, пошитый в Риге. Темный с искоркой, рубашка-крахмал, белоснежная, галстук шелковый, от лучшего парижского дома, и шитые на заказ лакированные туфли.

Консервативен был старый вор Черкасов. Одевался по моде пятидесятых. У богатых свои прихоти.

– Делайте ваши ставки! – по-английски крикнул крупье. Филин только собрался поставить пирамидку фишек на красное, как увидел вошедшего Серого.

Увидел и по лицу его понял, что произошло нечто неприятное.

Он встал из-за стола, достал золотой портсигар, вынул сигарету.

Охранник услужливо поднес огонек зажигалки.

– Получи выигрыш, – сквозь зубы скомандовал Филин и пошел к дверям. – Ну? – не поворачиваясь, спросил он у Серого.

– Влипли.

– Как?

– Мент приперся в гараж, прикурить попросил. Леша Разлука его определил.

– Ну.

– Что «ну», кончил он Лешу.

– А машина?

– Бросить пришлось.

– Вы что же, фраера или люди деловые? У Разлуки же волына была.

– Так маслят не было.

– Значит, опять за бабки разборками занимались? Ну! Филин схватил Серого за рукав куртки.

– Я же запретил вам это.

– Так один же раз.

– Где Олег и Степан?