Сергей Николаевич… Серж… он заходил по вечерам, вернувшись со службы, справлялся о здоровье, а я ждала его вечерних визитов и… трепетала. Непростительная слабость! Дала денег Капитолине, чтобы та купила мне простое недорогое платье, и на следующий день она явилась с коробкой, в которую были упакованы два платья – дневное из дымчатого шелкового репса и домашнее, поплиновое с набивкой.

– Барин распорядились, – сообщила она на мой удивленный взгляд.

Вечером на вопрос о платьях, Бочаров сказал:

– Никоим образом не желал обидеть или задеть вас. Понимаю, что выбор мой не искусен – я не знаток женских нарядов, но примите эту одежду в… аренду, на время, пока доберетесь до модных магазинов.

– Хоть вы и не знаток нарядов, зато умеете преподнести. И выбор вовсе неплох, покрой и ткани хороши, – ответила я вполне искренне и не удержалась добавить: – После сообщите, сколько заплатить за аренду?

– Всенепременно, Елена Даниловна, – последовал ответ, расцвеченный улыбкой.

Одноэтажный, с мезонином, окруженный небольшим садом, домик Бочарова был невелик, скромно, но хорошо меблирован и удобен для жизни. На первом этаже располагались небольшая гостиная, столовая и четыре комнаты – одна из них, в левом крыле, служила хозяину кабинетом. Меня поместили в одной из спален правого крыла. За окнами неустанно моросил холодный ноябрьский дождь, грустные мокрые яблони роняли последние листья, маленький пруд-озерцо, окруженный бордюром из округлых камней, пузырился, намереваясь выйти из берегов.

От Капитолины я узнала, что у барина в городе есть квартира, где он и живёт, а сюда, в Гатчино наведывается только по выходным, да и то не каждый раз.

– Это они ради вас, барыня, кажный божий день приезжают, – сообщила она то ли с упреком, то ли с одобрением.

Вечером пятого дня, слегка покашливая и облачившись в новое домашнее платье, я вышла к ужину.

– Несказанно рад видеть вас в добром здравии или на пути к нему, – витиевато приветствовал меня Сергей Николаевич, одарив своей короткой улыбкой.

– Вы умеете не только выбирать дамские наряды, но и выстраивать изящные комплименты.

– Вы переоцениваете мои возможности. Кстати, признаюсь… при первом знакомстве вы показались мне немного… другой.

– Какой же? – не без ехидства спросила я.

Он помолчал, видимо, подбирая слова.

– Глуповатой трусливой дамочкой? – подсказала я.

Широкая улыбка была мне ответом. Когда он улыбался, то становился совершенно неподражаемым – загоралась синева глаз, на правой щеке возникала ямочка.

– Помилуйте, Елена Даниловна, я вовсе не это имел в виду.

– Что же тогда? Я ведь вас совсем не знала, – отговорилась я.

Он взглянул с какой-то вопросительной усмешкой, словно поймал меня на слове. Хотя, действительно поймал. Сама того не заметив, я перестала изображать трусливую дурочку, став почти самой собой, и в дальнейшем разговоре призналась, что мне нравится ездить в поездах, плавать на кораблях и скакать верхом.

– В детстве я жила в таком же доме, и сад был, и пруд, и баня, и лошади…, я даже как-то сбежала в ночное с деревенскими мальчишками. Тётушка меня страшно ругала за это. Я ведь росла в семье дяди, рано потеряла родителей.

– Мои родители тоже умерли, когда я был ребёнком. Отец – от старых ран, а мать – от чахотки, – сказал Бочаров. – Я вырос здесь, это дом моей тёти. В тринадцать лет поступил в Институт путей сообщения как обер-офицерский сын. У нас с вами схожие судьбы. Разве что я был один у родителей, а у вас есть брат.

– Брат? Да, кузен, сын моей тёти…

Кузен у меня действительно был, но я уже не помнила, когда виделась с ним в последний раз.

Капитолина шумно сервировала стол: вкусно дымящийся судок с котлетами, блюда с румяно обжаренным картофелем, хрустящими солёными огурцами…

– Кстати, вы упомянули о бане, – продолжил разговор Бочаров, принимаясь за еду. – Иван Гаврилович, доктор, считает, что парная вам совсем не повредит.

Баню затопили на следующий день ближе к вечеру, когда засинели сумерки. Закутавшись в теплый бурнус, я пошла вслед за Капитолиной по тропинке мокрого сада к сияющей свежим срубом бане, что стояла в стороне от дома на берегу большого пруда. Внутри пахло травами и распаренной березовой листвой. Упомянутая хозяином дома конструкция с насосом занимала половину предбанника и исправно подавала воду из пруда через большой медный кран.

Отослала горничную, заверив её, что справлюсь, разделась и, осмотрев парную, отважно забралась на полок. Поначалу сомлела, пришлось плескать в лицо холодной водой, а затем, обвыкнув, села на лавку, вдыхала духмяный пар и берёзовый аромат, потела, растекалась от удовольствия.

Возвращалась в дом в темноте, задыхаясь от неги и усталости. Капитолина принесла горячий чай с мёдом.

– Барин опять из города приехали, – сообщила она.

Напилась чаю, отпустила горничную и устроилась на кушетке, не думая ни о чём – такое удавалось не часто. Распустила волосы, стянутые полотенцем, и принялась расчесывать их, добиваясь гладкости. Темные с каштановым отливом густые волосы всегда были моей сильной стороной. Расчесала, заплела в косу, рассмотрела себя в ручное круглое зеркало, что принесла горничная. Сельская простушка с крупноватым носом и пухлыми губами глянула оттуда. Щёки пылали румянцем, глаза прояснели, губам вернулся здоровый вид и цвет – затянулись трещины, что появились во время лихорадки.

Негромкий стук в дверь заставил вздрогнуть, не от испуга, скорее, от волнения.

– Войдите, – сказала я.

Он вошёл, остановился в дверях.

– Добрый вечер, Елена Даниловна. Зашёл пожелать спокойной ночи да спросить, понравилась ли вам моя баня?

– Баня превосходная, я словно заново родилась. И оценила ваш насос для качания воды. Это потрясающе!

Он улыбнулся, запустив ямочку на щеку.

– Премного благодарен…

– Это я благодарна вам. Вы каждый день совершаете долгую поездку сюда. Завтра последний день, когда я пользуюсь вашим гостеприимством. Признаюсь, не помню, когда мне было так хорошо. Несмотря на катаральное воспаление…

– Я рад… – сказал он, смешался и быстро добавил: – Разумеется, не тому, что вы заболели, и, тем более, тому, что собираетесь покинуть мой дом, а тому, что эти обстоятельства… короче говоря, рад знакомству с вами. И не спешите, прошу вас, вы ещё не оправились после болезни…

Он даже заикался, произнося эту неловкую патетическую речь. Я, повинуясь какому-то неосознанному порыву, поднялась с кушетки; зеркало, которое так и держала в руке, выскользнуло, я бросилась ловить его, испугавшись, что сей миг оно разобьётся, и столкнулась лбом со лбом Сергея, который тоже поспешил за зеркалом. Отшатнулись, он схватил меня за руку, удерживая от падения, мы сели на кушетку, потирая лбы и смеясь. Бочаров наклонился и поднял зеркало, виновника происшествия.

– Не разбилось? – спросила я.

– Нет, цело.

– От меня вам одни расходы, – посетовала я.

– Это неважно… Не сильно я вас ушиб?

– Не более, чем я вас. Нужно приложить пятак или что-то холодное…

Он сидел рядом на кушетке, и его близость действовала на меня завораживающе, всё в нем влекло меня, синие глаза, движения, запах, дыхание, темные мягкие волосы… Я потрогала его лоб, проверяя наличие шишки от удара, и не смогла удержаться, уступив давнишнему желанию растрепать ему волосы. В следующее мгновение его губы прижались к моим, сначала коротко, словно на пробу, затем горячее и настойчивей, и я не могла не ответить на поцелуй. Если бы он зашёл дальше, мне, признаться, было бы трудно устоять, но он сжал меня за плечи и отпустил, поднялся.

– Пожалуй, пойду. Пришлю Капитолину, у нее есть средства от всех болезней. Спокойной ночи, Елена Даниловна. Останьтесь еще хотя бы на пару дней.

Сказал и вышел, а я заметалась по комнате, не в силах справиться с волнением. Пришла горничная с примочками и советами, и я немного успокоилась.

Утром проснулась, когда в столовой пробили часы – они били настолько громко, что их звон слышался во всех комнатах дома. На столике у кровати под гребнем лежал свернутый вчетверо лист бумаги, надписанный: Елене. Подержала его в руке, боясь развернуть, вернула на стол. Расчесала волосы, заплела в косы, закрутила кренделем. Достала из платяного шкапа корсет и своё платье. Вздрогнула от стука в дверь. Сергей? Нет-нет! Схватила непрочитанную записку, сунула в ридикюль. Явилась Капитолина.