Я подвела ее по всем пунктам.

Время летит в вихре горькой ностальгии и воспоминаний, от которых щемит мое сердце. Когда у моего отца начинают стучать зубы, я смотрю на время на своем мобильном и вздыхаю.

— Нам лучше вернуть тебя, папа.

Я гребу обратно к причалу, бросая веревку Мэл, чтобы она помогла нас привязать.

Мой отец останавливается в конце пирса и потирает руки.

— Тогда давай, любовь моя, вернемся в хижину и выпьем горячего чая. Ты, должно быть, замёрзла без подходящей куртки.

Я резко останавливаюсь. Святой гусь. Чего бы я только не отдала, чтобы прямо сейчас вернуться в хижину к моему отцу. Сидеть перед камином в гостиной с чашкой чая и подносом с печеньем, слушая его истории.

Наши взгляды встречаются. Его теплый и выжидающий, и мой, угрожающий вот-вот расплакаться.

— Я не могу, — шепчу я.

Его кустистые брови сошлись на переносице.

— Не можешь? Тебе уже нужно идти? — он смотрит на свои часы. — Но сейчас даже не время обеда.

Мой желудок скручивается в узел, и на этот раз ком в горле слишком велик.

— Рори? — он делает шаг ко мне и кладет руку мне на плечо. — Что случилось, любовь моя?

— Я…

— У нее очень важный экзамен в понедельник, — перебивает Мэл, вставая между нами и нежно касаясь спины моего отца.

— Ей нужно пойти и позаниматься. Разве не так, Рори?

Я киваю, трепеща глазами.

— Прости, папа, — в моих извинениях содержится гораздо больше, чем просто эта маленькая ложь во спасение. — Может быть, в следующий раз.

Ещё одна ложь. В следующий раз я тоже не пойду в хижину. Потому что того, что у нас есть здесь, там не существует.

Я говорю самое веселое «прощай», на какое только способна, и с призраком его поцелуя на моей щеке спешу обратно в чащу леса, пока он не увидел, что я плачу. Слезы щиплют мои глаза, но я отказываюсь позволить им пролиться. Я не плакала с тех пор, как умерла моя мама, и не планирую начинать все сначала сейчас.

Лесная подстилка снова переходит в гравий, сигнализируя о том, что я вернулась на главную дорогу. Щурясь от внезапного солнечного света, я поднимаю глаза и вижу Анджело, прислонившегося к капоту своей машины и отвечающего на телефонный звонок. Его глаза следят за мной, пока я направляюсь к нему, и когда подхожу достаточно близко, чтобы слышать его разговор, он резко вешает трубку.

Он засовывает свой сотовый в нагрудный карман и опускает взгляд на мои ноги.

— Ты не сядешь в мою машину в этом.

Я смотрю вниз на свои ботинки, заляпанные грязью.

— Тогда я пойду пешком.

Когда я разворачиваюсь в направлении Бухты Дьявола, его рука хватает меня за запястье.

— Ни за что, — рычит он. Сжав губы в тонкую линию, он нажимает кнопку на ключах от машины, и дверь багажника поднимается. — Садись.

Я слишком эмоционально истощена, чтобы спорить, поэтому присаживаюсь на край багажника. Анджело стоит передо мной. Мрачно бормоча что-то себе под нос, он подтягивает брюки и опускается на одно колено. Затем, без предупреждения, он сжимает мое бедро.

Святой ворон. Каждый мускул в моем теле напрягается. Я не знаю, чего я ожидала, когда он потребовал, чтобы я залезла к нему в багажник, но не это. Я украдкой бросаю взгляд на его руку. Она горячая и тяжелая, обжигающая сквозь тонкую ткань моих леггинсов. И если бы она сдвинулась всего на полдюйма выше…

У меня кружится голова. Вместо того, чтобы позволить своим мыслям направиться туда куда не стоит, я сосредотачиваюсь на его плече, пока он другой рукой стаскивает с меня ботинок. Он замолкает и снова садится на корточки. От веселья его губы подергиваются.

— Что? — я огрызаюсь.

Но потом я прослеживаю за его взглядом до своих носков. Они серые, с маленькими оранжевыми тыквами на них. Мои щеки тут же начинают гореть.

— Скоро Хэллоуин, — бормочу я. — Они праздничные.

— Праздничные, — фыркает он, проводя тыльной стороной ладони по губам, чтобы скрыть улыбку. — Мило.

Мило. По какой-то причине это слово причиняет боль. Я бы предпочла быть раздражающей, чем милой. То, что я симпатичная, помещает меня совсем в другую шкатулку, которую такой мужчина, как Анджело Висконти, не потрудился бы открыть.

Я крепко зажмуриваю глаза. Прекрати это, Рори. Сегодня я уже переступила черту со своим маленьким трюком в море.

Бьюсь об заклад, женщины, с которыми он встречается в Англии, выглядят как супермодели. Бьюсь об заклад, они очень успешны — юристы, врачи, бухгалтеры, и они постоянно носят каблуки, и не только потому, что их заставляют. Держу пари, они никогда не носят мягких носков. Только подвязки и сексуальные чулки.

От зависти у меня покалывает кожу, когда я смотрю на макушку Анджело. Он кладет руку на другое мое бедро, на этот раз повыше, и снимает с меня второй ботинок. Когда он снова встает во весь рост, то с отвращением смотрит на грязь у себя на коленях.

— Вот почему нельзя жить в таких дырах, как эта, — ворчит он, наклоняясь, чтобы отряхнуться. — Здесь грязно.

— Ты тоже здесь вырос, — парирую я. — Чем, черт возьми, ты занимался, когда был ребенком?

Выражение его лица мрачнеет, на губах появляется ухмылка.

— Считал дни до того, как я смогу убраться отсюда к чертовой матери.

— Я так и думала.

— Ты никогда не хотела уехать?

Я шумно выдохнула, обращая свое внимание на небо. В этот момент вдалеке над утесами пролетает самолет. До того, как Альберто отобрал у меня мобильный, у меня было приложение, которое позволяло мне отслеживать траекторию полета любого самолета, пролетавшего рядом со мной, и мне всегда нравилось проверять это. Этот, вероятно, направляется в Центральную Америку, он движется в том направлении.

— Конечно, хотела. Но не потому, что здесь грязно. Мне нравится вся природа в Дьявольской Яме, — я заправляю выбившийся локон за ухо и добавляю: — Это люди, из-за которых мне хочется уехать.

Он издает невеселый смешок.

— Люди, как я и моя семью.

— Ты учился в академии Побережья Дьявола?

— Конечно.

— Тогда да. Из-за людей, как ты и твоя семья.

Его взгляд сужается. Он открывает рот, потом снова закрывает его. Как будто он хочет задать вопрос, но решает, что я того не стою.

Честно говоря, я вообще не знаю, зачем я заговорила об академии. Мое прошлое его не касается.

— Поехали, — бормочу я и собираюсь спрыгнуть с края багажника, но понимаю, что наступлю на грязь, которая затем попадет в драгоценную машину Анджело. И тогда вся его демонстрация того, что он стаскивает с меня заляпанные грязью ботинки, была бы напрасной. Он приходит к тому же выводу, потому что обращает свое внимание на мои ноги в носках, а затем опускает голову в багажник.

Без предупреждения он обхватывает одной рукой меня за талию, другой — сзади за колени и поднимает меня в воздух. О, святой фламинго. Внезапно я чувствую себя пьяной, находясь так близко к нему. Моя щека касается щетины на его шее, и я борюсь с желанием уткнуться в нее носом, вдохнуть его теплый запах лосьона после бритья и опасности.

Он держит меня так, словно я вешу меньше перышка, и когда он слишком быстро опускает меня на пассажирское сиденье, делает это на удивление нежно.

Я пытаюсь отдышаться, пока он обходит машину и садится на водительское сиденье. Он едет, не сказав больше ни слова, и, поскольку в висках у меня все ещё бешено стучит, мне требуется несколько минут, чтобы понять, что он не свернул на прибрежное шоссе обратно в Бухту Дьявола. Вместо этого мы направляемся в главный город Дьявольской Ямы.

— Эм, куда мы направляемся?

Никакого ответа.

— Эй?

— Сколько тебе лет, Аврора?

Я сглатываю.

— Двадцать один.

Его челюсть сжимается.

— Двадцать один. Господи.

— К чему ты клонишь? — я огрызаюсь в ответ, мое лицо начинает гореть.

Он прикусывает внутреннюю сторону губы, выезжая на главную улицу. Машина дребезжит и раскачивается на мощеной дороге.

— Я хочу, чтобы ты подумала о парнях из твоего класса в школе. О тех, кто старше тебя, и о тех, кто младше тебя. Знаешь здесь кого-нибудь, у кого есть шрам на щеке?