Он и имя внуку уже придумал – Максим, в честь пролетарского писателя Максима Горького. Как гордо будет звучать – Максим Андреевич Блинов! Конечно, не Блинов, а Тихонов, но в голове он упорно называл его своей фамилией, а не отца. «Тихонов – ну что это за шелест букв, какая-то невзрачная, серая фамилия, как зима в Сибири, а вот Блинов – совсем другое дело, яркая и горячая, как солнце. С такой и жить и карьеру делать – одно удовольствие.» Необходимо заметить, что со стопроцентной уверенностью внука ему никто не обещал, но знакомый врач обнадёжил: «Дорогой Карл Иванович, не волнуйтесь, будет вам точно внук, гарантирую – пятьдесят на пятьдесят».

– Если внучка – тоже хорошо, но всё-таки лучше внук. Так, куда же Варвара (жена Карла Ивановича) поставила кофе?

По квартире витал тонкий аромат Chanel №5, который с трудом удалось достать через знакомого мидовца в Москве на день рождения жены. Для него не было неразрешимых задач, но иногда случались «непростые» вопросы, которые требовали особого подхода. Некоторые назвали бы его «пройдохой», но на самом деле это был высокий профессионал своего дела, который в тонкостях познал советский образ жизни и плавал в нём, как килька в томате. Да, несомненно, он был советским бонвиваном самой высокой пробы, но не забывал и про родное предприятие – трудился на его благо не покладая рук.

Карл Иванович сварил чашку ароматного кофе и, беря с тарелки уже третью шанежку – так в Кемерово называют круглые булки с творогом сверху, – размышлял: «Вот шанежки, казалось бы, странное слово. А ведь мало кто знает, что пошло оно от Коко Шанель. Говорят, она обожала такие булки с творогом и съедала их на завтрак с кофеем минимум штук пять. А познакомил её с ними светлейший князь Дмитрий Романов, с которым у Коко был яркий, но короткий роман. Очевидцы рассказывают, что часто они устраивали с князем поедалки наперегонки, в которых Коко выходила неизменной победительницей. Съем и я ещё одну за её здоровье». Довольный от полноты прекрасно организованной жизни, он ласково похлопал себя по животу и расслабленно откинулся на спинку стула.

В дверь позвонили. «Кто бы это мог быть? Может быть, телеграмма от тёти Аси?» – попытался он себя успокоить. В СССР в 1953-м не любили неожиданные звонки в дверь, и даже такие уверенные в себе хозяева жизни, как Карл Иванович, вздрагивали и покрывались холодным потом, когда в их квартире раздавался нежданный звонок. Днём-то ещё куда ни шло, а вот ночью… Некоторые руководители от случайного ночного звонка сразу падали с инфарктом, а их цельнотельные жены одномоментно худели килограммов на пять.

Оказалось – посыльный с запиской из горисполкома: «Тов. Блинов, просим срочно явиться к председателю горисполкома тов. Горюнову. Дата. Подпись».

Карл Иванович недоуменно повертел её в руках: «Странно. Вроде ничего срочного, когда я уходил в отпуск, не было. Может быть, телефон! Я же просил поспособствовать в установке телефона в квартире. Нет, вряд ли бы они стали посылать по этому вопросу курьера… Всё-таки это странно…», – размышлял Карл Иванович, выдернутый неожиданным визитом из утренней идиллии.

С председателем горисполкома Константином Ивановичем Горюновым они были знакомы давно – ещё по партийной работе в Новосибирске, а потом: он вот вырос до головы Кемерово, а Карл Иванович пошёл по хозяйственной линии и осел на «Коксохиме», что тоже было неплохо – крупнейший комбинат Кемерово. С одной стороны – размах, а с другой – начальников над тобой поменьше.

«Да, если посмотреть в суть вопроса, то и он, и я – мы оба по хозяйству, только у него забот больше, а денег меньше, – немного позлорадствовал Карл Иванович. – Что же я ему так срочно понадобился? – Город частенько обращался к руководству крупных предприятий – то там помочь, то тут оказать содействие. – Ну а как иначе? Одно же дело делаем».

Он быстро оделся и пошёл в горисполком – благо, было недалеко.

«Посмотрю заодно, как он там обосновался на новом месте – я ведь не был ещё у него в новом кабинете на площади», – горисполком занял основательное здание напротив строящегося Дома связи, которое изначально предназначалось для «наркомата всего» – МВД, но потом курс партии резко изменился, и его отдали городским властям.

Прошёлся по Островского, свернул направо, пересёк просторную площадь Пушкина, в начале которой поздоровался с гипсовым бюстом поэта на белом белёном постаменте, и вступил на ступени горисполкома: «Как быстро летит время… Ещё в начале 1949-го городские депутаты решили назвать площадь в честь великого русского поэта к 150-летию со дня его рождения – соорудили бюст по-быстрому, я же всё это помню. А в 1950-м должны были установить памятник, но, видимо, закрутились – в городе столько новых строек, и голова у них полна других забот».

«Красавец у нас городской совет! Жаль, конечно, что Москва башню на нём зарубила – как бы хорошо они в паре вместе с Домом связи смотрелись! Ну, конечно, им же там в Москве виднее: если экономить – так сразу на Кемерово. Ни разу здесь не были, а указания слать – хлебом не корми. “Борьба с излишествами!” Башня им помешала! Да Касьяныч9 такое сильное решение на Советском запроектировал! Ночами не спит, всё чертит, макеты клеит, а они – раз шашкой, и нет вам никакой башенки. Далась им эта башенка… Ну ладно, мы её ещё при случае достроим, не забудем, не проспим…»

Зашёл в просторный вестибюль. Постовой с кобурой на ремне поинтересовался: «К кому?» Оказывается, пропуск ему уже был выписан. «Ждут! Что же там такое случилось?»

Поднялся на второй этаж. «Шикарно они тут устроились – с размахом!» Залитые солнцем холлы с высокими потолками были устелены свежими ковровыми дорожками. В приёмную председателя вели массивные дубовые двери. Карл Иванович потянул за бронзовую ручку с шишечкой, тяжёлая дверь легко поддалась без малейшего скрипа:

– Добрый день, Зиночка. У себя? Зайду?

– Здравствуйте, конечно, заходите. Вас ждут.

В огромном кабинете за массивным дубовым столом сидел председатель горисполкома Константин Иванович Горюнов. Кабинет был ещё не до конца обжит, и даже внушительных размеров стол в нём казался каким-то сиротливым командировочным.

Увидев Карла Иванович, он расплылся в улыбке, встал из-за стола и сделал несколько шагов ему навстречу, показывая тем самым, как рад его видеть:

– Карл, сколько лет, сколько зим! Как у тебя? Говорят, пополнение рода Блиновых ждёшь?

– Спасибо, Костя! Всех учёл, даже будущих граждан города. Всеми мыслями со Светочкой, врачи у нас в Кемерово, конечно, замечательные, но всё равно переживаем.

– Сколько осталось?

– Говорят, недели две.

– Ну, чтобы всё у вас было благополучно!

– Спасибо! А у вас как дела? Что-то срочное?

– Да. Извини, что выдернул тебя из отпуска. Но без тебя мы, кажется, не разберёмся.

– Ну, давай, рассказывай…

– Помнишь, в 49-м мы новую площадь, которая на Орджоникидзе, постановили назвать в честь Пушкина? И памятник решили установить в следующем году.

– Конечно, сегодня шёл мимо – с Александром Сергеевичем поздоровался.

– Ну, закрутились, понимаешь, забегались. Тут сначала это НАТО образовалось в 49-м, потом этот штатовский самолёт сбили в 50-м. Все же на нервах постоянно – вдруг новая война. Не мне тебе рассказывать – мы же куём оборону страны. Ну а потом – Корея. 19-й съезд партии. И тут Сталин умер. Ну не до памятника нам было.

– Я тебя понимаю.

– Так вот, в 49-м мы поставили бюст Пушкина и в городском бюджете утвердили на памятник смету почти в 400 тысяч рублей.

– Так. Ой-ой-ой, вот это уже совсем нехорошо…– как всякому опытному снабженцу, ему не понравилось сочетание такой крупной суммы и унылого выражения лица собеседника.

– Правильно понимаешь – ой-ё-ёй. Сейчас уже 53-й, а памятника – нет. Мой человек в Москве услышал, что через месяц будет у нас комиссия с ревизией из Центра. Понимаешь, чем дело пахнет?

– Да уж понимаю. Сколько, говоришь, бюджет? 400 тысяч? Тут строгачом можно и не отделаться…