Литмир - Электронная Библиотека

У Демидки дух захватило:

— А что горит-то?

— Ох-ох-о! Умру от смеха! Гринька, Митька! — позвал Андрюшка братишек. — Я ему говорю: дядька его чегой-то там продать на Пожаре собирается. А он и спрашивает: «А что горит?» Вот потеха!

Гринька с Митькой тоже за животы схватились.

Обиделся Демидка.

— Больно умны!

Под ноги себе плюнул и отвернулся к отцу.

— Не серчай! — миролюбиво сказал Андрюшка. — Пожаром у нас площадь называется, что против Кремля. Там и есть главная московская торговля. Понял? А ты: «Где горит?» — Андрюшка опять не выдержал, фыркнул.

Слушает Демидка и не знает: верить или нет. Больно уж чудно́е название у площади…

— Чего её так кличут-то? — спросил осторожно, чтобы опять не попасть впросак.

— Пожары на ней часто бывают. Кто огонь обронит — заполыхало, держись только! А ещё её Красной зовут, потому что красивая…

Захотелось Демидке на ту площадь поглядеть. Потянул отца за рукав.

— Можно с тобой?

Хоть неспокойно было на душе у Ивашки Мартынова: мало ли какие встречи ждут в большом городе, не устоял против жалобливых глаз:

— Да уж куда мне без тебя… Пропаду…

Демидка аж через голову перекувыркнулся.

Отправились вчетвером: Ивашка Мартынов, дядька Михайла и Демидка с Андрюшкой.

Не близкий путь был от стрелецкой слободы до площади с чудны́м названием — Пожар. Однако Демидка того пути не заметил. Очень любопытно всё было кругом. То в нарядной упряжке проскачет боярин. Народ, словно горох, — врассыпную. Замешкаешься — боярские слуги враз плетью огреют. То человек попадётся так чудно́ одетый, что только рот раскроешь. Андрюшка растолковывает — иноземец. Но больше всего глядит Демидка туда, где на холме за красными зубчатыми стенами поднимаются терема, палаты да церкви. От Андрюшки знает — там, в Кремле, живёт сам царь-государь Алексей Михайлович.

Спрашивает Демидка у Андрюшки шёпотом:

— Ты его видел?

Андрюшка сразу смекает, про кого речь, и солидно отвечает:

— Видел!

— Поди, хорошо разглядел, да?

Очень хочется Демидке, чтобы Андрюшка про царя рассказал поболее.

Андрюшка вздыхает:

— Нешто его разглядишь? Как карета едет — не зевай! — носом в землю кланяйся. Слуги у него посердитей боярских. Кнутом жиганут — век помнить будешь. Не кто-нибудь — царь!

— Царь! — шёпотом отзывается Демидка.

А народу вокруг всё больше. Так и валит толпа на улице. Жмётся Демидка поближе к телеге. Не отстать бы, затеряешься.

Тем временем торговые ряды пошли — в каждом своё: где снедью торгуют, где горшками глиняными, где кузнечными изделиями. А уж шуму-то и крику! Хоть уши затыкай!

Зазевался Демидка — и лбом в отцовскую спину.

Перед отцом маленький, щуплый мужичок.

— Чего продавать везёшь? Не по кузнечной ли части?

— Угадал. А тебе чего надобно?

— Медь, к примеру.

— И много?

— А сколько найдётся?

Повесть о Демидке и медной копейке - pic05.png

— Погляди сам! — сказал Ивашка Мартынов, повозился в телеге и вынул обрубок медной полосы.

— Тише ты! — зашипел мужичок и испуганно оглянулся.

Обиделся Ивашка Мартынов:

— Ты на меня не шикай! Не ворованное, своё!

— Эх, мужики! — крикнул кто-то сожалеючи. — Берегись!

Не понял Демидка, что произошло. Охнув, исчез в толпе первый мужичок. Перед отцом стоит высоченный дядя. Отец полосу показывает всем, кому глядеть охота. И не видит, что толкутся вокруг люди будто знакомые, друг с другом молча переглядываются.

— Хороша медь, — похвалил высокий дядя. — Стало быть, продаёшь?

— Продаю, — ответил Ивашка Мартынов простодушно.

— Поди, много из неё фальшивых денег наделать можно? — спросил, усмехаясь, дядя.

— Того не знаю, — почуял Ивашка Мартынов недоброе и огляделся.

Вокруг народ шумит. Взял полосу в руки:

— Видать, не нужна она тебе. Положи-ка в телегу, да поеду я. Недосуг лясы точить.

— Как — не нужна? — отозвался дядя. — Очинно даже нужна. И ты нам потребуешься. Государевы указы никому нарушать не велено.

— Какие такие указы?

— Откель сам будешь?

— Там уж нету. И кто ты есть, чтоб расспросы учинять?

— Узнаешь скоро! — И крикнул громко: — С богом, православные, вяжи его!

Не высок ростом был кузнец, да крепок. Повёл плечами — отлетели мужики, что за руки было схватили. Кинулись снова — свернул Ивашка разом две скулы. Высокий дядя кровью захлюпал.

— Помогите, люди добрые! — закричал Ивашка. — Разбойники напали!

— Что государевых слуг разбойниками называешь, и за это ответишь, — злобно выплюнул кровь высокий дядя. — Навались дружно, ребята!

Сшибли Ивашку с ног, навалились кучей.

— Тятя! Тятя! — кинулся Демидка к отцу.

Чья-то сильная рука отшвырнула Демидку прочь. Полетел кубарем. Вскочил, рванулся обратно. А его опять за руку хвать — и в сторону, в толпу. Дёрнулся Демидка, да разве вырвешься, здоровый мужик тащил.

— А-а-а! — закричал.

— Чего орёшь, дурень?! — обернулся мужик.

Глазам Демидка не поверил — дядька Михайла то.

— Держи! — закричали сзади.

Хорошо знакомы были дядьке Михайле все здешние закоулки-переулки. Кинулся за один торговый ларь, за другой, третий, а потом — стоп! — цепкой рукой Демидкино плечо придавил и негромко сказал:

— Не беги теперь… Бежать — оно хуже, приметнее…

Трясётся Демидка, по лицу слёзы текут. Что за новая беда случилась — понять не может.

— Цыц! — прикрикнул строго дядька Михайла. — Не реветь у меня. Москва слезам не верит…

— За что тятю-то? — всхлипнул Демидка.

— Глупый твой тятька, вот за что! — подал голос Андрюшка. Откуда только взялся… — Нешто медью торговать можно?

— Своя ведь, не краденая…

— Ноне, парень, и своему не всяк хозяин… — сказал дядька Михайла.

— Как так? — спросил Демидка.

— А вот так…

По царёву указу…

Пришли во двор. Дядька Михайла сел на завалинку, на то самое место, где по хорошей погоде сапожничал, и сказал:

— Теперь слушай, парень. В худую историю попал твой отец.

— За что тятьку-то? — шмыгнул носом Демидка.

— Нюни не распускай! — прикрикнул дядька Михайла. — Не время. — И тише: — За то твоего отца схватили, что нарушил он царский указ.

Моргает Демидка глазами. Изо всех сил терпит, чтобы не зареветь в голос. А слёзы по щекам сами катятся. Никак в толк не может взять, что за указ такой: человек своего добра продать не может?

— Вишь ты, — принялся объяснять дядька Михайла, — больно удобна медь для фальшивых монетчиков. Купит её на рубль, а копеек наделает, почитай, на сто. Оттого приказал царь Алексей Михайлович всю медь, какая у кого есть, сдавать в его царскую казну. А кто захочет ту медь другому продать — строго наказывать. Понял?

Молчит Демидка. Что сказать, не знает. Оно вроде бы и понятно. А вспомнит, как тятьку дюжи мужики с ног сбили да скручивать принялись, так слёзы пуще прежнего лицо заливают.

— Ведь не знал тятька указа…

— Мало б что не знал. А соблюдать надо. То отговорка, а не оправдание.

Помолчал дядька Михайла. Вздохнул.

— Да не ведомо царю, мелкую рыбёшку ловит. А крупной те сети, что медведю паутинка лесная. Прошёл и не заметил.

Не понял было Демидка этих речей. А потом уразумел. Не иначе, дядька Михайла опять про бояр да — сказать страшно! — про царского тестя.

— А кабы пойти да сказать царю, а?

Дядька Михайла Демидку глазами посверлил:

— Догадлив.

— Коли другие боятся, я могу. Приду, в ноги кинусь. И про тятьку расскажу и про… — Демидка запнулся, — …про фальшивых монетчиков разных.

Дядька Михайла Демидку за вихор потрепал:

— Горемыка! Кто ж тебя к царю пустит? Вокруг него бояре стеной стоят. Ох, трудно, парень, людишкам худым и малым царю поведать про свои беды да нужды.

Задумался дядька Михайла. И словно бы про себя вымолвил:

— А ведь сказывали…

Демидка утёр слёзы рукавом.

6
{"b":"840101","o":1}