Электросушилка быстро стирает с липа и рук капли воды, я готов уже выйти, когда задвижка на двери кабинки щелкает, и в приоткрытую дверь осторожно выглядывает Билл.

— Так это ты там возишься? Я уже дверь хотел ломать. У тебя от страха живот схватило?

Билл, даже не улыбнувшись, осуждающе качает головой:

— Ты неблагодарный тип. Пойди сюда, что покажу.

— Ты сам-то понимаешь, что говоришь?

Но Билл от злости так скалится, что я быстро следую жесту его руки. А рука велит заглянуть в унитаз. Там, в белой фаянсовой глубине, в озерке еще неуспокоившейся воды бодро крутится небольшой прозрачный пакетик. Сквозь пластик видно его содержимое — нехорошего вида белый порошок.

С долгим выдохом прислоняюсь к косяку. Все складывается воедино: Эрнесто в моем номере, удар по голове, загадочный вид Билла, который хотел показать мне что-то, вернувшись в свою комнату после посещения места убийства. На лбу выступает испарина от осознания опасности, которую удалось избежать чудом. Чудом и благодаря Биллу.

— Спасибо тебе, старик. Где это лежало?

— Пожалуйста. А лежало это под левой ногой трупа. Не огорчайся, в твоем состоянии ты не мог его заметить. На это и был сделан расчет. А я искал целенаправленно, зная, что тебя хотят подставить и что вот-вот приедет полиция.

— Еще раз спасибо. Я пойду, попробую позавтракать.

Но Билл задумчиво кусает ноготь большого пальца, совсем не обращая внимания на мою благодарность. Оставив палец в покое, он наконец мрачно сообщает:

— Но это все ерунда, как говорится, утекло с водой. В прямом смысле утекло. Но есть кое-что похуже. Я не хочу тебя пугать, но тот человек, который вышел из твоего номера. После того, как ты получил по голове, понимаешь?

— Понимаю, не тяни.

— Там не один он был. Их было двое. И один действительно пошел к выходу, как я тебе и сказал.

— А второй?

— А второй поднялся по лестнице наверх. Понимаешь? Он здесь живет.

Вот это фокус. Если один из противников находится в гостинице, это еще больше усложняет дело. Может, Биллу это все примерещилось? Вряд ли, человек его профессии и в полубессознательном состоянии все вокруг себя фиксирует точно. Кто это может быть? Гостиница у нас небольшая, по восемнадцать номеров на каждом этаже. Всего тридцать шесть человек. Из них примерно десять женщин. Итого два с половиной десятка совершенно незнакомых мне людей. Невеселая арифметика. Кто из них?

Еда категорически не лезет в горло. Никаких ценных соображений я генерировать в таком состоянии не могу. Как ни странно, некоторую информацию можно получить именно от полиции. Поэтому нечего откладывать визит и, бросив несостоявшуюся трапезу, я еду к Элеонор Контрерас. Это имя значится на визитке, которую мне вручила мулатка. Уже входя в кабинет Контрерас, неожиданно для самого себя ухмыляюсь. Вдруг пришло в голову, что если меня не арестуют, то за мной теперь будут следить не только коллеги и пока неизвестные структуры противника, но еще и голландская полиция. С ума можно сойти.

Контрерас воспринимает мою улыбку без понимания.

— Что вас так развеселило?

— Какое там веселье. Это я пытаюсь выглядеть непринужденно.

На этот раз понимающе улыбнувшись, женщина отвечает:

— Должна вас огорчить — попытка была неудач ной. Учитывая ситуацию, ухмылка придала вам вид закоренелого и циничного злодея.

Проглоти в это сообщение, еще раз более или менее правдиво рассказываю о том, что делал последние часы и, наконец, подавленно замолкаю. Контрерас сидит, опершись щекой о ладонь, и задумчиво меня разглядывает. Вздохнув, она спрашивает:

— Ну и как вы можете объяснить произошедшее?

— Никак. Меня примерно с час не было в гостинице. За это время кто-то привел ко мне в комнату и убил Эрнесто. Для опытного человека подобрать ключи и открыть дверь особого труда не составляет. Если вам нужно официальное заявление, то сообщаю, что все это сделал не я. Я сюда ехал не людей резать. А с Эрнесто мы не ссорились, и вообще были едва знакомы. Но зачем и кем все это было сделано, я не имею ни малейшего представления.

— Вот именно. Вы понимаете, что находитесь в весьма уязвимом положении? Странная история. И ваше алиби некому подтвердить, кроме соседа, внешность и состояние которого не внушают особого доверия.

У меня и самого внешность сейчас не очень. Но лицо придет в норму, а что делать дальше?

— Билл — лицо незаинтересованное, ему можно верить, к тому же он ваш коллега.

— Бывший. Бывший коллега. И потому он для нас не более, чем обычный свидетель.

И она снова вздыхает. Я осторожно вторю ей, стараясь не создавать впечатления, что передразниваю следователя. Последним словам Контрерас я не очень поверил. Я точно видел, как внимательно она слушала в гостинице то, что ей вполголоса рассказывал Билл.

Еще немного повздыхав, Контрерас возвращает паспорт и отпускает меня. Правда, обещает вызвать в случае необходимости.

Выйдя от Контрерас, решаю все-таки наконец пообедать. Получив шоарму, сижу и отщипываю кусочки пресной лепешки. Есть не хочется. От запаха мяса меня начинает мутить.

За соседний столик подсаживаются молодые парень с девушкой. Оба — смешные заморыши-отличники из колледжа, в круглых очках и растянутых свитерах. Хозяин приносит им два бокала пива. Они тихо разговаривают, застенчиво-влюбленно глядя друг на друга, тянут свое пиво ми нут двадцать, потом уходят. Автоматически отмечаю, что заплатили они каждый за себя. В Европе это называется «сходить в ресторан по-голландски». Дикие традиции. Попробуйте в России пригласить девушку в ресторан «по-голландски»…

Со мной бывало всяко. Трупы в номер, правда, не подбрасывали, врать не буду. Впрочем, что касается злосчастного Эрнесто, то подоплека дела не вызывает сомнений. Скорее всего, его убрали за какую-то провинность. Вопрос в том, кто это сделал и кого из моих соседей следует опасаться. Скорее всего, и в гостинице есть их люди. С ума можно сойти.

Живот и грудь под пластырем начинают чесаться. Надо снять этот проклятый микрофон: все утро я был на людях и расстаться с техникой не было времени. Но лучше этим заняться у себя в номере и самому. Билл сегодня утром по ряду причин был недостаточно сосредоточен при установке микрофона, вряд ли он будет аккуратен и при его снятии. Между тем, отрывание пластыря от волосатого муже кого торса — процедура весьма и весьма болезненная, требующая концентрации духа, сосредоточенности и уединения. Но здесь и сейчас предаваться этому занятию тоже нет никакой возможности.

Расплатившись, встаю и, почесываясь под рубашкой, как шелудивый пес, иду к выходу. Вроде бы все не так уж и плохо, но настроение в каком-то скверном предчувствии близко к нулю. Однако на улице оно стремительно падает еще ниже. Прямо на ступенях у входа в ресторанчик меня не слишком любезно перехватывает за рукав Воропаев.

— Олег, тебе никто не пенял на манеру появляться в самый неподходящий момент, как черт из коробочки?

— В нашей работе подходящих моментов не бывает.

Обдумывая эту глубокую до бессмысленности сентенцию, замечаю, что одна рука под пиджаком у него на перевязи. Несколько виновато кивнув на обездвиженную конечность, спрашиваю:

— Как ты?

Осторожно пожав здоровым плечом, Воропаев сухо отвечает:

— Нормально. Задело несильно. Тебя Сибилев ждет в машине. Вон там.

Сибилев действительно дожидается меня на заднем сиденье кремового цвета «пежо» в недобром молчании Великого Инквизитора. Покатые сильные плечи борца, волевое с резкими чертами лицо древнегреческого полководца, зачесанные со лба волосы и проникающий в душу суровый непреклонный взгляд, все видящий и все понимающий, какой часто бывает у очень глупых людей. Зато голос у него красивый, низкий с легким хрипом, голос завзятого курильщика. Впереди на пассажирском сиденье расположился громоздкий Панченко. Как всегда, он молча смотрит перед собой. Занимая обычно больше места, чем кто-либо из присутствующих, он как будто отсутствует.