Не дав по-настоящему впасть в уныние, прямо передо мной остановился молодой монгол, держа в поводу оседланную лошадь. Узкоглазое лицо с едва пробивающимися усиками расползлось в подобии улыбки.

– Тебе. Бери. – Кожаная уздечка полетела мне в руки, а всадник, ткнув пятками в бока лошади, рванул за своими, оставив меня разбираться с конякой один на один.

Опасливо покосившись на равнодушно жующую морду, успокаиваю себя тем, что лошадка вроде бы смирная. В памяти сразу всплыли строки из каких-то описаний, что степные лошади отличались злобным характером, никогда не подпускали к себе чужаков, а в бою лягались и кусали коней противника. Слава богу, эта кобыла оказалась исключением, она не переставала спокойно жевать все то время, пока я пытался забраться ей на спину. С третьей попытки мне все же это удалось, и я в сердцах обругал недавнего монгола:

«Кинул уздечку и поехал! Молодец, тоже мне, а то, что человек может быть впервые на лошади сидит, ему в голову не приходит».

Кобылка, покосившись на меня, засеменила ногами вслед остальным, и я сразу же понял, что езда на лошади удовольствие еще то. Каждый ее шаг ударами молотка вбивался в мой позвоночник, как я ни старался самортизировать. К счастью, мы скоро догнали караван, и моя мучительница, пристроившись в хвост последней лошади, перешла на шаг.

«Вот это совсем другое дело. – Облегченно выдохнув, я поудобнее устроился в седле. – Так еще можно жить».

От меня больше ничего не требовалось. Кобыла сама шагала вслед остальным, иногда улучая момент потянуться за травой, и мне оставалось лишь не свалиться с нее, что было непросто, поскольку от монотонности движения сразу же заклонило в сон. В голову полезли картинки из совсем недавней, но уже прошлой жизни, смутные воспоминания с последней и так неожиданно закончившейся попойки.

«Зачем я вообще поперся туда. – Подумал я с запоздалым раскаянием. – А с другой стороны, это же Сеня. Мы с ним в один детский сад ходили, в одну секцию бокса, с первого класса за одной партой все десять лет. Да, он списывал у меня все контрольные и вообще бегал за мной как хвост. Сейчас, правда, он успешный бизнесмен, и денег у него полно, не то что у меня. Пути наши давно разошлись, но по старой памяти Сеня всегда зовет меня на свои гулянки. Думаю, ему просто приятно снисходительно похлопать меня по плечу, учитывая, что я всего лишь учитель истории в той самой школе, в которой мы с ним когда-то учились. Учитель со своей учительской мизерной зарплатой. Почему? Да я и сам не скажу. Мать в универе работала. Сказала, есть возможность поступить на бюджет только на истфак. Пойдешь? Я и пошел. Мне все равно тогда было куда, лишь бы в армию не забрали, а после нашего универа есть только две дороги: либо в продавцы в супермаркет, либо в учителя. Я выбрал школу и в общем-то не жалуюсь. Оказалось, я умею ладить с детьми, сам недавно таким же был. Все бы ничего, денег только совсем нет. В этом то, пожалуй, и кроется ответ. У Сени всегда все с размахом. Отличная еда, выпивка, к тому же баня и девчонки… В общем все то, чего у меня давно уже не было. Халява, вот он наш извечный соблазн».

Мой взгляд упирается в синее безоблачное небо, и рот кривится в ироничной усмешке.

– Господи, ведь все любят халяву, почему же только мне одному приходится за это расплачиваться?

***

Лошади, как заведенные, шагают по брюхо в густой траве, всадники плавно покачиваются в седлах. Прожаренная солнцем бескрайняя степь давит своей вселенской бесконечностью.

Громкое жужжание овода возле уха, и я со всей дури хлопаю себя по шее.

«Есть! – Со злым удовлетворением провожаю взглядом летящее на землю насекомое. – За все надо платить в этой жизни, дружок».

Желтый раскаленный диск слепит прямо в глаза, наводя меня сразу на две мысли: «Едем почти точно на запад, и дело движется к вечеру».

Первая вообще ни о чем, а вот вторая наполняет меня надеждой – значит, скоро будут искать место под ночевку, и пытка конским седлом на сегодня закончится. Приободрившись, набираюсь терпения и жду.

Ожидание, к моему величайшему сожалению, затянулось, и гортанный крик старшего каравана раздался только, когда уже начало смеркаться. Сползаю с седла и чувствую, как дрожат и подкашиваются ноги.

«Кто бы мог подумать. – Делаю неуверенно-корявый первый шаг. – Всего лишь несколько часов просидел на спине у смирной кобылки. Что же дальше то будет?»

Опускаюсь на землю, разглядывая снующих вокруг людей. Все действуют как идеально, раз и навсегда, отлаженный механизм. Быстро, четко и без лишней суеты. В первую очередь, занялись лошадьми, сняли поклажу, напоили и, стреножив, отпустили пастись. Только потом запылали костры, и кочевники занялись едой для себя.

«Интересно, – втянув носом запах варева, задаюсь вопросом, – кормежка входит в общий пакет приглашения или нет?»

Словно услышав мои мысленные сомнения, как чертик из табакерки, вынырнул откуда-то хорезмиец и, слащаво улыбаясь, обшарил меня глазами.

– Нойон Турслан Хаши приглашает тебя к своему столу.

Не забыв поблагодарить почтительным кивком, поднимаюсь, и вдруг, останавливаюсь пораженный своей глупостью.

«Ты идиот! Они что, пожрать тебя просто зовут. Сейчас начнется. Откуда пришел? Зачем тебе князь киевский? Ты бы хоть подготовился. К примеру, если ты идешь с запада, то как оказался здесь – на востоке от Киева? Заплутал?»

Спина в зеленом халате двинулась вперед, и я последовал за ней, лихорадочно пытаясь построить сколько-нибудь приемлемую легенду.

«Можно сказать, иду с Польши. Перешел Днепр в районе Смоленска, дальше Чернигов, а потом захотел срезать и зашел не туда. Нет, города упоминать нельзя. Подставлюсь. Кто там, в Чернигове сейчас князь то? Ты же историк, мать твою! Вспоминай. Кажется, Михаил Всеволодович, и это все, что я могу сказать о Чернигове. Черт!»

Фарс аль Хорезми остановился и жестом пригласил меня к костру. Осмотревшись, вижу жарящийся на вертеле окорок, сидящего, скрестив ноги, посла и рядом с ним еще парочку его соплеменников, похожих друг на друга как две капли воды. Присаживаюсь на указанное мне место и, скромно сложив руки, жду, изображая полнейшее смирение и покорность судьбе.

Турслан Хаши, отрезав от жаркого изрядную часть, протягивает ее мне.

– Ешь.

Беру и вцепляюсь зубами в слегка обугленную конину. С трудом отрываю кусок несоленого, почти сырого мяса и понимаю: «Есть это невозможно».

Невозможно, но надо. Во-первых, в животе крутит от голода, во-вторых, отказаться, значит обидеть хозяев, а обижать хозяев чревато последствиями. Беру пример с сидящих напротив монгол и, пожевав для вида, попросту глотаю, в надежде на крепость своего желудка.

Едим молча, слышен лишь звук работающих челюстей и чмокание губ. Время от времени кто-нибудь, не стесняясь, рыгает и, утерев рот, продолжает есть. Надо сказать, что я веду себя ничуть не лучше других, поскольку по-другому грызть эту подошву невозможно. Отмучившись, иначе не скажешь, вытираю руки о полы некогда роскошного Сениного халата и принимаю пиалу с мутной белой жидкостью. Спрашивать что это, нет нужды, и так понятно. Кроме воды у монгол единственный напиток, это кумыс.

Мои гостеприимные хозяева с наслаждением выпивают по чашке, и я вслед за ними, причмокивая, изображаю удовольствие. Слава богу, ужин на этом заканчивается, и, помолчав немного, Турслан Хаши решает начать беседу совсем не с тех вопросов, к каким я готовился.

– Расскажи мне, чужеземец, о своем городе. Много ли народу живет в Риме, и правда ли, что он несметно богат?

Прозвучало это так, словно кошка спрашивает мышь, действительно ли ты такая вкусная, стоит мне за тобой бегать? Подумав о том, что монголы до Рима так и не добрались, я решил изобразить простачка.