Ганька напоказ вытащил наган и помахал в воздухе стволом.

– Сдурили ребята, – буркнул Нерехтин, пытаясь уменьшить вину.

– Всё одно кто-то первым гавкать начал, – напирал Ганька. – Кто?

– Да все болтали… Весь затон гудел… На «Суворове» зачинщики!..

Но Ганька не купился на отговорки. Ему хотелось насладиться властью.

– Нет главного – значит, все главные!

Ганька играючи наставил наган на Федьку Подшивина и выстрелил.

Федька рухнул. Речники шарахнулись в разные стороны. Чекисты тотчас вскинули винтовки. Ганька жеманно сдул дымок со ствола нагана.

– Или ты главный? – Ганька наставил наган на кочегара Челубеева.

– Да что же оно?… – побелел и задёргался Челубеев.

Иван Диодорович понял суть глумливого чекиста: петрушка из балагана. Такой будет убивать, пока не натешится превосходством. Пока не сломает.

– Гриша Коногоров заводилой был, – глухо произнёс Нерехтин.

Ему было уже наплевать на грех. Просто хотелось скорей прекратить это невыносимое измывательство. А Гришка заслужил своё. Его предупреждали.

– Я?! – охнул Гришка и скомкал пятернёй форменку на своей груди.

Ганька перевёл наган на Гришку и снова выстрелил.

Гришка упал на палубу с дробным стуком, будто развалился на части.

– Вот это и есть диктатура пролетариата! – удовлетворённо заявил Ганька.

Речники потрясённо смотрели на Федьку и Гришку, лежащих на палубе у них под ногами. Как же так? Только что были живы! Этого не может быть! Так не делается! Мятеж – его же как бы не всерьёз затевали, не до смерти!..

– Имеются ещё недовольные? – победно осведомился Ганька.

– Больше нет, товарищ командир, – ответил Нерехтин.

На пароходах они уходили от мести, от смерти – от обречённого города Вольска вверх по Волге к Самаре. Со станции по городу из всех орудий бил бронепоезд большевиков. Пыльные разрывы взлетали на улицах и площадях, осколки секли по колоннам и фронтонам зданий, валились афишные тумбы и телеграфные столбы, опрокидывались брошенные пролётки извозчиков. На Плетнёвской дороге к штурму города готовились красногвардейские тачанки. Но Вольск никто не оборонял. Те, кто остались, сидели в подвалах и погребах.

Два десятка пароходов ожесточённо дымили. Обтекая пеной, работали гребные колёса. На мачтах вились чёрно-жёлтые флаги КОМУЧа. Пароходы были разные: буксиры и скоростные товарно-пассажирские суда, пригородный «фильянчик», громоздкие старые «американцы», длинный и плоский танкер. Беженцы заполнили все каюты и палубы. Дамы с багажом, купчихи с узлами, дети, старики, чиновники в сюртуках, коммерсанты, инженеры с цементного завода и рабочие с электростанции, врачи, попы в рясах, офицеры и солдаты, перепуганные девицы, лавочники, учителя, крестьяне и железнодорожники.

Флотилию возглавляли четыре самых мощных буксира. На хлебных пристанях их наспех блиндировали досками и мешками с песком и вооружили полевыми пушками. Буксиры готовились к сражению с красными. Наверняка на Сызранском мосту большевики выставят пулемёты, и своей артиллерией буксиры должны подавить огневые точки врага, чтобы флотилия прорвалась под пролётами. Убьют кого, потопят судно – что ж, это гражданская война.

Хамзат Мамедов плыл на буксире «Вандал». Он не задумываясь выбрал пароход своей фирмы – Товарищества братьев Нобель. Сработала привычка. Мамедов сидел на корме под буксирной аркой, а рядом лежал раненный в живот парень, боец нелепой Вольской Народной армии КОМУЧа – армии мятежа.

– Дай ещё… – пошептал он.

Мамедов достал фляжку с водой и поднёс к сухим губам раненого.

– Я умираю? – сипло спросил парень.

– Да, – кивнул Мамедов. – Помолыс, друг, и умырай, нэ бойса.

Вольский мятеж вспыхнул в базарное воскресенье. Крестьяне приехали в город с товарами, а красноармейцы не пустили их, спекулянтов, на торговую площадь. Крестьяне полезли в драку. Красноармейцы принялись стрелять. Озлобленные мужики взломали оружейный склад. И началось побоище.

Красных в то время в городе было совсем мало: их отряды отправились в Балаково на подавление тамошнего восстания. Мятежники Вольска перебили всех, кого нашли; яростно оборонялся только председатель ревкома – строчил с балкона из пулемёта. Разгул крестьянского гнева в бушующем Вольске сразу использовали местные офицеры. Они объявили город территорией КОМУЧа – Комитета членов Учредительного собрания. Но КОМУЧ, подчинивший своей власти Самарскую губернию, ничем не мог поддержать мятежников Вольска: Самара была слишком далеко, да и Волгу красные перекрывали в Сызрани. Окружённый Вольск продержался десять дней. Потом большевики двинулись в наступление. И половина жителей Вольска бросилась к пароходам.

А Хамзат Мамедов, оперативный агент компании «Бранобель», оказался в Вольске случайно. Он пробирался с Кавказа в Самару.

Эмануил Нобель не боялся гражданской войны: его компания поставляла третью часть всей российской нефти, и Нобель полагал, что нужен и красным, и белым. Лето восемнадцатого года Эмануил Людвигович решил провести, как обычно, на минеральных источниках в Ессентуках, где предпочитали отдыхать промышленники, коммерсанты и финансисты. С собой он взял Гению, жену младшего брата Йосты, и её детей с гувернанткой. Гения любила дамское общество в Кисловодске. Из Петрограда на Кавказ по взбаламученной стране семейство сопровождал Хамзат Мамедов – он один стоил взвода охраны.

В Ессентуках Эмануил Людвигович и получил неприятное известие из Главной конторы в Петрограде. Управляющий телефонировал, что из Николо-Берёзовки на Каме пришла депеша от господина Турберна, геолога Арланской экспедиции. Турберну не доставили буровое оборудование, хотя баржу с нужным грузом Самарская контора отправила ему уже три недели назад. От результатов бурения под Арланом зависела судьба всей компании. И Эмануил Людвигович спешно командировал Мамедова на поиски баржи. Вот так Хамзат Хадиевич и попал в Вольск, а потом на борт буксира «Вандал».

На закате вольская армада бросила якоря у берега – в эту навигацию никто не выставил на фарватерах бакены, и бакенщики не зажигали на ночь огни. С рассветом армада снова двинулась в путь. И вскоре впереди на бледном небе тонкими линиями обрисовался длинный Александровский мост у Сызрани.

Мамедов, разминая плечи, поднялся в штурвальную рубку. На судне его уже знали и везде пропускали – как-никак, доверенное лицо самого Нобеля. В Мамедове была какая-то снисходительная восточная повелительность, и люди безотчётно подчинялись ему, хотя никаких особых прав он не имел. В рубке рядом с матросом-штурвальным стояли капитан «Вандала» в чёрном кителе, старпом и пожилой артиллерийский офицер – начальник флотилии. Офицер оглянулся на Мамедова и молча поприветствовал, коснувшись пальцами козырька фуражки. За «Вандалом» по реке рассыпались дымящие пароходы.

А под пролётами моста появились два буксира. Перед носом «Вандала» вдруг с плеском взметнулся водяной столб, а потом донёсся хлопок выстрела.

Пассажиры на носу «Вандала» забеспокоились. Заплакал разбуженный ребёнок. Матрос у штурвала застыл. Капитан поднял бинокль.

– Без паники, Телегин, это наши! – сказал он. – Вижу флаги КОМУЧа!

– Наши! Наши! – загомонили внизу пассажиры. – Бог милостив!

Два буксира уверенно подходили всё ближе. У переднего парохода на мачте рядом с флагом КОМУЧа полоскался длинный вымпел командующего. На передней стенке капитанской рубки было написано название – «Вульф».

На колёсном кожухе «Вульфа» появился моряк с рупором.

– Кто такие? – крикнул он.

Артиллерийский офицер тоже взял рупор и вышел из рубки.

– Мы – речной отряд Вольской Народной армии КОМУЧа! Отступаем в Самару! Я – командир отряда штабс-капитан Соколов!

– Я – командующий Речным боевым флотом КОМУЧа мичман Мейрер! – ответил моряк, судя по голосу – совсем мальчишка. – Готовьте швартовы!