Как не отыскать след орла в небе, рыбы в реке и змеи на камне, так не увидеть следа гонимой орлом голубки, червя, пожираемого рыбой и мыши, бегущей от змеи.

Книга притчей Соломоновых. Вольное прочтение

– А как исчезают люди?

– М-м… Исчезают?

– Или пропадают… как там у вас, юристов… понимаешь?

– Понимаю. Исчезают, и то не окончательно, какие-то невидимые и невесомые микрочастицы в коллайдере. А люди… люди, знаешь ли, исчезать не могут.

– Ну, не умничай, я же исправился. Пусть не исчезают, а бесследно теряются… смысл тот же.

– Тебя интересует кто-то конкретный или так, в общем и целом?

– В общих чертах, естественно… сейчас попробую сформулировать: вот, например: идет человек по улице, и вдруг – р-раз, и нет его! Так бывает?

– Ого, чего захотел, – для ответа ей понадобилось поудобнее устроить голову на плече спрашивающего, – Бывать-то бывает… Ну-с, готовься прослушать лекцию. Доцент Соловьев…

– Не надо лекций! Ты без доцентов, своими словами объясни: как это может случиться – сейчас, в наше время… сегодня, завтра?

– А ты, похоже, не веришь в такую возможность? Тогда давай…

– Погоди ты! Веришь, не веришь… Это в Бога можно верить или не верить. Я атеист, но тут же чертовщина какая-то: на Земле ни кусочка считай не осталось необитаемого, связью все насквозь, спутники, камеры… у всех мобилы, навигаторы всякие. И ни с того ни с сего – хлоп, и нет человечка… А?

– Ни кусочка… Да, в этом ты прав. Только, дружочек, не путай: необитаемый – это одно, а безлюдный – совсем другое. В самом густонаселенном городе на планете… как там – Шанхай, Нью-Йорк, Манила… ежегодно пропадает…

– Да какая разница! Манила… У нас пропащего народу тоже хватает.

– Так вот. Живут на квадратном километре миллионы, по улицам ходят сотни тысяч, а по сторонам смотрят единицы. Тебя среди бела дня схватят, по мозгам, и в мешок, а никто и не заметит. Прямо здесь, на Васильевском. Спорим?

– Не. Не надо… верю. Но тогда я должен для кого-то достаточно крутого, чтоб вот так – по мозгам, в мешок – представлять интерес. А я – простой небогатый чувак, иду себе…

– А простой небогатый чувак разве не может сам, по прихоти или дурости, взять да и сбежать куда-нибудь… Через поле, через лес, и под старый пень залез?1

– Может, конечно… но…

– А встретить одноклассника, поспорить на бутылку водки и спрыгнуть с моста в полночь в полнолуние?

– Ну, эт ты загнула! Бутылку… скажи еще – пива. Маловато будет!

– Тогда на ящик?

– Уже ближе. Но я имею в виду – просто иду себе, никого не трогаю…

– И вдруг – хвать!

– Ой!..

Старинные липы, высаженные, наверное, еще при царизме и напрочь закрывшие небо над Извозным переулком, а заодно таким же древним зданием, где полсотни лет размещалась прокуратура да с некоторых пор и следственный комитет, давным-давно следовало спилить. Ну, пусть не все, а через одну, особенно вот эти, со двора… или хотя бы хорошенько обрезать, на худой конец. Такие мысли посещали младшего советника юстиции каждый раз на подходе к месту службы, до недавнего времени вполне приемлемой, можно сказать любимой, а теперь опостылевшей.

Да, лучше всего выкорчевать, распилить на чурки, поколоть на дрова, убрать к чертям с глаз долой, чтоб ни листочка, ни веточки, ни духу их июльского, кому-то кажущегося медовым, а ему, как и многим коллегам, за долгие годы проевшего мозги от кончика носа до самых печенок. Убрать, убрать! А то ведь ни припарковаться толком, ни разъехаться, и птицы… Эта летучая мерзость мало что непрерывно гадила на головы прохожих, госслужащих и стоящие во дворе машины, так еще столь же беспрестанно орала. Птичий сонм, вольготно расположившись на раскидистых ветвях, оглашал окрестности многоголосыми воплями – свистом, щебетом и карканьем – вне зависимости от сезона, умеряясь лишь особо морозными зимами. Преобладала в пернатой популяции, разумеется, городская шпана – воробьи.

Вот и сегодня серая братия разошлась вовсю, напоминая бесчисленную ораву футбольных или хоккейных фанатов, обсуждающих в перерыве матча перипетии игры любимых команд. Всплеск вокальной активности вызвала очередная партия пищевых отходов, поступивших на ближайшую помойку из «Даров Кавказа» – чебуречно-шашлычного заведения с претензией на звание кафе, как и обозначено на вывеске, а по сути – гнусной забегаловки с заплеванным полом и сомнительной свежести ассортиментом.

Воробьи в абсолютном большинстве, за исключением самых смелых, на деликатесы не посягали, довольствуясь ролью зрителей, ибо на арене, представленной парой мусорных контейнеров, сошлись в жестокой схватке игроки покрупнее – вороны и сороки. Серо-черные превосходили габаритами и весом, но частенько проигрывали длиннохвостым черно-белым, более организованным и действовавшим парами, а то и тройками. Крупной драки, впрочем, не получилось – еды оказалось не так уж много; уже через четверть часа победители, расхватав объедки, устремились кто куда, ибо, как гласит житейская мудрость, усвоенная Тихоном Савельевичем еще в пионерском лагере, «если хочешь быть здоров, ешь один и втихаря». Ну а мелочь, как и полагается болельщикам, будет галдеть еще битый час, обсуждая преимущества командной игры над мастерством одиночек.

Следователь, поеживаясь в ожидании почти неминуемого мокрого шлепка по плечу или полям шляпы, торопливо проскочил опасный участок и шмыгнул внутрь, мимоходом кивнув постовому у двери.

Конечно, ранний посетитель знал: уж кого-кого, а его в этом кабинете не ждут и рады точно не будут. И тем не менее пришел. Крупный мужчина вошел без стука, придвинул к столу один из выстроенных шеренгой вдоль стены стульев, уселся и, нахально сняв предписанную пандемическими правилами голубенькую маску, с интересом наблюдал за переменами в лице хозяина.

Тот поначалу явно его не узнал, глянул рассеянно. Пробормотал что-то вроде «Ну у меня же неприемный день, неужели трудно спросить… куда дежурный…», потом всмотрелся, а в следующее мгновение с Тихона Браги, старшего следователя по особо важным делам, можно было писать вариант известной картины «Не ждали». Ошеломить, ошарашить, оглоушить… назвать можно всяко, эффект примерно одинаков: рот приоткрывается, глаза лезут на лоб, кадык дергается туда-сюда. Жалкое, в общем, зрелище. Майор юстиции к тому же отшатнулся, как от привидения.

– Не бойтесь, я не по тому делу, – успокоил визитер, – Бить не буду.

– Я не…

– Да боитесь, боитесь, я же вижу. Успокойтесь. Вы мне нужны живым и в здравом уме.

– Почему я? Зачем?

– Ну, у вас ведь на рассмотрении заявление моей жены. Или еще руки не дошли, глаза не доглядели?

– К-ка-какой жены?! Она же… – Тихоновские очи, и без того выпученные, грозили вовсе лопнуть, – Она…

– О-о-о, братан, да ты, похоже, не в курсе! – широко улыбнулся здоровяк, – Ну, извини, не пригласил на свадьбу… вообще-то ее, свадьбы, в стандартном формате и не было. Заява – моей теперешней половины, Светланы Михайловской, живой и невредимой. Об исчезновении ее матери, а мне, получается, тещи, Журовой Светланы Андреевны. Теперь все понятно?

Теперь обитателю следственного кабинета стало понятно, правда, далеко не все.

Беда одна не ходит, эта старая истина знакома любому разумному землянину, независимо от пола, возраста, цвета кожи и вероисповедания. На разных языках она, естественно, звучит по-разному, но смысл идентичен. Англичанин скажет нечто вроде «беды не идут дождем – обрушиваются ливнем», француз – «одно несчастье приводит с собой другое», а японец – «плохое, единожды начавшись, тянется бесконечно» или «раз уж не везет, то и не повезет». Еще одна столь же повсеместная и всеобщая поговорка гласит примерно «каждый сам кузнец своего счастья и своих бед», да-да, именно так – счастье упоминается в единственном числе, а беды, они же горести, неудачи, напасти и печали – во множественном. Кто тебя? Да сам же, только сам… и поделом тебе, дурню!