Annotation

В этом мире туман поселился навсегда. Разъединил его, породил деньги-змейки и дал работу дружной морской братии, всегда тоскующей о чём-то необычном.Рассказ занял третье место на конкурсе "ФантЛабораторная работа – 17".

Гринька сидел на глинистом обрыве и беспечно болтал ногами. Мошки крутили танцы, жужжал заблудившийся шмель. Летний ветерок ворошил волосы. Над водой клубился густой вечерний туман.

Кажется, что протяни руку – и дымка потянется навстречу, выкинет ложноножки. А ты отпрянешь, потому что испугаешься померещившейся в тумане тени. Так что сиди и болтай ногами, да разглядывай тугие клубы – вдруг увидишь серебряную змейку.

Гринька понимал, что в случае такой удачи он ничего сделать не сможет: только нырнёшь в туман и плюхнешься в воду, а добыча точно ускользнёт. Но в последнее время, когда за день намаешься на пароме, сидеть на берегу и мечтать о внезапном счастье превратилось в привычку. Хоть немного развлекаешься.

В шею что-то кольнуло. Гринька почесался, рассчитывая прогнать комара. Кольнуло в бок – досадливо хлопнул. Когда снова укололи, Гринька развернулся, земля под ним обвалилась, и, беспомощно хватаясь за жухлую траву и глину, он съехал к самой воде. Ободрал локти.

– Плавать-то умеешь, мечтатель? – наверху смеялась рыжая девушка.

Гринька чертыхнулся, отряхнулся, осторожно пробрался по камням к овражку и вскарабкался обратно на обрыв.

– Ты кто? – захотелось, конечно, столкнуть незнакомку и тоже посмеяться сверху. Ведь знает, как страшно намочиться. Но она же всего лишь колола его, заигрывала…

– Путешественница, понял? – девушка смело подошла и взъерошила ему волосы. – А вот ты кто, такой неуклюжий?

Гринька будто онемел. Неужели он настолько беспомощный и беззащитный, что любая прохожая вот так запросто подбирается, щекочет, чуть ли не сталкивая в воду, и потом без разрешения трогает его волосы? И смотрит нагло. И смеётся.

– Ну, молчи-молчи. Мне такой и нужен. Но если змейку не поймаешь – загрызу. Я, кстати, Вейка.

Девчонка как ни в чём не бывало скинула походную котомку, достала свёрнутую холстину, закупоренные баночки с красками и пару кистей. Гринька опасливо отступил:

– Ты не путешественница.

– Лучше помоги, а? Если поймаем змейку и ты меня переправишь на ту сторону, я придумаю, как тебя отблагодарить. Бросишь батрачить, купишь земли и построишь дом. Меня жить позовёшь, – назвавшая себя Вейкой подмигнула и протянула пустую банку с захлопывающейся крышкой. – Это для неё.

Гринька несмело взял. Всё это попахивало авантюрой и каторгой.

– Сейчас я буду писать, а ты сосредоточься и жди. Когда змейка выскочит из тумана и потянется к полотну, лови и запихивай в банку, – Вейка ещё раз подмигнула и уселась на траву, – и помни, что загрызу!

Гринька недоверчиво присел на колени. Странная ситуация. Сбежать не хватало духу: рыжая заворожила. Тюкнуть бы её за выходку, да обида сразу прошла. Захотелось дождаться и понять, что за приключение такое. Наказание не пугало – не верилось, что эти веснушчатые ручки сотворят колдовство, способное притянуть серебряное чудо, которое вживую лично он никогда не видел. Только в виде рубленных монет-десятин. Девчонка скорее не в себе. Но почему-то совершенно не хочется разочароваться.

Заныл содранный локоть, прогоняя размышления.

А Вейка меж тем уверенно намешала разноцветное масло на подоле, быстрыми мазками нанесла на холст подобие радуги и вдруг тихо запела о том, как сиротливо жить в мире, рассечённом на две половины. Мире, окружённом морской водой, которая отторгает человека и рождает серый туман. О том, как нелёгок труд моряков, ежедневно пробирающихся к противоположному берегу сквозь мглу, крадущую души. О том, что серебряная змейка однажды принесёт избавление…

Гринька заслушался и не заметил, как побледнел туман, налился свечением, заметались в нём яркие всполохи. Лишь любовался, как лёгкая рука рождает красочные танцы, манящие необычными линиями и цветами.

Вейка неожиданно закашлялась. Наваждение тут же спало.

– Не получится. Не долечилась. Потом попробуем, – девушка подскочила и принялась собираться. Холст безжалостно забросила в туман. – А ты, небось, размечтался. Может, завтра повторим.

Только когда Вейка исчезла в высоком кустарнике, Гринька понял, что даже не представился. Остолоп. И куда она в таком грязном сарафане?

*****

Долго же возвращаться с любимого обрыва. Вверх-вниз, вверх-вниз, пока не взберёшься на обрывистый холм, упирающийся в поселение. И остановишься отдохнуть.

Южная пристань притягивала простотой и гармонией. Особенно когда любуешься ею с самой вершины. Понятный рисунок: её заново отстроили после пожара. Чёткая линия новенького причала с рядком посудин разного калибра. Склады-навесы, укрывавшие товар, и крепкие бараки, приютившие портовиков, моряков и рыбаков. Шпиль главного управления. Единственным злачным местом была корчма, которую хозяин пристани всё грозился прикрыть. Она жалась к тракту, уходившему на северо-запад в столичную область.

Вечер доедал солнце, и Гринька был уверен, что старик уже в корчме, давно пьёт разведённую медовуху, побаиваясь перебрать и мучаться на следующий день на вахте. Так хотелось поделиться с ним случившимся…

Скатившись с холма, Гринька сквозь заросли пробрался к тракту, прямиком к кабаку – благо зазывающий фонарь, раскачивающийся высоко над главной дверью, был виден издалека.

Внутри битком. Будучи редким гостем, он не ожидал, что в непраздничный день может собраться столько народу. Подойдя к замусоленному столу, за которым старик угрюмо прикладывался к именной кружке с выщерблинами, Гринька возбуждённо ткнул его:

– Привет, слушай, сегодня скрипачи будут? Ты не говорил.

– О, малыш. Как ты мне надоел. Дома пить не даёшь, так ещё и сюда припёрся.

– Да пей, сколько пожелается. Совет нужен.

Старик хмыкнул, кивнул, чтобы Гринька присоединялся, и сделал большой глоток. Поморщился.

– Совет тебе… Влюбился небось. Совет тебе простой: выпей. Это раз. Скоро придёт бродячая художница – обещает рисовать необычные портреты. Вот ты постарайся, чтобы и тебя нарисовала. Заметит твою морду богатая вдова на выставке – удачно женю. Это два.

– Ты сколько выпил?

– Начина-ается.

Гринька от злости махнул рукой и выскочил наружу, не попрощавшись. Старик явно перестарался, завтра будет хныкать и растекаться киселём, а работать за него другим. Сколько можно? Достало…

Уж на покой бы ушёл, что ли. Да уехал в свои тутовые заросли.

Нужно вдохнуть сыроватый воздух, подержать его, выдохнуть. Не попался бы кто под горячую руку. Тогда дыши – не дыши.

А не выпить ли? И вместе со стариком всю смену мучаться.

– Так дашь совет-то? – вернувшись, Гринька плюхнул тяжёлую кружку на стол.

– Точно влюбился, – старик устало усмехнулся. – Какой я тебе советчик, если сам с женой поруганный?

– Вредничаешь…

– Вредничаю. Следующая кружка за твой счёт, и завтра не ныть. Тогда посмотрим.

– По рукам. Тут такое дело…

Послышался звук настраиваемых музыкальных инструментов. Гринька поперхнулся от досады. Это музыканты. Скрипачи забредали в порт нечасто, на несколько вечеров собирая всю местную публику. Обдирали трудяг, скопивших жирок, и возвращались обратно в столицу. Либо перебирались кочевать на другой берег. Сейчас такое начнётся, что не до разговоров по душам.

– Господа! Тишина! Имею честь представить вашему вниманию любимых гостей, в который раз посетивших наши приморские края, а также их новую напарницу, – владелец корчмы попытался взять многообещающую паузу, – богиню холста и кисти.

Корчма заулюлюкала.

– Традиционно любой музыкальный каприз за вашу плату. И, как яблочко на торте, ой, ягодка… Быстрый портрет от богини! Лучший натурщик-энтузиаст получит награду! Посему всем посетителям готов дать скидку, – корчмарь вдруг пискнул на последнем слове, окончательно стушевался и просто махнул рукой, разрешая начать представление.