Тщетная попытка уловить смысл моей многословной речи отражается в глазах тысяцкого, но уже через мгновение гаснет, и я с удовлетворением отмечаю, что прием уже второй раз действует безотказно и в дальнейшем следует этим пользоваться.

Не получив толком ответа на свой вопрос, киевский боярин не успокаивается.

– А как же ты христианин, хоть и латинский, связался с нехристями этими?

Тут мне не удается проявить дипломатическую сдержанность, и я возмущенно вспыхиваю в ответ:

– Да ни с кем я не связывался. Господин посол предложил мне помощь и защиту на пути в Киев, и я не счел для себе зазорным воспользоваться его милостью.

Лицо тысяцкого вновь морщится, и я понимаю, что выражаться надо попроще, а тот удивленно переспрашивает.

– Так ты не с татарами, что ли?

Вскидываю голову, как и положено гордому посланнику Рима и отрезаю всякое продолжение подобного разговора.

– Я нунций святого престола, Иоанн Манчини. У меня особое поручение к князю Ярославу от папы, и к посольству хана я никакого отношения не имею.

На входе в княжий терем посольство разделили, Турслана Хаши вместе с хорезмийцем забрали куда-то наверх, а всех остальных, включая меня, завели в просторную палату и со словами – «Здесь будете пока, располагайтесь», оставили разбирать пожитки.

«Сюрприз, – с неприязнью разглядываю два десятка своих сокамерников, – последний раз, когда я делил одну комнату с таким количеством народа, был в армии, но там хотя бы кровати имелись, а здесь…»

Перевожу взгляд с одной лавки на другую. Их здесь всего несколько штук и все они уже заняты моими более расторопными попутчиками. Пока я раздумываю, народ привычно заполняет свободные места, раскладывая лошадиные попоны и рогожи прямо на полу.

Вздохнув, направляюсь к ближайшей стене, но тут вдруг с одной из лавок соскакивает коренастый крепыш и тянет меня за рукав.

– Давайте сюда, святой отец.

Он показывает на свое место, и я чувствую, что краснею. До этого дня мне никогда место не уступали. Отчего-то вдруг стало по-настоящему стыдно за свое вранье.

«Какой я к черту святой отец! – На душе стало еще тоскливей от отчетливого понимания. – Для этих людей, все что происходит вокруг, совсем не игра. Это их жизнь, и я в ней совершенно чужой».

С благодарностью плюхаюсь на лавку рядом с гостеприимным степняком, а тот продолжает говорить.

– Ложитесь здесь, святой отец, а я на полу. Я привычный, не беспокойтесь.

Смотрю на узкоглазое широкоскулое лицо и ничего не слышу, потому что изо всех сил пытаюсь справиться с навалившейся хандрой. Уговариваю себя как ребенка:

«Не глупи, это же не навсегда. Всего-то годик протянуть и все. Ты подумай, тебе же повезло! Да за такой шанс любой историк полжизни бы отдал. Повезло тебе, несказанно повело!»

Повторяю эти слова как заведенный, но краем уха слышу, что мой сосед все еще что-то говорит. Сначала, это звучит у меня в голове как белый шум, но по мере того как я успокаиваюсь, все больше и больше начинаю улавливать смысл. «Сегодня еще можно в город выйти, а вот что завтра будет неизвестно. Запрут всех на дворе, а может и того хуже».

Сказанное, меня неожиданно заинтересовало, и мой сосед видимо уловил это. Он вдруг оживился.

– Я к тому, что подарок жене обещал привезти. Киев город большой, когда еще такой шанс выпадет.

До меня, наконец, начинает доходить. Этот степняк не такой уж бессеребренник как мне показалось поначалу. Кажется, он хочет выйти на киевский рынок, но в одиночку идти опасается.

Моя догадка тут же подтверждается словами моего новоявленного доброхота.

– Здесь народ ушлый, в миг облапошат, а ты, святой отец, человек опытный, много повидавший. Опять же на местном языке говоришь. Помог бы ты мне. Обещал я невесте украшение из Киева привезти. Мастера здесь знатные, всем известно.

То, что этот кочевник уступил мне лавку отнюдь не из гуманных соображений, меня вдруг успокоило. «Ну вот, а ты рефлексируешь. Нечего тебе стыдиться, он попросту хочет тебя использовать. Нормальные человеческие отношения».

Монгол, не зная моих внутренних терзаний, не сводит с меня взгляда. По его застывшему в ожидании лицу видно насколько мое согласие важно для него, и решаю про себя:

«А почему бы и нет! Может быть этот степняк прав, и другого шанса побывать в средневековом Киеве у меня больше не будет»

Непроизвольно улыбаюсь своим мыслям, а вслух спрашиваю:

– Как зовут то тебя?

– Куранбаса. – С готовностью отвечает мой новый знакомый, и я с трудом переварив это странное имя, поднимаюсь.

– Ну что ж, пошли, Куранбаса, поглядим чем может удивить город Киев.

Пока идем, выясняю, что мой новый приятель вовсе не монгол, а кипчак. То бишь по русским понятиям – половец. Я то разницы между монголом и половцем не вижу, а вот местные, наверняка, распознают, и этого-то как раз «мой друг Куранбаса» больше всего и опасается.

«Наверное, он прав. – Размышляю, не сбавляя шага. – Половцу в русском городе есть чего бояться. Война со степью идет уже давно, и претензий у тех и у других накопилось немало. Чем я смогу ему помочь, не знаю, но парень явно на меня рассчитывает».

Мы уже вышли с княжьего двора, и стража у ворот лишь проводила нас скучающими взглядами. У главной башни верхнего города тоже никто нами не заинтересовался, и мы двинулись по дороге к подолу.

Вышли на центральную площадь – базар еще в полном разгаре. Народу не протолкнуться. Мой провожатый, словно зная куда идти, свернул налево, и мы, обойдя основную толкучку, выходим к лавкам золотарей. Их к моему удивлению и впрямь здесь немало. Идем по рядам, прицениваемся – в основном изделия из янтаря и речного жемчуга. На мой, избалованный двадцать первым веком вкус, так себе поделки, но у степняка глаза загорелись, видно, что ему нравится. Вот он, взяв с прилавка золотую сережку, поднял ее на уровень глаз и зацокал.

– Вах, вах, вах! Сиринай самой красивой девушкой будет на свадьбе!

Купец в лавке мгновенно напрягся, не спуская с товара пристального взгляда.

– Эй, чужак, ты смотреть-то смотри, а руками не трогай!

Вижу, мужик в любую секунду готов выскочить и подкрепить свои слова делом. Поднимаю открытую ладонь в успокаивающем жесте и отбираю украшение у половца.

– Здесь так не принято. – Ложу сережки обратно и в этот момент слышу совсем рядом срывающийся на крик громкий голос.

– Ты пошто, крысеныш, цену то задираешь?!

Оборачиваюсь и вижу трех крепких парней в длинных кольчугах, подпоясанных широкими кожаными ремнями. Один из них, положив ладонь на рукоять меча, грозно надвинулся на купчину за прилавком.

– Мы что, по-твоему, на олухов деревенских похожи.

Продавец однако ничуть не испугался, а даже наоборот заорал зло и задиристо.

– Ты кого это крысенышем обозвал?! Думаешь, раз за князем стоишь, так на тебя, отродье ты новгородское, и управы не сыскать?!

Вот теперь мне стало интересно по-настоящему. Рассматриваю участников ссоры. Ребята в кольчугах чуть повыше будут. Длинные светло-русые волосы, бороды коротко стрижены, а лица скуластые, словно вырублены из камня. Киевлянин же черный, с такого же цвета бородой-лопатой. Кряжистый как пень, с круглым лицом и цепкими карими глазами.

С иронией замечаю, что братья-славяне похожи друг на друга как небо и земля, а ситуация там уже накалилась до предела. Княжий дружинник, оставив в покое меч и выдохнув в сердцах:

«Ах ты пес!» – размашисто засадил кулаком в заросшее бородой лицо киевлянина. Тот кувыркнулся за прилавок, и оттуда донесся его заливистый вой.

– Вы посмотрите, люди киевские, что деется! Среди бела дня дружина княжья народ честной грабит!

Я уже было подумал, что конфликт пришел к своему логическому завершению, но к моему великому удивлению, купец вдруг вылетел из-под прилавка и тараном попер на дружинника. Тот, видимо, ожидал подобного еще меньше, чем я и, не удержавшись на ногах, полетел на землю. Два сцепившихся человека, волтузя друг друга, покатились по пыльной дороге, а вокруг начала собираться любопытная толпа. Не прошло и пары секунд, как я оказался в самой гуще зрителей и вокруг послышались яростные крики.