– Вещества aurum и argentum, которые вы, капитан, по-житейски называете золотом и серебром – это металлы. Они являются проявлениями Гелиоса и Селены, и давно известны медицине. Определенно используются в ряде лекарственных соединений в аллопатии и активно применяются в гомеопатии. А чем, собственно говоря, вызван вопрос?

– Доктор, я ничего не понял из твоих «патий». Попробую объяснить, ведь это явно по твоей части. Короче, намедни, недалеко отсюда был ограблен ювелирный магазин. И не магазин даже, а так – лавчонка. Воры взяли изделия из серебра и из белого золота без камней. Побрякушки из обычного золота почему-то не тронули. Я вот и не могу понять –почему, скажи, не украли цацки с камнями? Они ведь дороже? И почему их интересовали только серебро и белое золото?

По мере вопросов тон голоса моего собеседника снижался, и он явно готовился впасть в ступорозное состояние. Я, как врач, не мог этого допустить и пощелкал перед лицом капитана пальцами.

– Жуковский, а причем здесь я?

– Да, чуть не забыл. В тот же день на Львином переулке часть украденных изделий

была обнаружена дворником. Так вот, он утверждает, что побрякушки нашел натурально в говне. Понимаешь, я и дивлюсь, они что, магазин взломали, чтобы золотом срать?

Я был так ошарашен услышанным, что даже не отреагировал на очевидное мужланство полицейского. Хотя обычно в таких ситуациях я не даю спуску и делаю замечание. Не приличествует образованному человеку, к тому же представляющему закон, выражаться как… Впрочем, не важно, кто именно.

– Жуковский, а дворник ничего не перепутал? Может быть, преступники в спешке обронили часть ворованного и случайно попали, скажем, в собачьи фекалии?

– Нет, там служит опытный человек из старинной дворницкой династии, еще от татарских людей род ведут. Он в дерьме разбирается, как ты – в пилюлях. Если сказал, что высрали, значит, так оно и есть.

Не имея готовых гипотез, могущих удовлетворить капитана, и несколько утомившись его манерой разговора, я согласился сходить с ним на место находки на следующий день.

Лев начал ворочаться в забытьи и что-то бормотать. Мне стало не до праздных разговоров с Жуковским, и мы достаточно сухо простились.

Оставшись с пациентом наедине, я ввел ему десять кубиков успокоительного и обтер раствором уксуса. Когда я менял влажную повязку, прикрывавшую льву глаза, он вновь забормотал. Я невольно прислушался, но мало что разобрал. К тому же пациент явно бредил, вспоминал родную Африку и каких-то жирафов, крокодилов. Спустя семь минут лекарство подействовало, лев перестал бредить, стал дышать глубже – успокоился. Дождавшись, когда пациент заснет, я вызвал в качестве сиделки одного из подьячих. Это был уже знакомый мне Михаил. Толковый парень, он быстро уяснил, что нужно делать и главное – звать меня, если в состоянии больного наступит хоть малейшая перемена. Закончив инструктаж, я вышел в соседнюю комнату, где, поскольку время было ночное, прилег на софу отдохнуть. Остаток ночи прошел без происшествий.

III

Без четверти десять был подан завтрак – яйца, сваренные вкрутую, сыр, вологодское сливочное масло и жаренная ветчина. Обычно я предпочитаю выходить к столу в более раннее время, но, учитывая беспокойства вчерашней ночи, был рад, что удалось выспаться. Сливки принесли в изящном кувшинчике, стилизованном под Казанский собор. А кофейник походил на Ростральную колонну. Явный китч, но туристов подобные изделия неизменно приводят в восторг, и подьячие делают их в больших количествах.

Компанию мне составил давешний знакомый – Федор. Он оказался человеком любезным и, несомненно, образованным. За завтраком мы обсуждали всякие пустяки: уточек Юсуповского сада, последний фейерверк на Дворцовой и другие приятные события.

Завтрак – важнейшая трапеза. Недаром великий Суворов наказывал: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу». А на качество пищеварения легкая необременительная беседа оказывает самое благотворное влияние.

После завтрака мы прошли в соседнюю комнату проведать пациента, который по-прежнему спал. Это был, несомненно, добрый признак и я, пребывая в превосходном состоянии духа, отпустил Михаила отдохнуть.

Федор сказал, что ему поручили оказывать мне всяческое содействие и служить в некотором роде посредником между высокопоставленными господами… – он ткнул указательный палец в потолок и заговорщически подмигнул, – и господином доктором, то есть мной, а также поинтересовался поведением своего товарища.

В ответ я дал самую лестную оценку Михаилу. Поведал о событиях прошедшей ночи и состоянии пациента, опустив, впрочем, детали, не имеющие отношения к делу. Кроме того, я выписал некоторые рецепты, попросив доставить лекарства не позднее обеда, и оговорил круглосуточное дежурство опытной сиделки у постели больного.

Федор предложил, чтобы, учитывая размеры больного и состояние его здоровья, наряду с сиделкой в комнате находился кто-нибудь из подьячих, скажем, Мишаня. Я выразил непременное согласие и крайне довольные друг другом, мы расстались.

Через час с четвертью приехала сиделка, миловидная женщина лет сорока по имени Дарья – опытная лицензированная медицинская сестра. Мы уже были знакомы, она ранее помогала мне лечить пациентов. Поздоровались сердечно, но с некоторым налетом чопорности, как предписывают правила профессиональной этики. Не успел я ввести сестру в курс дела, как к нам присоединился Михаил, успевший, по его выражению, немного «соснуть» и поэтому чувствовавший себя превосходно. Увидев, что сиделка – достойная, зрелая женщина, а не молоденькая ветреная выпускница лицея, он немного огорчился. Эмоции столь явно отразились на его лице, что такому опытному физиогномисту, как я, не составило труда сделать вывод: «То, что хорошо для врача, не всегда хорошо для подьячего».

Ближе к вечеру объявился Жуковский. Сиделка при встрече с ним пунцово зарделась и уронила на пол шприц с лекарством. Михаил недовольно насупился и отошел к окну. Я также не остался равнодушным, но, как воспитанный человек, скрыл свои эмоции. Лев, казалось, никак не отреагировал. Он по-прежнему лежал, размеренно дышал и эпизодически вздрагивал во сне.

– Доктор, я жду тебя внизу, идем разбираться с дерьмом.

Сестра стала не просто пунцовой, а приобрела пикантный фиолетовый оттенок, томно закатила глаза и медленно сползла вдоль стены. Михаил с любопытством уставился на меня и заржал спустя несколько секунд. Лев… Да бог с ним, с больным! Я был просто взбешен очевидной беспардонностью капитана и, чтобы как-то разрядить ситуацию, немедленно вышел из комнаты. Как и следовало ожидать, Жуковский даже не подумал принести извинения. Он просто не заметил, не понял всего произошедшего! Не помню, как мы оказались на улице.

Шел мелкий дождь. Он едва слышно, убаюкивающе шумел. Мы, врачи, такой шум называем «белым», он очень полезен для здоровья в целом и для психики в-частности. Вода пузырилась в ручейках, бегущих вдоль улицы. Картина умиротворенной природы несколько меня успокоила. Мы перешли Львиный мост, его стражи, товарищи пострадавшего, приветливо заворчали и отсалютовали нам хвостами.

– Доктор, давай по пути заскочим в одно место. Надо жалобу разобрать. Да и вообще шмон навести.

– Жуковский, если у вас есть неотложное дело, я могу подождать на улице.

– Да нет, доктор, не бузи. Мне нужна твоя помощь. Ну, помоги как товарищ. Жалобу одна старушка подала, утверждает, что в китайском ресторанчике разводят свиней. Прикинь, натурально, устроили свиноферму. Старая в деревне жила и божится – слышала ночью голоса или как там, хрюканье свиноматки и поросенка! Я и прошу тебя, давай зайдем. Ты, как врач, проверишь там гигиену или еще что?

Конечно, это не моя обязанность – проверять санитарную обстановку, но свиноферма в центре города? Я был заинтригован и энергично шагнул в предупредительно открытую капитаном дверь ресторана.

Едва переступив через порог, Жуковский зычно затребовал подать ему «самого главного китайца». Навстречу нам выбежал, кланяясь, малорослый мужчина азиатской внешности и стал предлагать свои услуги господину капитану.