Машина сзади шла, не отставая и не перегоняя, сохраняя постоянную дистанцию.

Комура чуть прибавил скорость. Преследователи немедленно насторожились.

Подбирая аргументы для разговора с сотрудниками бюро расследований общественной безопасности, Комура вспомнил инспектора Нагано. Работник тот был неплохой, но обладал удивительной способностью не ладить с людьми. Не умел взять правильный тон в разговоре и оттого казался грубым. Год назад его, как молодого и подающего надежды работника, забрали в бюро расследований на серьезную оперативную работу, но именно из-за этих его качеств довольно скоро отправили обратно в полицию.

Комура был с ним в добрых отношениях, и Нагано кое-что ему рассказывал о делах, которыми занималось бюро и которые никак не соответствовали его функциям защиты национальных интересов Японии. Когда Комура вспомнил все это, то подумал, что звонить туда бесполезно… Он молча гнал машину по цветущему городу. Что же предпринять?

Он вспомнил один из рассказов Нагано. Во время вьетнамской войны на американской базе в Японии начался скандал, сведения о котором просочились в печать. Подразделение военно-морской разведки, расположенное на этой базе, с помощью токийского бюро расследований объявило негласную войну японской демократической организации «Бэхэрэйн», которая укрывала американцев, отказавшихся служить во Вьетнаме, и переправляла их в нейтральные страны. В коммунистической и прогрессивной печати началась кампания, требующая положить конец незаконным действиям американских спецслужб в Японии, и Пентагон дал указание снять начальника базы. На его место назначили полковника Роджерса, который работал раньше в Пентагоне и считался человеком, безусловно, честным. Он яро ненавидел ЦРУ, за что и был сослан в Японию и посажен на абсолютно бесперспективное и неинтересное место, где и сидел уже много лет. Налаживать контакт, по примеру своего предшественника, с японской военной контрразведкой и бюро расследований он отказался. Комура пришло в голову, что человек с такой репутацией может оказаться сильным союзником в схватке с террористами.

Дело за малым — попасть на базу.

Следователь прикинул: до конца улицы минут десять езды, дальше пустынная аллея, где почти нет машин. Более удобного места для инсценировки автомобильной катастрофы и не придумаешь.

Загорелся красный свет. Комура сбросил скорость, медленно огибая машину впереди. Преследователи, не желая привлекать внимания, остановились. От Комура их отделял всего один автомобиль.

Полицейский, равнодушно наблюдавший за дорогой, вдруг изумленно раскрыл рот. Одна из машин рванулась прямо на красный свет. Секунду он оставался в бездействии, но, когда вслед за нею, с треском ободрав крыло стоящего впереди «форда» старой модели, последовала еще одна, схватился за висевший на ремне «уоки-токи» и связался с отделением полиции.

Комура выиграл минуту. Ее как раз хватило на резкий поворот с торможением. Машина перегородила дорогу, а он чуть не пробил головой ветровое стекло. И тут же, распахнув дверцу, кинулся бежать.

Перепрыгнул через кювет и услыхал визг тормозов, звук глухого удара: машина преследователей врезалась в его «тоёту».

— Куихара! — взволнованный Бенджамин даже хлопнул себя по лбу. — Я должен был сразу догадаться, когда вы сказали, что фамилия человека, получавшего деньги от «Джонсон эйркрафт корпорейшн» оканчивается на «хара».

Тот же знакомый чиновник из токийской прокуратуры выложил на стол целую пачку материалов — показания свидетелей по делу американской компании.

Только теперь Мортон выяснил, почему старый японец с таким уважением относится к Бенджамину: после войны молодой тогда офицер американской армии Уолтер Бенджамин служил в Си-ай-си, контрразведке сухопутных войск оккупационной армии, и занимался выявлением военных преступников категории «Б» (обвиняемых в преступлениях против человечества). А этот чиновник, бывший преподаватель английского языка в провинциальном институте, работал у него переводчиком. Постепенно ситуация менялась, американские оккупационные власти понемногу стали использовать бывших военных преступников. Чересчур энергичный и прямой Бенджамин мешал новому курсу, и его отстранили от дел. Тихий, незаметный переводчик остался, а позже перешел в прокуратуру, где и прослужил всю жизнь, сохранив самое высокое мнение о своем бывшем шефе.

И Бенджамин, и японец знали Куихара. Его отец служил в генеральном штабе сухопутных сил императорской армии и получил десять лет тюремного заключения за участие в злодеяниях на территории оккупированной японскими войсками Маньчжурии. Правда, через три года он благополучно вышел из тюрьмы и даже основал «партию патриотов». В парламент ему пройти не удалось, но тем не менее он пользовался большим влиянием среди правых. В доме у него бывали крупные политики, министры, лидеры различных группировок. Поговаривали, что Куихара-отцу удалось сохранить немалые суммы, награбленные в Китае. Сын поначалу увлекся политической деятельностью, был заметной фигурой в праворадикальном студенческом союзе. Ему прочили стремительную карьеру, но он вдруг исчез с горизонта и начал работать в исследовательском комитете одной из промышленных организаций, возглавляемой Итодзаки — близким другом отца. Служба там считалась престижной и хорошо оплачивалась, но все же многие удивлялись, почему подававший блестящие надежды молодой человек предпочел заведомо незаметную деятельность возможному лидерству в политике.

— Он предпочел незримую власть, — заметил сотрудник прокуратуры. — Должно быть, страшно честолюбив, хладнокровен и опасен. Я изучил показания одного из курьеров, лично привозивших сюда чеки…

— От компании «Кристофер»?

— Да, но откуда вы знаете?

Мортон кивком указал на Бенджамина.

— Произошел какой-то разрыв в цепочке, — объяснил японец. — Курьер вышел непосредственно на Куихара. Обычно чек долго переходил из рук в руки, прежде чем добирался до настоящего получателя…

Комура повезло. Из машины Фукудзава Комура прихватил документы и деньги. Сумма была мизерной, но на авиационный билет хватило. Сорок минут до посадки в самолет, летевший транзитом через порт, где базировались американские подлодки, он провел в туалете, надеясь, что там его труднее будет обнаружить, но никто и не искал инспектора.

Часовой смотрел на звезды. Конечно, это неподобающее занятие для солдата первого разряда сухопутных «сил самообороны», тем более на посту. Но ночь выдалась необыкновенно ясная, теплая. Часовой рассматривал небосвод и удивлялся, почему это он раньше считал, что звезды везде одинаковы. Над Хоккайдо небо другое, чуть менее яркое. Ему до боли захотелось домой, в свою деревню. «Отпуск проведу у родителей», — решил он. Правда, после того как он пошел служить в «силы самообороны», с ним перестали здороваться односельчане, знакомые девушки отказывались ходить вместе с кино: в деревне, опустевшей за годы войны, — слишком многие пали в боях во славу императора, — людей в форме не любили. Но у него не было другого выхода. Земли мало: отцу да старшему брату и то прокормиться трудно. Ему пришлось отправиться в город на заработки. Там-то он и попал в лапы вербовщика. Навещать родных стало трудно, но домой тянуло неодолимо. «Поеду, — думал он, — обязательно поеду».

— Неужели вы мне не верите?

Полковник Роджерс лишь пожал плечами, когда Комура, с трудом пробившийся к нему, рассказал о запланированном нападении. Непохоже было, что этот человек вообще способен удивляться. Короткие седые волосы, обветренная, красноватая кожа, типичное лицо кадрового американского военного. Комура был неприятно удивлен этим открытием. Он ожидал увидеть человека неординарного, а натолкнулся на самого среднего из средних американцев.

— Послушайте, — сказал ему Роджерс, — от шпиономании и подозрительности люди излечиваются до тридцати лет. По-моему, вы подзадержались. Даже если эти джентльмены и попытаются совершить нечто подобное, нам с вами нет ни малейшего повода беспокоиться. Неужели вы полагаете, что возможность нападения не была предусмотрена заранее? Система охраны и сигнализации вполне надежна. Здесь работали лучшие специалисты.