Они собирались смотреть фильм. Но Рита с порога объявила, что придумала нечто особенное. Она протянул Гере аккуратненький бумажный пакет, от которого разило ванилью и какими-то фруктами. Внутри были свечи.

– Устроим спиритический сеанс?

– Ха. Ха. Ха.

Гера улыбнулся.

– Нашла в интернетах прикольную штуку. Тест, чтобы влюбиться.

Гера рассмеялся.

– Мне казалось, с этим у нас порядок.

– Да. Это продавательное название. На самом деле, просто личные вопросы, на которые оба отвечают и лучше узнают друг друга.

– А просто поговорить мы не можем?

Рита наморщила лобик и задумалась.

– Знаешь, вот странно. Мне кажется, щас с этим проблемы. Не у нас, вообще. Мы отвыкли говорить с людьми. Рассказывать. Проще промолчать. А тут вроде как есть правила, и это как-то подталкивает. Не знаю. Давай попробуем? Ну, пожалуйста! Тебе понравится. Обещаю. Если что – я компенсирую потраченное время, – игриво подмигнула она и рассмеялась.

Гера поцеловал её.

– Мне кажется, если ты остаёшься с кем-то при свечах…

– Не. Свечи – это я так. Романтик, все дела.

С каждым новым вопросом ответы становились всё длиннее, подробнее, откровеннее. В рассказах Риты было объяснение всего, что она есть теперь – это логично и просто, но удивляло Геру. «Ведь и правда, вряд ли бы она рассказала ему это всё в ближайшее время. Даже если они сойдутся и проживут вместе пару лет…» И сам он рассказывал то, чем мало с кем делился – уж точно не с девушками, – просто потому, что никто не спрашивал. Да и смотреть в полутьме несколько часов глаза в глаза друг другу оказалось сродни религиозному таинству. Гера чувствовал, как внутри разрастается приязнь и нежность к удивительной, неожиданно сложной и доброй Рите.

– Таак. Ваше самое страшное воспоминание. Самое страшное воспоминание, – Рита зачитывала вопросы и отвечала первой. Это выглядело забавно, и каждый раз Гера улыбался. Она закатила глаза, копаясь в памяти.

Она припомнила что-то из детства. Ночь. Они с братом одни в квартире. Родители уложили их спать и куда-то ушли. А она проснулась. Позвала родителей. Испугавшись тишины, побежала к ним в спальню и увидела там чёрный силуэт.

Гера слушал вполуха: рылся в памяти в поисках собственной истории, взвешивал. В конце концов, он старше, и у него есть, из чего выбрать.

Гера перегнулся через трубу перил и с интересом наблюдал за происходящим в коробке у его ног. Там расположилась кошка с приплодом. Кошка была некрасивой, слишком многоцветной – черные, рыжие, серые и белые пятна лежали каплями и мазками, как на картине импрессиониста, но – вразнобой, без логики и системы, и разглядеть в этой пестроте морду было тяжело и больно для глаз. Но кошке было плевать, что там думал какой-то Гера. Она смотрела устало, чуть надменно, даже не пытаясь добавить во взгляд заискивания, чтоб подкормили: взрослая самодостаточная женщина. Вдоль её распухшего пуза тянулась батарея из трех сосунков. Еще несколько котят нелепо загребая лапами, словно они плыли, пытались протиснуться, отпихнуть более проворных братьев и сестёр и добраться до заветного соска. Слепые котята умиляли. И окрас у них был более аккуратный, чем у матери. На окраине этой суеты – белый в черное пятно отщепенец. Он сильно выделялся на фоне рябой матери и цветастных кузенов. Дело было не только в масти. Толстяк был крупнее остальных котят, но это делало его не крепким, а неуклюжим. Он сидел по-медвежьи, развалив в стороны задние лапы. Из-за его позы склеенные глаза казались сожмуренными от яркого солнца и удовольствия. Кончик хвоста был переломан аж в трех местах и походил на молнию. «Или знак Зорро». Пару раз Толстяк порывался добраться до матери и поесть, но стоило ему подползти достаточно близко, сосущие и ожидающие разом начинали наотмашь лупить его когтистыми ластами задних лап. Они не видели брата, того, как он отличается, но чувствовали в нем чужака, и это сплачивало их. И каждый раз Толстяк возвращался в свой угол ни с чем.

От наблюдения за превратностями естественного отбора щемило сердце. Он всё ждал, что вмешается мать, раздаст тумаков паскудной банде, но кошка застыла в своей кататонической индифферентности и пустым взглядом всматривалась в нутро мироздания.

– Вот сука, – в сердцах прошипел Гера и оттолкнулся от перил. Кошка лениво подняла на него взгляд, на мгновение сфокусировалась и снова отвернулась .

«Только не хмыкнула».

Гера покачал головой, торопливо поднялся по ступенькам и вошел в магазин. Помимо хлеба и картошки, за которыми он пришёл, Гера взял сыра, молока и сосисок. Выйдя из магазина, Гера перегнулся через перила, выудил из коробки нелепого Толстяка и, не оглядываясь, пошёл домой.

Сзади жалобно и мерзко мяукнула мать, словно выругалась в спину похитителя. Гере на мгновение захотелось развернуться и ответить, но он только поудобнее устроил в ладони новоприобретенного питомца.

Вдруг подумал: «Как отнесется к этому жена?» Однажды ему уже пришлось возвращать такого же жалкого блохастого обратно в промасленную коробку под лестницей: «О чем ты думал? У меня же аллергия!» У неё была аллергия на всё, что ей не нравилось. Или то, что она считала «некачественным». Гера стыдливо поёжился: «Надо было сразу её бросить, а не тянуть ещё три месяца». Нет. Что бы ни сказала жена – котёнка он оставит.

Гера замер посреди дороги, поставил пакет на землю, уложил котенка в ладони на спину и раздвинул ему задние лапы. Котёнок дрожал. Он боязливо подогнул зорро-хвост к розовому пузу; по животу пробежала блоха. Гера брезгливо поморщился, отогнул хвост и заглянул. Кошка. Для верности он раздул шёрстку. Да, точно кошка. Гера успокоился – кота не хотелось. Говорили, если не кастрировать, они метят квартиру – не отмоешь, не проветришь; а от одной мысли о кастрации предательски тянуло в паху. Гера потрепал котёнка за ухом, успокаивая, подхватил пакет и заспешил домой.

– Сходил, блин, за хлебушком, – вздохнула жена и обречённо улыбнулась. Гера не понял, расстроена она или нет – любая её сложная эмоция выглядела наигранно. – Ещё и белый…

Жена исчезла в комнате и вернулась с обувной коробкой и старым свитером.

– Ну, чего стоишь?

Гера протянул ей котёнка и стал разуваться.

– Его надо отмыть, – жена покрутила Толстяка, как вазу в магазине, ища сколы и трещины. – Ты купил шампунь?

Гера покачал головой.

– В блохах весь. Бллин.

Гера бочком протиснулся между женой и комодом в ванную.

– Сходишь? – заискивающе спросил он.

– Отлично ты придумал. Нет уж.

Гера помыл руки, вернулся в коридор и снова обулся.

– Тогда посиди с ним пока в ванной. Чтоб не напрыгали на ковёр.

Жена ответила холодным взглядом. Гера ретировался.

Одним шампунем не обошлось. Продавщица попалась чересчур расторопная, и из зоомагазина Гера пёр два тяжеленных пакета. Лоток, наполнитель, корма во всех вариациях и нескольких брендов, игрушки, кусачки для когтей, витамины, когтеточку, спреи и капли от блох, клещей и глистов, и бог знает что ещё. Всё это многообразие весило килограмм тридцать. Ручки пакетов растянулись, истончились и больно резали ладони.

Дома жена на секунду выглянула из кухни: поджала губы, закатила глаза, покачала головой и вернулась обратно. Из ванной доносился плаксивый писк. Гера порылся в пакетах, отыскал шампунь и побежал к питомцу.