– Нам пышек, пожалста! – бодро сказал Серёга.

– Сколько? – равнодушно бросила продавщица.

Юноша немного растерялся, но стоявший сзади Лёшка поддержал друга:

– Каждому по пять штук!

Женщина окинула ребят взглядом. Отточенным движением положила в тарелки по пять пышек и, поставив каждую на весы, что-то сказала, сидевшей за кассой.

– Кофе или чай сами нальёте, там подписано! – проговорила она автоматически и уже обращалась к следующим покупателям.

Налили кофе (молочно-коричневатую сладкую жидкость, которая оказалась неожиданно вкусной). Рассчитались, заплатив каждый за себя, отсчитав по пятнадцать копеек за пышки и по десять за кофе.

– Так вот вы, какие пышечки! – сказал Сергей, когда все разместились за одним круглым столом, полностью заставив его тарелками и гранеными стаканами с кофе, – А ты, Колюха, говорил, как карава-аи! Дере-евня ты!

Увидев, что ребята за соседним столом едят пышки руками, прихватывая их кусочками резаной бумаги, в большом количестве торчавшей из стаканчиков, стоявших тут же на столах, принялись за еду (пышки оказались очень вкусными и сытными).

– Наверно мало взяли! – вздохнул Сергей, прожевывая первую и запивая ее кофе.

Никто ему не ответил, все с удовольствием были поглощены едой.

Подходя к училищу, ещё издали увидели толпящихся на тротуаре людей. За несколько десятков метров до толпы, внимание Николая привлек зеленый дворик, огороженный чёрной якорной цепью, прикованной к низеньким гранитным столбикам. В глубине его во всю стену многоэтажного здания красовалась периодическая таблица Менделеева. В центре дворика возвышалась статуя, какого-то сидящего человека (как потом узнал Николай – это был памятник Менделееву).

– Чего замер! – крикнули ребята, – Догоняй!

У ворот училища, сделанных из кованного металлического прута в виде пик с наконечниками и украшенных в центре перекрещенными золотыми пушками, родители давали последние наказы своим детям. Несколько ребят в гражданской одежде и военной форме, даже один морячок в бескозырке, обнявшись с девушками, стояли в стороне под деревьями. Особенно Николая поразило то, что на удалении от всех, под большими тополями, две мамаши, достав торбочки с едой, кормили своих семнадцатилетних дитяток, а те торопясь, уплетали домашние котлетки за обе щеки. На всё это с высоты ступенек КПП*, облокотившись на металлический поручень, с чувством превосходства бывалого вояки, наблюдал загорелый курсант в парадной форме, в лихо сдвинутой на затылок фуражке, и начищенных до зеркального блеска глаженых сапогах. На плечах, отливая на черном бархате золотом полосок, красовались погоны с буквой «К», на поясе грозно висел штык-нож – знак, что он находится при исполнении, а на рукаве гордо желтели три нашивки.

– Мы…, это…! – путаясь, обратился к курсанту Сергей, когда они подошли к ступенькам КПП.

Тот, медленно повернул к ним голову и, глядя сверху вниз, голосом, в который вложил всю важность своего положения, не спеша произнес:

– Предписание!

Ребята торопясь достали документы и протянули ему. Курсант, не удосужив своим вниманием протянутые бумаги и даже не взглянув в них, бросил:

– Проходите! Там спросите, где приёмная комиссия!

Оказавшись внутри училища, ребята остановились. Прямо перед ними на спортивном городке двое курсантов, одетых только в военные брюки и сапоги ловко жонглировали черными гирями, ещё двое занимались на перекладине и брусьях. Под их загорелой кожей буграми играли мышцы. С два десятка ребят в спортивных костюмах, сидя на наклонных гимнастических досках, с интересом наблюдали за ними.

– Ничего особенного! Мы тоже такими будем! – сказал Сергей, – Пошли искать приёмную!

И они двинулись дальше.

– А это, что за башня такая? – показал Николай на строение из красного кирпича в виде старинной башни (потом он узнал, что это было обыкновенное отхожее место).

– Вы, что ищете? – строго спросил подошедший офицер, – Приёмную комиссию?

– Да! – вновь за всех ответил Серёга.

Офицер показал рукой в сторону видневшегося входа.

– Зайдёте в Голубой коридор… – начал он, затем поморщился, – Короче! Вход видите!?

– Да! – дружно ответили все.

– Вам туда! Там найдёте! – посмотрел на ребят и добавил, – По училищу не болтайтесь!

Войдя в дверь и, немного пройдя, ребята оказались, и в самом деле, в арочном коридоре, выложенном голубой плиткой. Как позже узнал Николай, этот коридор назывался «Голубой» или «Банный». «Голубой» – понятно, по цвету (в то время прекрасный голубой цвет ещё не был испоганен представителями сексуальных меньшинств), а «Банный» – оттого, что в былые времена, когда училище носило имя «Константиновское», господа юнкера изволили здесь мыться. Сейчас же в нём располагались учебные классы, а мылись курсанты в городе, в бане (не господа!).

– В приёмную комиссию? – спросил парнишка в спортивном трико с красной повязкой на рукаве и, не дожидаясь ответа, показал рукой на дверь, – Здесь! Проходите!

Это был обычный класс, со сдвинутыми в сторону столами, с грифельной доской на стене, у которой за столом сидел скучающий прапорщик. В углу на стуле, прикрыв глаза, дремал маленький юноша в сером пиджаке, надетом на спортивный костюм, и тоже с красной повязкой.

– Документы давайте! – устало сказал прапорщик.

Посмотрев бумаги, поднял глаза:

– Чего поздно так!?

–Дык! Поезд… – начал было Серега.

– Молчать!!! – рявкнул прапорщик.

Ребята от неожиданности втянули головы в плечи, а парень, до этого дремавший, от испуга чуть не свалился со стула.

– Знаю я ваш поезд! По-оезд! По Питеру, небось, шлялись, как собаки с вытянутыми языками? Приключений на свою задницу искали?! Та-ак!?

Ребята молчали.

– Так?! Я, вас спрашиваю!

– Угу! – промямлил Серега.

– Не «угу», а «так точно!» Привыкайте человеческим языком разговаривать! Сиди здесь! Жди всяких оболтусов, пока они, видите ли, соизволят красотами Ленинграда налюбоваться!

Он замолчал. Посмотрел документы, сделал запись у себя в журнале и уже спокойно, обращаясь к сидящему в углу юноше произнёс:

– Абитуриент! Отведешь этих оболтусов в первую батарею в третий взвод! Понял? Повторить приказание!

Мальчишка вскочил, вытянулся и прокричал:

– Есть! Отвести этих оболтусов в первую батарею третий взвод!

В коридоре Николай спросил:

– Слышь, пацан!? Это кто такой нервный?

– Да-а! Не обращайте внимания! – махнул тот рукой – Прапор выделывается от безделья! Говорит: «Пусть сразу привыкают, так мамины пирожки быстрее выскочат!»

– А ты чего с повязкой?

Он вновь махнул рукой и с горечью в голосе ответил:

– Да мы, как придурки утром приперлись, вот нас сразу – кого в наряд по батарее, а кого посыльными поставили! Лучше бы, как вы – по городу погуляли!

По узкой лестнице поднялись на второй этаж и оказались в длинном, широком, светлом коридоре с блестевшим, как зеркало паркетным полом, который беспрестанно, словно танцуя, натирали два юноши тоже с красными повязками.

– Нам хоть повезло, – продолжил парнишка, который их сопровождал, – А кто в наряде по батарее, вон как паркет драят, да ещё и толчок чистят! Идите вдоль стенки, не пачкайте!

Николай шёл и думал:

– А ведь прапорщик прав! Ещё вчера он был дома, где так надёжно и спокойно. А здесь! Что ждёт впереди? Надо быстрее привыкать к новой жизни – более суровой, где не будет ни мамы, ни папы и ты должен будешь сам, только сам постоять за себя, сам принимать решения и отвечать за свои поступки!

Стало немного грустно.