Хорезмиец продолжает читать, а я чуть не вскрикиваю от возмущения:

«Ах вы, паразиты! Не стесняясь, в открытую предлагаете Ярославу восстать против брата и признать главенство Великого хана, хотите купить его обещанием сделать старшим князем всей земли русской».

Больше всего возмущает, что врут и не краснеют, мол Ярослав будет полноправным хозяином на своих владениях и не будет терпеть от монгол никаких притеснений.

«Так-так, начинаю нервно перебирать варианты. Должен ли я вмешаться и поведать Ярославу как все будет, если он польстится на посулы или не влезать и оставить все как есть? А если все же влезу, и порушу чужую игру, то что мне за это будет? – Мучительно ломаю голову, и тут, где-то в глубине сознания, вдруг слышу до боли знакомый скрипучий голос. Я не слышал его с того самого момента в бане, когда сдуру согласился на эту авантюру. В первый момент, от неожиданности, даже не понимаю толком, о чем он там толкует, но возмущенный скрип проникает прямо в сознание.

«О чем это ты, друг мой, задумался? Если мне не изменяет память, то мы вроде бы договорились. Ты никуда не лезешь, ни во что не вмешиваешься, и тогда, как зритель из кинотеатра, благополучно возвращаешься домой вовремя. В противном случае, ты лишаешься моей защиты и возможности ровно через год попасть в свое время, в то же самое место и в тот же самый момент, из которого ты был изъят».

Альтернатива застрять здесь навсегда испугала и мгновенно охладила мой патриотический пыл.

«Все! Все, понял! – Излишней эмоциональностью пытаюсь убедить невидимого старца в своей искренности. – Извиняйте, не подумал».

Голос внутри меня оставил мои оправдания без ответа, посчитав, что предупреждения достаточно. На всякий случай, еще пару мгновений прислушиваюсь к тишине внутри себя и, осознав, что больше выволочек не будет, вновь включаюсь в окружающую реальность.

Фарс аль Хорезми уже закончил читать послание и передал свиток ближнему боярину князя. Узнаю в нем того самого Дмитра Ейковича, что встречал нас на подъезде к городу. Скатав пергамент, тот вновь вернулся на свое место, справа от княжеского кресла, а Ярослав, помолчав немного, поблагодарил хана Бату за дары и громко, чтобы все слышали, заявил, что против старшего в роду он никогда не пойдет и брата ни за что не предаст. Ответил вроде бы однозначно, но как-то слишком уж мягко, без красочных сравнений и обидных слов в адрес хана, а ведь предложение Батыя для честного человека оскорбительно уже само по себе.

Пробежавшись по лицам бояр и киевлян, я увидел, что многие разочарованы. Они ждали от князя как минимум суровой отповеди монголам, а может и казни. Ведь, действительно, предлагать человеку предательство, значит считать, что тот на такое способен, а это оскорбление, за которое и голову отсечь не грех.

Ярослав, без сомнения, это ожидание почувствовал, но ничего больше не добавил. Моя персона, казалось бы, его совсем не заинтересовала, за все время взгляд князя, может быть, раз задержался на моем лице, но возможности представиться, я так и не получил. Для меня все это довольно странно, но, с другой стороны, может быть и к лучшему – не надо ничего придумывать.

Официальная часть приема тем временем закончилась, и посольство, не утруждая себя излишними поклонами, начало двигаться к выходу. Я иду вместе со всеми и пытаюсь понять, чем собственно этот прием закончился. Вроде бы, Ярослав отказал хану, но я уверен, что у большинства присутствующих, так же как и у меня, сложилось впечатление будто разговор еще не закончен. Особенно когда напоследок князь пообещал дать хану письменный ответ в ближайшее время.

***

Горница, отведенная Турслану Хаши, малюсенькая. Голые бревенчатые стены, лавка вдоль одной стены, сундук вдоль другой, а между ними разве что два человека разойдутся. По меркам двадцать первого века – сарайка для бомжа, но если учесть, что это единственная комната на одного, а все остальные члены посольства живут в общей палате, то получается не так уж и плохо. Почет и уважение на лицо.

После приема хорезмиец затащил меня прямо сюда, не дав даже во двор по нужде выскочить. Монгол уже здесь, сидит на лавке, поджав под себя ноги и делает вид, будто погружен в себя и нас не замечает. Мы стоим молча у дверей, ждем. Наконец, Турслан Хаши поднял на меня взгляд.

– Что скажешь, латинянин, согласится урус или нет?

Я в некотором замешательстве. Делиться своими подозрениями с монголом, мне не очень хочется, но и врать ему опасно, боюсь раскусит меня на раз. Решаю, что в данном случае надо говорить честно, но без конкретики.

– По тому, что я услышал, ближайшее окружение князя ждет от него решительного отказа.

Узкие прорези на почти круглом лице испытывающе уставились на меня.

– Что еще ты слышал?

Пожимаю плечами.

– Ничего. Никто в открытую своего мнения не выражал. То, о чем я говорил ранее, это скорее мое общее ощущение настроения большинства.

– Ощущения меня не интересуют. – После затяжной паузы, губы монгола, сжатые в жесткую линию, вдруг изогнулись в подобие усмешки, а в глазах блеснула хитрая искра. – Скажи, латинянин, ты зачем пришел в Киев?

Резкая смена темы разговора заставила меня на секунду задуматься, но уже по тону я уловил, что ситуация, скорее всего, не несет опасности для меня.

«Вопрос лишь для затравки, – решаю так, сверив свои ощущения с выражением лица монгола, – на деле, его совершенно не интересует зачем я здесь. Занятно, чего же он тогда хочет?»

Отвечаю придерживаясь своей версии.

– По поручению папы, я должен обсудить с князем некоторые вопросы веры.

В ответ нойон лишь хмыкнул.

– Так иди, – черные зрачки зыркнули из-под плотных ресниц. – иди, обсуждай. Заодно и узнаешь, что думает князь о предложении Бату-хана.

Взгляд степного воина смотрит мне прямо в глаза, и, несмотря на насмешливый тон, я понимаю, что он это серьезно. Надо прямо сейчас идти и просить Ярослава о встрече. Еще помолчав для приличия, я уже было развернулся к двери, как меня нагнал голос монгола.

– Если в ходе вашего разговора, тебе удастся убедить урусса принять правильное решение, то ты можешь быть уверен, хан умеет быть благодарным.

Прикрыв дверь и распрощавшись с хорезмийцем, иду по узкому коридору к лестнице, размышляя на ходу:

«Видать, исход переговоров очень важен для посла, раз он готов просить о содействии первого встречного. А мне, мне-то что делать? Убеждать за предательство, я, конечно, не буду. Вопрос в другом. Соваться вообще в это дело или нет? С одной стороны, как русский человек, я обязан предупредить князя о том, чем все закончится, а с другой, торчать здесь до старости нет ни малейшего желания».

Задумавшись, чуть не сталкиваюсь с внезапно вывалившимся из-за угла боярином. Он глядит на меня снизу-вверх и недовольно бурчит.

– Аккуратнее, святой отец, а то зашибу ненароком.

И смех, и грех, право! Я здесь выше всех минимум на полголовы, и злобно зыкающий на меня бородатый гном вызывает у меня ассоциацию лишь с фэнтези Толкиена. В другое время, я бы непременно рассмеялся, но сейчас мне точно не до смеха.

Отступаю в сторону и извиняюсь.

– Прости, боярин. Заплутал.

Княжий воевода, видимо с правилами вежливости не знаком, потому что не только не извиняется, но даже пропускать меня не собирается. На его заросшем лице появляется подозрительное выражение.

– Заплутал, говоришь. Уж больно у тебя все случайности вовремя, латинянин. На ханского посла ненароком напоролся, а сейчас вот, стоило князю послать за тобой и вот на тебе. Ты уже здесь и искать не надо.

На месте боярина, мне может тоже собственная личность показалась бы подозрительной, но сейчас, чувствую, такие разговоры надо пресекать на корню.

– Вы что, боярин, меня в чем-то подозреваете? В чем, говорите прямо!

От моего напора тот смутился.

– Да нет, – отступив к стене, он освободил проход, – князь тебя видеть желает. Следуй за мной, провожу.

Развернувшись, воевода двинулся по коридору, не минуты не сомневаясь, что я иду следом. Поднимаемся на второй этаж, проходим по открытой арочной галерее и, наконец, боярин, поглядев по сторонам, открывает передо мной дверь.