Некоторое время продолжается торг, в итоге которого Эрнесто с фальшивой улыбкой на смуглом лице заявляет:

— Мне надо подумать. Кто знал, что вы окажетесь таким упрямым?

Пока Эрнесто размышляет, допиваю свое пиво и закуриваю новую сигарету. В пепельнице лежат уже несколько окурков, но официант никак не подойдет заменить ее. Ну-с, что будем делать, дорогой друг? Если Эрнесто унесет пленку с записью нашей беседы, никакая следующая встреча, скорее всего, не состоится. Доказательств будет предостаточно, и люди Сибилева отправят меня в Москву. Так что пленку у него придется отбирать.

Допив свое пиво и закурив еще одну сигарету, Эрнесто решительно кивает в ответ на свои мысли и поднимает на меня глаза.

— Ну хорошо, пойду у вас на поводу. Но у меня другое предложение. Вот текст, прочтите его вслух и все. Мы расстанемся до завтра. А завтра решим все оставшиеся вопросы.

Он достает из портфеля лист бумаги и кладет на стол.

— Валяйте, читайте. И разойдемся.

Он даже не считает необходимым объяснять, что эту мою декламацию будут писать. Прекрасная ситуация — все друг друга понимают, знают, что будет сейчас, чуть позже, дальше и в самом конце. Кстати, что они планируют в финале? Этот вопрос я как-то упустил, а он может оказаться актуальным гораздо раньше, чем кажется.

Так что же мне предстоит читать? Н-да, это тот самый хрен, который ничуть не слаще редьки. Но все же лучше начитать самый поганый текст на диктофон, чем его же подписать. На всякий случай нахожу необходимым немного поупираться. Лица этим не спасти, так хоть своему оппоненту нервы немного подергаю.

— И вы хотели, чтобы я это подписал? С ума сошли? Я и читать не стану. Больше ничего не надо? Может, голым искупаться в фонтане перед зданием парламента?

Эрнесто невозмутимо отметает это предложение:

— Это привлечет внимание полиции и нарушит наши планы. Слушайте, вас все равно выведут из игры, но при этом ровным счетом ничего не получите. А мы предлагаем деньги.

— Кстати, сколько?

— Читайте по порядку, вы дойдете до этого.

Пожав плечами, еще раз проглядываю начало текста.

— Число читать? И без того понятно, что сегодня четвертое апреля. И еще: я буду по ходу редактировать некоторые фразы, чтобы это не звучало как написанный текст, хорошо? Иначе получится слишком глупо.

Теряя терпение, Эрнесто кладет оба кулака на стол:

— Черт вас возьми, читайте как считаете нужным. Главное — сохраните основной смысл.

— Ну, хорошо, итак: "Я, Соловьев Алексей Дмитриевич, готов сотрудничать с организацией, представляемой господином Эрнесто Эстебано, в предоставлении…" Эрнесто Эстаебано, надо понимать, это вы?

Эрнесто шумно выдыхает, но ухитряется сдержать эмоции.

— Ладно, понял. Продолжаю: "… в предоставлении информации, связанной с моей работой. В обмен на данные о деятельности российских спецслужб по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и их ввозом на территорию России из Европы за 1998–2001 годы, и о планируемой деятельности соответствующих служб и организаций России в указанной области в ближайшие два года я получил…" Простите, но я ничего не передавал и, тем более, ничего не получал. Я сейчас это наболтаю, а вы сообщите своим шефам, что передали мне… сколько тут сказано! Тридцать пять тысяч долларов! И вы положите эти деньги себе в карман. Эта хитрость рассчитана на идиотов!

Эрнесто начинает молча подниматься. Судя по его каменному лицу, после нашего расставания счет отведенного мне судьбой времени пойдет на часы, если не на минуты. Бдительный официант делает движение в сторону нашего стола. Боится, что мы уйдем, не заплатив? Но мне удается вовремя остановить своего раздражительного собеседника.

Хорошо-хорошо, я дочитываю: "… получил тридцать пять тысяч долларов". Все.

Удовлетворенно кивнув, Эрнесто салится. Загаси в сигарету в уже переполненной пепельнице, он доверительно наклоняется ко мне:

— Спасибо, господин Соловьев. Мы действительно можем надеяться на дальнейшее сотрудничество с вами?

Он хочет получить заключительные фразы для записи. Потом все, что мы успели наговорить, перемонтируют в короткий и содержательный диалог. Мои коллеги будут в восторге от него. Если, конечно, он попадет к ним в руки в переработанном виде — без исходных материалов.

— Безусловно, господин Эстебано. Можете положиться. Еще какие-либо заверения с моей стороны нужны? Нет? Тогда, будьте так добры, довезите меня до центра.

Эрнесто светло улыбается:

— Конечно, я ведь привез вас сюда. Подождете еще минуту? Пойду, как говорят в таких случаях дамы, попудрю носик.

Какое кокетство. «Попудрю носик». Иди, пудри. Моя воля, я бы тебе лицо так отряхнул, мало не показалось бы.

Пытаюсь суммировать свои впечатления. Эрнесто вел себя в целом логично, рационально и даже более сдержанно, чем того можно было ожидать. Тем не менее, можно считать, что этот раунд выиграл я, ибо получил запись на кассете. Это главное, это большая победа. С этой кассеткой можно будет вести разговор с моими коллегами по-другому, не так, как раньше.

Смущают две вещи. Первое: имея достаточную информацию обо мне, Эрнесто не может поверить в то, что я с готовностью и чистосердечно стану выполнять его условия. Второе: в этой ситуации ему нужно было бы додавить меня на месте, заставить подписать документ, не давая времени на размышление, а тем более на подготовку ответных шагов. Он же поступил по-другому: либо решил, что не справится со мной, что спугнет меня, либо никакой встречи завтра не будет и за предстоящие сутки должно что-то произойти.

Заметив уход Эрнесто, официант приближается, молча забирает пепельницу и уносит ее. Автоматически провожая его взглядом, замечаю, что он свернул не налево, в кухню, как делал это каждый раз, а направо, видимо, в подсобное помещение. Зачем ему в подсобке пепельница, полная окурков? Интересно было бы знать, есть ли у Эрнесто техника в портфеле. Ну, это мы проверим на обратном пути.

Официант возвращается с пустыми руками и вежливо интересуется:

— Принести счет? Одну минуту.

— Хотите, чтобы я платил и за того господина в туалете? Ну нет, он вернется и сам заплатит.

На это официант, уходя, бесстрастно сообщает:

— Боюсь, он не заплатит. Он только что уехал.

— Мне надо подумать.

Голос Соловьева, преображенный десятком динамиков мощной акустической системы «мерседеса» звучал много мягче и сочнее, чем в жизни. Его сменил бархатистый баритон Эрнесто:

— Ну нет, думать вам мы не дадим, а то еще неизвестно, что вы там надумаете. Вы человек изобретательный…

Раздался короткий скрежет и голос прервался шипящей тишиной. Водитель, не меняя выражения лица, протянул руку и выключил магнитофон.

Ван Айхен сидел на заднем сиденье черного «мерседеса», глядя в окно. Несколько офицеров в светло-зеленой форме верхом появились на дорожке, огибавшей небольшое озеро. Впереди на крупном темно-гнедом жеребце с белым чулком на правой передней ноге ехал шагом седой полковник, за ним смеявшиеся над чем-то трое младших офицеров со стеками в руках. Пропустив автобус, офицеры дали лошадям шпоры, пересекли автомобильную дорогу и, перейдя на рысь, скрылись за поворотом обсаженной высоким кустарником скаковой дорожки.

Водитель, не поворачивая головы, произнес:

— Это был о самое начало их разговора. До дела они не дошли. Я звонил, спрашивал, что произошло. Соловьев нашел микрофон. Согнул его так, что тот сломался. Официант не понимает, когда это могло произойти. Он наблюдал за ними, но его пару раз отвлекали.

Сидевший на переднем сиденье вполоборота Эрнесто изо всех сил стиснул руки, чтобы удержать нервную дрожь, и проговорил:

— Соловьев уперся, и ни на что другое его уговорить не удалось бы. Он ни за что не стал бы подписывать бумагу. Я подумал, что если мы будем иметь пленку, этого вполне хватит, чтобы их люди его забрали.

Ван Айхен наконец вынул изо рта короткую незажженную сигару, недовольно оглядел ее и, по-прежнему глядя в окно, произнес: