— Вот будешь жить вдвоем и увидишь, как это просто.

— Что значит вдвоем? Вы имеете в виду брак?

— Ну да, все это. Люди живут не потому, что могут объяснить такие вещи. Напротив, они задумываются над такими вещами именно потому, что живут.

— Все говорят так. А все же интересно, захочется ли жить, если действительно узнаешь свое будущее.

— И ты хочешь подвергнуться эксперименту специально, чтобы испытать это? Странное рассуждение.

— А все-таки, сэнсэй?..

— Что «все-таки»?

— Если человек выносит жизнь не по невежеству своему, а потому, что жизнь сама по себе является таким важным делом, то как мы смеем допускать аборты?

Я глотнул воздух и съежился. У меня даже что-то щелкнуло за ушами. Но Вада произнесла это таким неподдельно наивным тоном… Нет, это, конечно, случайное совпадение.

— Существо, лишенное сознания, нельзя приравнивать к человеку.

— Юридически это так, согласна, — сказала Вада ясным, честным голосом. — У нас разрешается убивать ребенка в материнской утробе хоть на девятом месяце. Но ведь детей, родившихся преждевременно, убивать запрещено, считается, что это излишняя роскошь. Не из бедности ли воображения мы удовлетворяемся рассуждением о том, что можно приравнять к человеку, а что нельзя?

— Так можно дойти до абсурда… Если мы продолжим твою мысль, то нам придется объявить убийцами всех женщин и мужчин, которые имеют физическую возможность зачать ребенка, но уклоняются от этого… — Я с трудом выдавил из себя смешок. — Вот мы с тобой тратим сейчас время на пустую болтовню — по-твоему, значит, мы тоже совершаем убийство?

— Возможно. — Вада выпрямилась на стуле и прямо взглянула на меня.

— И по-твоему, нам следовало бы принять меры к тому, чтобы спасти этого ребенка?

— Да, возможно. — Она даже не улыбнулась.

Я смутился, сунул в рот сигарету и отошел к окну. Я странно себя чувствовал: мне было очень жарко, а ноги словно одеревенели.

— Ты очень опасная женщина…

Я услышал, как Вада поднялась со стула. Я напряженно ждал чего-то. Потом молчание стало невыносимым, и я обернулся. Она стояла за моей спиной, и я никогда не видел у нее такого жесткого лица. Пока я искал слова, чтобы сказать что-нибудь, она заговорила:

— Ответьте мне ясно и определенно, сэнсэй. Я буду судить вас.

Я рассмеялся. Рассмеялся бессмысленно. Она тоже слегка улыбнулась.

— Ты действительно странная девушка, — сказал я.

— Идет суд. — Лицо ее снова стало серьезным. — Итак, сэнсэй, вы не считаете убийство ребенка в материнской утробе преступлением?

— Когда размышляешь над такими вещами, легко дойти до абсурда.

— Ну что же, сэнсэй, я вижу, что у вас не хватит смелости заглянуть через машину в свое будущее.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Достаточно.

Остановка была такой резкой, что у меня словно по инерции душа выскочила из тела. Вада стояла, устремив к потолку свои слегка выпуклые глаза, и скорбно покачивала головой. Если бы не ее простодушный вид, я бы заорал от ужаса.

Затем она как ни в чем не бывало взглянула на часы и вздохнула. Я тоже машинально поглядел на часы. Было пять минут десятого.

— Однако уже поздно… — сказала она. — Я, пожалуй, пойду домой.

Она улыбнулась мне исподлобья, плавно и стремительно повернулась кругом, и ее словно вынесло из зала. Это было так неожиданно, что я растерялся. Я стоял у окна и видел, как она попрощалась с вахтером и скрылась за воротами.

Я напряг ноги и изо всех сил уперся ими в пол. Этим я показал себе, что впредь никому больше не дам надо мной издеваться. Вряд ли в странном поведении Вады был какой-нибудь тайный умысел. Если смотреть на вещи просто, то ничего особенного, по-видимому, не произошло. И, конечно, я заподозрил Ваду и сам страшно расстроился просто потому, что меня одолевают свои проблемы. Надо успокоиться и смотреть на вещи просто. Отделить важное от второстепенного и последовательно установить, что в ближайшее время необходимо предпринять.

Я подошел к столу, взял лист бумаги и начертил большую окружность. Затем стал вписывать в нее окружность поменьше, но у меня сломался карандаш. Замкнуть малую окружность я не смог.

Я несколько раз порывался уйти, но не решался и продолжал терпеливо ждать. Если Ёрики узнает, что я здесь, он непременно придет. Странно, что он все не приходит. А может быть, он знает, но просто хочет подразнить меня? Нет, не стоит раздражаться пустыми предположениями.

Двадцать минут десятого… Без пятнадцати десять… Без десяти… Наконец в десять минут одиннадцатого он позвонил по телефону.

— Сэнсэй, это вы? Я только что встретил Ваду… — Нет, голос у него не был робким и виноватым. Наоборот, он говорил оживленно и даже весело. — …Да, мне хотелось бы вам кое-что показать. Может быть, дома удобнее? Ага, ну хорошо, через пять минут буду в лаборатории.

Я глядел в окно и ждал, стараясь подготовить себя к этой встрече. Придумывал и отвергал слова, которые скажу Ёрики. За окном расстилался ночной город. Мне показалось, что в одном месте между небом и крышами натянута тонкая белесая пленка. Ну да, это ведь станция пригородной электрички. Волнуются, сталкиваясь, бесчисленные судьбы и жизни, а когда смотришь вот так, издали, то представляется, будто там тишина и спокойствие. С горной вершины даже бурное море кажется гладкой равниной. В далеких пейзажах всегда царит порядок. И самое фантастическое происшествие не может выйти за рамки порядка, присущего далекому пейзажу…

У ворот остановилось такси, из него выскочил Ёрики. Взглянул на окно, помахал рукой. Прошло ровно пять минут.

— Совсем мы растеряли друг друга, — сказал он, входя в зал.

— Садись. — Я указал ему стул, на котором сидела Вада, а сам остался стоять так, чтобы свет падал на меня сзади. — Долго мне пришлось ждать. Ты что, разминулся с Вадой?

— Нет. Откровенно говоря, я как ушел, так и не возвращался сюда. Меня задержали…

— Ладно, это неважно… — прервал я его, стараясь говорить спокойно. — Пусть будет так. Дело вот в чем. Мне нужно поговорить с тобой, и я хочу, чтобы наш разговор фиксировала машина.

— То есть?.. — Ёрики вопросительно склонил голову. Ни тени смущения не было на его лице.

— Я хотел бы еще раз тщательно обговорить все, что произошло с сегодняшнего утра.

— Это было бы здорово… — Он закивал и уселся поудобнее. — Я уже пытался как-то проанализировать эти события и очень сожалел, что вы, сэнсэй, не пожелали этим заняться. Помнится, вы перед уходом даже рассердились на меня как будто.

— Да… Что, бишь, я тогда сказал?

— Что с вас довольно и что вы не желаете играть в сыщиков.

— Действительно. Итак, продолжим этот разговор. Включи вход.

Ёрики нагнулся над входным устройством, затем удивленно произнес:

— Да она же включена! И никто не заметил, потому что перегорела сигнальная лампа. Ну и ну, хороши же мы с вами!..

— Что на входе?

— Микрофон.

— Значит, она фиксировала все, что здесь говорилось?

— Видимо, да… — Он откинул кожух и запустил ловкие пальцы в узлы металлической нервной системы. — Ага, вот оно что… То-то Вада так уверена, что я был здесь до ее прихода. Я отрицал, но она и слушать не хотела. «Тогда, — говорит, — почему же в зале так холодно?» Меня это, конечно, тоже озадачило. А теперь все понятно.

Опять он меня обвел. Я даже не знаю, что ощутил острее: разочарование или подозрение, что это тоже было подстроено. Когда он сказал, что не возвращался сюда, я уже торжествовал в душе. В мое отсутствие никто, кроме него, машину включить не мог, и холод в зале выдавал его с головой. А теперь все сорвалось. Ну что же, ничего не поделаешь. Вешать нос по этому поводу, во всяком случае, не стоит.

— Хорошо, — сказал я. — Начнем с общего обзора событий.

— Прошу вас. Я, со своей стороны, буду вносить поправки и уточнения.

— Мы выбрали объект эксперимента для представления комиссии по программированию. Наш выбор был совершенно случаен. И вдруг оказалось, что этот человек кем-то убит… Поскольку в момент убийства мы находились вблизи от места преступления, возникла возможность, что подозрение падет на нас.