Я перекинула сумку на другое плечо, посмотрела по сторонам, подойдя к краю тротуара, и, убедившись в отсутствии машин, шагнула на проезжую часть. Светофоры в этой части города часто не работали, поэтому я быстро преодолела обе полосы дороги и свернула на улицу, ведущую к многоэтажному новому дому, в котором недавно купил квартиру Марк.

— Прогнозы неутешительны. Конкретно нам ничего не говорят, но из возможных вариантов развития событий нет ни одного положительного. Либо инвалидность, либо… — я вздохнула, — даже говорить об этом не хочу.

— В таком случае могу предположить следующее: ты, моя дорогая, человек сознательный и умный, умеешь анализировать ситуацию. Ты просто понимаешь, что такой вариант самый вероятный.

— Почему же я тогда чувствую себя виноватой? — я сокрушенно помотала головой. — Чувствую себя так, словно хороню ее раньше времени.

— Знаешь, в менталитете нашего народа принято часто говорить о сглазах. Чуть что у кого пошло не по плану — сглазили, чуть какое несчастье — снова сглазили, а, если прежде, чем это несчастье произойдет, ты еще и смогла вслух его предположить — то накаркала. Так вот это все демагогия. Людям проще свалить все несчастья на чей-то «червивый» взгляд, чем признать, что они не имели должного опыта и знаний, чтобы понять, что ситуация изначально была тупиковой. Это так, образно, потому что в телефонном режиме всех тонкостей и примеров не разберешь, — сказала психолог. — Теперь по сути: жить твоей матери или нет на данный момент зависит от рационально назначенного лечения врачами и от собственных ресурсов ее организма. Ты не можешь оказать ровным счетом никакого влияния на исход ситуации. Ты не можешь мысленно повлиять на результат лечения, иначе, я знаю точно, помогла бы своей маме. Поэтому, пожалуйста, в независимости от того, чем закончится эта история, помни: твоей вины нет ни в её болезни, ни в тех мыслях, что крутятся в твоей голове. Хотела бы я в это поверить. Договорив со Светой и спрятав телефон в сумку, я зашла в местный супермаркет и купила ингредиенты для яблочного пирога, который нам в детстве пекла мама. Была у нас такая семейная традиция — каждую субботу мама баловала нас с Марком домашней выпечкой. Из-под ее рук выходили такие шедевры, как апельсиновое песочное печенье, и воздушное кокосовое с незабываемым нежным вкусом. Но сколько бы раз я ни пыталась повторить мамины вкусности, они то пригорали к противню, то были больше похожи по консистенции на камень. Единственное, что всегда у меня получалось — яблочный пирог, которым я и собиралась побаловать брата. Когда я появилась из-за угла соседней девятиэтажки, Марк уже стоял у подъезда и, дожидаясь меня, разговаривал с каким-то невысоким мужчиной лет сорока, одетым в растянутую серую футболку и старые треники. Завидев меня, он торопливо распрощался с собеседником и забрал пакет из моих рук. — Зачем ты столько всего накупила? Не стоило.

— Хочу испечь кое-что, — ответила я. Мы вошли в чистый подъезд, и тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за нами.

— Кто это был? Марк нажал кнопку вызова лифта.

— Сосед. Донимал расспросами, не знаю ли я, кто в нашем подъезде торгует самогоном.

Я обвела взглядом идеально выкрашенные серой краской ровные стены, отметила для себя комнатные цветы, стоявшие на подоконниках, и цинично усмехнулась:

— Разве люди, торгующие самогоном, станут покупать квартиры в таких домах?

— Думаю вряд ли. Да и Семен не пьяница, хоть и производит впечатление такового, я ни разу за восемь месяцев соседства не видел его выпившим. Просто ему поговорить не с кем, вот и цепляет высосанными из пальца вопросами.

Пикнув, лифт оповестил о своем прибытии. Двери распахнулись, и мы вошли внутрь.

— Как вообще тебе здесь живётся? — поинтересовалась я. — Не жалеешь, что купил квартиру, а не дом? Все же большую часть жизни ты прожил в своем доме, со своим двором и гаражом.

Марк тихо рассмеялся:

— Нет. Это ты всегда любила с мамой в клумбе ковыряться и грестись в опалых листьях. Я же сторонник комфорта и любитель свободного времени.

— Иными словами лентяй, — улыбнувшись, поддела я братца.

Усмехнувшись, он качнул головой. Мы вышли на пятом этаже и я засеменила вслед за братом к двери его квартиры. Внутри обитель Марка действительно была уютной, хотя и по-мужски прохладной. Интерьер выдержан в сероватых оттенках, много дерева и металла, привычные шторы заменяли тканевые ролеты, а на подоконниках не было цветов. Кухня брутальная, из темного дерева, но довольно функциональная — со встроенной варочной панелью, духовым шкафом и посудомойкой.

— Какое все… — я прикусила губу и осмотрелась.

— Слишком темное для тебя?

— Да нет. Слишком темное для тебя, — усмехнулась я. — Здесь сейчас все будет в муке.

Марк водрузил пакет на стол.

— Ну ничего, отмоешь.

— Ха, — я фыркнула. — Я готовлю, ты отмываешь.

— Ну и кто же так вкусняшками угощает?

— Сестра того, кто так гостей принимает, — сказала я и, оставив последнее слово за собой, ушла в ванную мыть руки. В глаза тут же бросилась вторая зубная щетка в стаканчике и розовый станок для бритья. Сделав вид, что ничего особенного не заметила, я вернулась в кухню и приступила к готовке, убеждая себя, что нисколечко не обижаюсь на брата за то, что он ни словом не обмолвился о том, что в его жизни появилась та, кому принадлежат эти вещи. Марк вышел из спальни переодетым в домашнюю футболку и шорты.

— Блендер у тебя хоть имеется?

Пока я замешивала тесто, Марк старательно нарезал яблоки. Судя по неуверенным скольжениям ножа, разрезающего сочную мякоть, тот не слишком часто оказывался в руках брата. Я засыпала нарезанные дольки в миску с тестом, смазала форму сливочным маслом и вылила туда эластичную белую массу. Марк выставил на духовке нужную температуру — хоть это он умеет — и на ближайшие сорок минут я отправила в нее будущий пирог. Протерев тёмную мебель от мучных разводов, я бросила кухонное полотенце в Марка. Его брови сошлись на переносице в недовольном выражении:

— Не понял.

— Как твоя жизнь, Марк? — я стала в позу, скрестив руки на груди. — Ну вот кроме работы, забот о маме, что нового произошло?

Глядя на меня, голубые глаза хитро прищурились, и в через секунду в них мелькнуло понимание. Марк усмехнулся и чересчур воодушевленно произнес:

— А-ах, ты об этом! — он усмехнулся. — Вещи в ванной увидела, да? И почему прямо не спросить, мол: «Марк, я думаю, у тебя кто-то есть. Не хочешь рассказать о ней?» Вы же, женщины, вечно начинаете разговор издалека… — он покачал головой.

— Не ерничай. Ты должен был давно сказать, что нашел постоянную девушку.

— Разве это имеет такое значение?

— Да, имеет, — я перевела дух. — Для меня — так вообще колоссальное. Мама при смерти, мы в последнее время отдалились друг от друга. Это похоже на Апокалипсис моей жизни. Все рушится. Рушится привычный устой действительности, рушатся все отношения, что когда-либо были мне дороги. И так уже три года. У меня ведь никого не осталось, кроме вас с мамой… Дошло до того, что начало рушиться мое самообладание, над которым я так тщательно работала. А тут еще ты со своими секретами, — мой голос сорвался на шепот, но глаза остались сухими. Я не хотела вот так высказывать Марку свою обиду, не хотела срываться, но обстоятельства, свалившиеся на голову, как снег в летний вечер, все-таки смогли пробить брешь в хрупких стенах моего спокойствия.

Марк осторожно погладил меня по плечу, после чего прижал к груди.

- Это неправда, что у тебя остались только мы с мамой, — шепотом произнес он. — Я знаю как минимум еще одного человека, на которого ты можешь положиться в трудную минуту.

Я знаю, о ком речь. Но дело в том, что это осталось в прошлом. Где-то в далеком беззаботном детстве, когда мы строили шалаши под яблонями, катались на качелях и мечтали о прекрасном будущем. Я сама разрушила нашу дружбу одним глупым, опрометчивым поступком, последствия которого расхлебываю до сих пор. Но последнюю встречу с Владом я никогда не забуду. Этот полный отвращения взгляд карих глаз, ставших родными, впечатался в память раскаленным клеймом, и рубец на душе до сих пор периодически болел. Я промолчала. Не хотелось в сотый раз слушать лекцию о том, что я все неправильно поняла, и чувствовать себя еще более опустошенной.