СТАНИСЛАВСКИЙ. Деньги несусветные.
РЕЖИССЕР. Нужна ли нам реалистическая игра?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Только если она приносит деньги.
РЕЖИССЕР. Почему у нас нет великих актеров?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Потому что они не играют за деньги.
РЕЖИССЕР. Почему у нас так много профнепригодных звезд?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Потому что в них вложили огромные деньги.
РЕЖИССЕР. Почему бы эти деньги не вложить в людей искусства?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Это не принесет никаких денег.
РЕЖИССЕР. Но, может быть, искусство стоит того?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Не понимаю, о каких деньгах идет речь. Искусство бесценно.
РЕЖИССЕР. Где современные комедии?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Там, где зарабатывают деньги.
РЕЖИССЕР. А где современные трагедии?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Там, где их не зарабатывают.
РЕЖИССЕР. Как вы относитесь к современной театральной реформе?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Кто-то заработает много денег.
РЕЖИССЕР. Нужна ли нам система Станиславского?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Только чтобы ее продать за деньги Западу.
РЕЖИССЕР. Но, говорят, вашей системой уже никто не владеет?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Система — не деньги. Ею нельзя овладеть.
РЕЖИССЕР. Ну, освоить.
СТАНИСЛАВСКИЙ. То есть превратить в собственность?.. Да ни за какие деньги!
РЕЖИССЕР. Ну, хорошо. Какие театральные критики нам нужны?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Которые пишут о вас за деньги.
РЕЖИССЕР. А какие не нужны?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Которые за деньги пишут не о вас.
РЕЖИССЕР. Нужны ли нам театральные фестивали?
СТАНИСЛАВСКИЙ. С денежными премиями.
РЕЖИССЕР. А как получить премию на таком фестивале?
СТАНИСЛАВСКИЙ. За деньги.
РЕЖИССЕР. А как получают Гран-при?
СТАНИСЛАВСКИЙ. За большие деньги.
РЕЖИССЕР. А где берут деньги театры?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Сдают свои помещения за деньги.
РЕЖИССЕР. Ау кого нет лишних помещений?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Сидят без денег, но не сдаются.
РЕЖИССЕР. Но ведь государство тоже что-то дает?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Это не деньги.
РЕЖИССЕР. Можно ли рассчитывать, что театр в ближайшее время не умрет, что театр выживет?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Будут деньги — выживет.
РЕЖИССЕР. А если денег не будет?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Будут премьеры без денег.
РЕЖИССЕР. Значит, театр все-таки выживет?
СТАНИСЛАВСКИЙ. В конце концов выяснится, что деньги решают многое, но не все.
РЕЖИССЕР. Согласен. Все решает отсутствие каких-либо денег. Тогда — все.
СТАНИСЛАВСКИЙ. Нет, в последний момент деньги появятся.
РЕЖИССЕР. Откуда?
СТАНИСЛАВСКИЙ. Деньги обычно сваливаются с неба.
РЕЖИССЕР. Деньги! Деньги! Деньги! Деньги!.. Где же их достать?
СТАНИСЛАВСКИЙ. А вот этого я не знаю. (Превращается в тень.)
РЕЖИССЕР. Константин Сергеич!.. Вы куда опять пропали? Без вас тяжело. Я вас совсем не вижу.
СТАНИСЛАВСКИЙ. После нашего разговора от меня осталась только тень. (Исчезает.)
Свет гаснет. Сцена опять пуста. Занавес.
2005
Призрак зюганизма
— Тревога! — закричал Капитан со своего мостика, и мы все, отдыхавшие после вахты, повскакали с коек в своих каютах.
Всю жизнь я работаю матросом на корабле, который ходит по Волге от Нижнего до Астрахани и обратно. Но такого еще не бывало… Корабль наш начало шатать, левый борт накренился к правому, а правый хлебнул воды…
Оказывается, кто-то невидимый подошел к нашему Капитану сзади и попытался отпихнуть его от руля.
Я заметил: это было как раз в том самом месте, где на берегу, на высоком утесе, когда-то стоял он, наш бывший усатый вождь и учитель.
Капитан, человек бывалый, удержал штурвал. Оглянулся — вроде никого.
Но через секунду — новое нападение. У штурвала началась форменная драка. Неведомая сила ударила Капитана и потащила в сторону. Корабль клюнул носом волну, корма бесстыдно заголилась. Затем нос вздернулся к небу, а корма ухнула в глубину. Так повторилось несколько раз, может быть, поэтому мы опоздали на помощь своему Капитану. Когда мы вбежали в рубку, наш Капитан, связанный, лежал на полу с кляпом во рту. И мы услышали голос Призрака, только голос, ибо говорящий не имел очертаний, но уже имел над нами власть.
— Всем оставаться на своих местах! Слушать мои команды! Под знаменем Ленина, под водительством Сталина вперед, к победе зюганизма!
Я не ослышался. Призрак хотя и говорил лозунгами, но все мы дисциплинированно слушали его речь. Слушали и выполняли. А что делать?.. Сопротивляться?.. Нашего Капитана Призрак выкинул за борт на наших глазах и, по-прежнему невидимый, встал у руля.
С этого момента положение стабилизировалось, на корабле воцарилась старая новая жизнь. Первым делом нас перестали выпускать на берег.
В столовой жрать стало нечего. Потом совсем нечего. Потом нечего стало совсем. Потом нечего совсем нечего, жрать нечего совсем стало.
— Это счастье, — сказал Призрак, и мы все стали целоваться друг с другом и поздравлять с праздниками.
Перед праздниками нам выдали талоны на водку, которые мы использовали как закуску.
Жить стало лучше. Жить стало веселее. А плыть вообще стало не нужно.
Мы месяцами, годами, десятилетиями никуда не двигались, стояли на мели, но по радио «Маяк» объявили, что «стоим на рейде». На верхней палубе установили китобойную пушку и стали ждать появления китов… Покуда киты в Волге до сих пор не появились, мы стали хранить в пушке ворованные друг у друга вещи.
В кинозале каждый день шел фильм «Кубанские казаки» — в память о великом итальянском режиссере Феллини.
Из Москвы приехал лектор Жданов и прочитал нам доклад о Михаиле Жванецком и постановление ЦК «Александр Солженицын — представитель социалистического реализма». Слушатели единодушно одобрили все, что увидели, а зрители единогласно поддержали услышанное.
Режим моей матросской жизни был таков.
С утра боевая и политическая подготовка. Считаем черные полоски на тельняшках и читаем книгу Леонида Ильича Брежнева «Малая земля».
Днем проверяем наличие якоря и пересказываем друг другу прочитанное утром.
Вечером драим пуговицы на бушлатах и переписываем стихи Анатолия Лукьянова, написанные в одиночном кубрике «Матросской тишины». Затем мичман читает нам наизусть стихи Юрия Владимировича Андропова о любви и дружбе. Затем пересказываем стихи прозой, хотя это и запрещено.
Ночью — сон. Во сне разрешается видеть каждому свое. Мне, например, регулярно снится, как я считаю белые полоски на своей тельняшке и — о ужас! — их количество не сходится с черными… В другом повторяющемся кошмаре я пляшу «Яблочко» на концерте художественной самодеятельности вместе с боцманом Черненко, почему-то Михаилом Сергеевичем.
А на Пасху (это новый коммунистический праздник) у нас была такая пьянка, что облевали весь корабль. Стали чистить и, видимо, не рассчитали: от стирки образовалась дырка в левом борту и началась течь.
Призрак сразу же заткнул дыру телами трех моих друзей-матросов и собрал общее собрание пассажиров.
— Среди нас враги! — сказал он. — Признавайтесь!
Все молча слушали, но признались те, кто не хотел молчать.
Их тотчас сослали на необитаемый остров.
— А крестьяне среди вас есть? — поинтересовался Призрак. — А евреи?.. А немцы?.. А татары?.. А чеченцы?.. А греки?.. А калмыки?.. А месхетинцы?.. А корейцы?.. А балкарцы?.. А гагаузы?.. А поляки?.. А ингуши?.. А карачаевцы?..
Вышел один гагауз, да и тот наполовину еврей.
Призрак дал ему орден «За чистосердечное признание» и отпустил на все четыре стороны вплавь до Мертвого моря.