Гринька всё понял.

Нужно держать дверь, до последнего, упираться что есть силы. Морок пока действует, но скоро спадёт, и разъярённый охотник рванёт за добычей. А за ним и рыбаки…

Вейка отвязала и сбросила плот, ловко спустилась по верёвочной лестнице. Виновато посмотрела на Гриньку и качнула головой.

Тело начало слушаться. Он развернулся и упёрся в дверь. Держать.

Попытка открыть. Там сначала, похоже, не поняли, что происходит. Ещё раз. Ещё. Удар. Сильнее. Где там Вейка? Отплывает. Дверь немного поддалась, и вдруг за ней затихли. Наверное, сейчас будет удар, который он не выдержит.

Сверху выбили окно, куски толстого стекла посыпались на голову. Но в проём вряд ли кто пролезет – слишком узко.

Зато отвлекли. Удар отказался внезапным, Гринька отлетел и распластался на палубе. Вот и каторга.

А туман-то возвращается, шипит, плавится около Вейкиного круга. Лезет в незащищённое горло, царапает нос. Похоже, команда тоже сообразила, что отрава может вернуться, а стекло разбили. Один лишь охотник выскочил на палубу и замер, уставившись на девушку с веслом, плот под которой окружали ритмично двигающиеся змейки, добавляя скорости.

Гринька глубоко вдохнул, поднялся, пока не поймали, и сиганул за борт.

Вода холодная, но приятная. Говорят, что жечь начинает где-то через минуту.

Он вынырнул и попробовал разглядеть девушку. Не видно, плывёт всё перед глазами. Лишь что-то светится в тумане.

Ничего, где моряк-рыбак не пропадал…

Плавать он толком не умел, гребки быстро ослабели, тело задеревенело, заныла кожа. Да и дышать в тумане, раздирающем легкие, было невозможно.

Последний вдох, нырнуть, открыть глаза и хоть посмотреть, какую красоту прячет море. Никто ж не видел. И Гринька так и не мог понять, стоит ли проклинать тот день, когда он почувствовал укол в бок. Или стоит жалеть, что не успел позвать её, как просила.

Боже, сколько змеек.