И в перспективе ничего не мешает реализовать возможность финансирования коллективных благ по модели, когда каждый сможет направлять свою часть налогов на финансирование тех из них, которыми собирается пользоваться.

Есть известная в мире практика финансирования НКО в пределах 1 процентного пункта от доходов, уплачиваемых в рамках НДФЛ, когда гражданин сам выбирает НКО, в которые направляются эти средства. Такая модель позволяет реально повышать эффективность работы социального сектора. В России подобный подход, кстати, уже частично реализован в виде социальных налоговых вычетов.

Третий тезис, возвращаясь к ранее сказанному – о том, что в современном мире все утопии – это утопии педагогические. Какие могут быть предприняты шаги по изменению содержательности системы образования? Например, как в «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя», – это создание системы лицеев, готовящих учителей принципиально другого уровня, владеющих перспективными педагогическими технологиями, это шаг к будущему с более совершенной системой развития людей.

Мы часто используем понятие «нового поколения» технологий – такая метафора применима и к педагогике. Скажем, если с начала XX века городской транспорт, например, поменялся принципиально – сравните лошадей и автомобили, то ученики в школах как сидели за партами с досками, так и сидят – и неважно, что доски в некоторых школах стали электронными. Нужны какие-то принципиально новые шаги. Многие помнят движение педагогов-новаторов, думаю, нас ждет возвращение интереса к новым педагогическим технологиям.

Еще один сюжет. Сейчас намечается прорыв или, по крайней мере, новая волна в динамике освоения космоса. После перерыва в несколько десятилетий стартуют новые пилотируемые экспедиции на Луну, с перспективой будущего строительства там обитаемых станций. На очереди, быстрее чем многие думают, запуск добычи ресурсов на астероидах, с их транспортировкой на Землю, а также с использованием в целях дальнейшего освоения космического пространства.

В условиях все более очевидной ограниченности ресурсов на Земле, освоение космоса – способ избежать риска «окукливания» экономики и социальной жизни общества, и принесения развития в жертву неправильно понятой стабильности.

При рисках наступления, условно говоря, состояния «японизации» экономики, о котором говорилось, когда уже расти будет больше особо некуда, космос станет новым полем для экономической экспансии, предполагающей вовлечение значительного объема материальных ресурсов – металла, энергии и т. д., теперь уже в «космических» масштабах.

Василий Буров: Про космос полностью согласен, а первые два тезиса мне кажутся весьма спорными. Как раз экономически все основные участники Первой мировой войны имели явные системные проблемы, которые и решали с ее помощью. Я бы все же сказал, что это зависит не от прямого ВВП на душу населения, а от того, как все качественно устроено, как себя люди ощущают.

Но гораздо больше меня волнует история про педагогическую утопию. На самом деле, в педагогике есть бесконечное количество новых вещей. Россия попыталась вырваться из застоя в этом отношении в начале XX века и породила многое, на что сейчас опирается передовая мировая педагогика, – те же Выготский и Макаренко. На Макаренко до сих пор базируется все корпоративное управление HR и обучение. Следующий рывок был в 1960-е, 1970-е, 1980-е, когда появились педагоги-инноваторы[9]. Дальше концепции начали выходить в жизнь. Потом снова был спад, но на уже выработанные давным-давно концепции до сих пор опирается весь мир.

Сейчас для всех, кто серьезно понимает педагогику, главной становится история про стыковку педагогики с современными информационными реалиями – искусственным интеллектом, информационными технологиями. Особенно, в ситуации, когда учебные заведения теряют монополию на знания. Как это преодолеть? В отличие от экономики, в которой можно что-то преодолеть прыжком, в педагогике такое малореально. Слишком многое завязано на психологии, на системе «человек-человек».

Владимир Вайнер: На что же нужно направлять фокус внимания, чтобы приблизить будущее, которое нам нравится, если это, вообще, возможно? С одной стороны, если гуманизация – необратимый процесс, тогда не нужно ничего специально предпринимать, все придет само. С другой стороны, если каким-то образом можно приблизить этот момент, почему бы не сделать это?

Кирилл Игнатьев: Коллеги сказали, что будущее связано с безграничными просторами космоса. Это совершенно верно, работа в дальних мирах неизбежна. Есть как минимум три «космические задачи»: скорость перемещения в пределах ближнего космоса для сверхбыстрых перелётов, ресурсы, которые на Земле в какой-то момент будут исчерпаны, удешевление наземных проектов связи и аналитики.

Новые ресурсы нам понадобятся и потому, что мы даже в высокоразвитых странах перейдём от сокращения к устойчивому росту населения. Технологии биотеха, медицины и генной инженерии приведут к росту продолжительности жизни именно в передовых государствах. Будет больше пожилого населения, долгая жизнь которого положительно компенсирует невысокую рождаемость.

На мой взгляд, особенности человеческого мира, в котором мы живем и будут жить последующие поколения, заключаются в том, что всегда, все время, вне зависимости от уровня развития, был один превалирующий главный стимул развития и человека, и экономики. Этот стимул называется «счастье». Оно может достигаться через любовь, секс, богатство, победы, через многое другое. И когда мы говорим о том, в чем будет главный стимул будущего, надо понимать, что он не изменится. Изменятся формы отношений, в том числе экономических, только и всего.

А как сделать, чтобы мир был более современным и счастливым? Наверное, приближать будущее своими мыслями, действиями, изобретениями, активностями и просто в обычной повседневной жизни. Для этого нужно преподавать футурологию именно как науку о будущем, потому что сейчас она рассказывает про будущее технологий, на стыке точных и гуманитарных наук. Расширение знаний о будущем помогает людям быстрее продвигаться вперед!

Василий Буров: Сейчас мир стал слишком зарегулирован, врачебное «не навреди» вошло в системы управления, а это тормозит развитие. Поэтому необходимо больше площадок и возможностей для экспериментов. Потому что новое – все равно прорвется, как бы мы его ни опасались. Просто нужно придумать, как жить в этом новом мире.

А вот что касается глобального продвижения футурологии – таких вещей я немного боюсь, потому что это что-то не очень понятное и плохо верифицируемое. Соответственно, вокруг такого всегда появляется много жуликов. Я полностью согласен с самой идеей продвижения, но пока непонятно, как это институционально реализовывать.

Хотя деньги на перспективные исследования, на создание прототипов и сейчас выделяются – то, что называется в мире Curiosity Science. Это и есть приближение будущего.

Артем Шадрин: Необходимо, как мне кажется, подготовить следующий шаг в масштабировании практики использования результатов исследований будущего – то, что в мире обычно называют Future Research и Futures Studies.

За последние несколько лет в ряде стран произошла институционализация практики исследований будущего, запускаются новые университетские программы, развиваются профессиональные сообщества, работают такие международные организации, как Association of Professional Futurists и World Future Society.

Методология стратегического форсайта стала уже мейнстримом, а не чем-то маргинальным, она рассматривается как важный и даже необходимый элемент в стратегическом планировании развития компаний. И это не подготовка неких предсказаний – «через 50 лет будет так-то», а, например, построение набора сценариев, исходя из которых становится возможным более обоснованно выстраивать разработку стратегий.

Это принципиально отличается от устаревших практик линейной экстраполяции экономических трендов, которые в любом случае будут меняться, хотя бы вследствие сложной взаимосвязи многих перспективных технологических и социальных изменений. А это означает, например, и необходимость использования при прогнозировании междисциплинарного подхода, которым зачастую пренебрегают.