Мне сказал редактор строго:
— О себе давай глаголь!
Благо, есть глаголов много,
В них вся жизнь моя… Изволь!
Долго прятали.
Родился.
Марк Розовский получился.
Встал.
Пошел.
Закончил.
Взял.
Получил и поступил.
Ну и сразу приступил…
Начал я писать и ставить.
Чтоб людей чуть позабавить.
Как Шекспир и как Мольер
(С той поры пятьсот премьер!).
Иногда я делал вид,
Будто я есть Еврипид.
Но мои трагедии
Были сплошь комедии.
Пьес моих штук сорок есть.
Я могу их дать прочесть.
Но, жалея очень вас.
Дам, конечно, не сейчас.
А пока прошу позволить
Мне вам о себе глаголить.
Спал.
Гулял.
Нашел.
Любил.
Много пел.
И много пил.
Рыл.
Орал.
Шептал.
Развелся.
Потерял.
И вдруг нашелся.
Жил.
Творил.
Громил.
Гремел.
Не скучал.
Скучал и тлел.
Иногда от счастья млел.
Мучил.
Мучился.
Молился.
Мчался.
Бился.
И бесился.
Перебился.
Мелочился.
Падал.
Дрался.
Колбасился.
Подымался.
Спотыкался.
Снова падал и вставал.
Рвал.
Рыдал.
Соединял.
Вновь развелся.
Вновь женился.
Странно, что не надорвался.
Странно, что не покосился.
Не заткнулся, не продался.
Важно, что не перебдел.
Молодел.
Плыл.
Тонул.
Не затонул.
Разве только нахлебался.
Но остался… Жить остался.
Самолет летел — разбился.
Я же в нем не оказался!
Раз в больнице очутился.
Выписался. Стал здоров.
Словно бык для тех коров.
Ах, не сыпьте соль на раны.
Трех детей от разных жен
Я рожал, вооружен
Мирным средством без охраны,
И с желанием одним:
«Ты любима — я любим».
А когда не мог любить —
Надо же такому быть! —
Я дурел.
Себя жалел.
Снова пил.
И снова пел.
Снова чуть не околел.
Врал.
Шутил.
Пилил.
Колол.
Оказался бос и гол.
Но опять чуток поднялся.
Испугался.
И опять Пал.
Пропал.
Пытался встать.
Сбился.
Сдулся.
Заблуждался.
Заблудился.
В зеркало любил смотреть
В первую от жизни треть.
Дальше — хуже: этот лик
В фильмах ужасов возник.
Не курю. Не тру косметик.
Все пороки, кроме этих.
Не храплю. Но это вот
Скоро и ко мне придет.
Я могуч. Могу расти
Вплоть до самой старости.
В молодости был ограблен.
Кто ограбил, тот на грабли
Эти сам же наступил.
Я стерпел. Но я не мстил.
Сказано: накажет Бог.
Он и сделал.
Как он мог.
Я же песенку пою
День за днем…
И лишь свою!
В хоре я не пел ни разу.
И перстней не выношу.
Не кидал окурков в вазу.
И грибов я не сушу.
Да, всегда я что-то делал.
Может, честно.
Может, смело.
Но заметьте, господа.
Я нигде и никогда
С подлецами не братался.
С суками не целовался.
Не лизал.
Не гладил их.
Получал за то в поддых.
Я мало верил коммунизму.
И швец, и на дуде игрец.
Свою ему я ставил клизму.
Чтоб он обделался вконец.
Я их парткомы ненавидел,
Я их ЦК не уважал.
Однажды я их так обидел,
Что целый год потом дрожал.
Но я не предал.
Не продал.
Я душу рвал. Я раздавал.
Я бился в стену головой.
Чтобы пробить ценой любой.
И что же? Голова цела.
Ну а стена…
Какой была.
Уже не будет.
Во дела!
Ах, жизнь!.. Зачем ты мне дана?!
Другой не будет ни хрена!
Я, конечно, много прыгал.
Дрыгал.
Бегал.
Стрекотал.
Жрал.
Толстел.
Худел.
Резвился.
Вновь развелся.
Вновь женился.
Вновь толстел
И вновь худел.
Ах, как много я галдел.
Много дел.
Но я горел.
Ах, как много я горел…
Сколько раз я был на грани,
Рядом смерть в кровавой бане —
Прочь, паскуда!.. Ей наживы
Я не дам. Да будем живы!
Да, я много помотался.
В громе славы и оваций
Я, оглохший, не зазнался.
Но, признаться,
Слишком много я крутился,
Я вертелся. Горячился.
Вроде многого добился.
Я сегодня вроде в ранге.
Полысел и чисто брит.
Может, в чем-то я и ангел.
Ну, а в чем-то и бандит
Ничему не научился?
Никому не поклонился?
Кто я? Что я? И зачем?
Что я пел? К чему стремился?
И во что я превратился?..
Может, дураком остался?
Почему я так смеялся?
Почему я плакал так?
Да, конечно, я дурак.
Все бы было хорошо.
Если б вовремя ушел.
Что ж, в каком-нибудь году
Обещаю — я уйду.
