Он не мог различить силуэт незваного гостя в ночной мгле, но отчётливо слышал поступь его ног, удивительно тихую, его потаённое дыхание и шорох одежды. Солон слышал всё, что не смог бы, будь он зрячим. Старик не боялся вора, так же, как и не боялся смерти. Он так долго жил со страхом, что кто-нибудь узнает о том, что именно он помог Вольфраму бежать, и что за это его, непременно, повесят, что привык к боязни настолько, что перестал её замечать. Будто Солон уже давно был мертвецом и смерился с этим.

Старик знал: в тайнике недалеко от двери его комнаты не было ничего интересного для простого вора. Но его гость и не был простым: откуда-то он знал не только о существовании потайного механизма, но и секрет его замка. Как же он выяснил это? Сколько лет замок не открывали?

Солон нарочито громко окликнул своего незваного гостя сквозь оставленную открытой дверь спальни:

– Я знаю, что ты здесь!

Но вор не пустился в бегство: замешкавшись лишь на мгновение, он перестал таиться, бросил все силы на взволнованные и шумные поиски. Послышался мерзкий звук (старик его ненавидел), с которым рвётся бумага, затем что-то разбилось. И тогда он решил, что лучше он сейчас лицом к лицу встретится с неудачливым вором, чем найдёт свою библиотеку в руинах после.

Старик вышел с подсвечником в руках не потому, что ему нужен был свет дрожащей свечи, а потому, что он был тяжел и придавал ему немного уверенности для встречи с неведомым взломщиком.

– Я не хочу причинять тебе вред, монах, – послышалось из темноты, – заберу одну вещь и уйду. Но лучше тебе не пытаться мне препятствовать.

Что-то в голосе незнакомца показалось Солону смутно знакомым. Это сходство со звуковым образом, отпечатавшимся в его памяти, он чувствовал, было важным. Что-то неуловимое, непонятное, едва различимое… То, что он, на удивление отчётливо слышал звук «х» в конце слов, где собеседник делал вдох, то, как категорично звучали его слова после «но»… Слегка рокочущий тембр не хотел соединяться в одну картинку с этими маленькими открытиями, но вызывал смутные ассоциации… Вдруг, Солон понял: это был голос его любимого господина, бывшего Хранителя, павшего в ночь, когда он помог бежать его сыну. А Вольфрам ведь, когда-то, делал слишком большие паузы между словами, ни с того, ни с сего, оттого и угасающие звуки в конце слов слышались, отчётливее, чем нужно, уходя в едва слышное «х».

Господь услышал его молитвы: вот он, Вольфрам, стоит перед ним, в стенах Цитадели. Целый и невредимый, хоть и был вынужден прятаться, как ночной вор, хотя должен был бы здесь быть хозяином.

Сириус, глаза которого уже успели привыкнуть к темноте, различил признаки узнавания на лице полуслепого старика, которому был обязан жизнью. Тот, вдруг, заплакал, губы его задрожали, а сухие ладони потянулись к нему, как к неведомой святыне, обещавшей чудо тому, кто коснётся её. Сириус растерялся. Слепой звал охотника господином. Вытирая слёзы с сухого шероховатого лица, смотритель библиотеки не мог выразить словами то, что чувствовал в эти минуты. Сириус торопился. Он знал, что позже позволит себе почувствовать вину перед этим человеком, нашедшем в охотнике того, кем он уже не был. Но сейчас Сириус не мог себе позволить эту слабость. Он рассказал, что именно ищет внезапному союзнику, что ему нужно покинуть остров как можно скорее, что от этого зависит жизнь человека, который безгранично дорог ему… Сириус был уверен: никогда библиотекарь не раскроет его тайну. Он будет хранить её долгие годы, как и историю чудесного спасения мальчика, звавшегося Вольфрамом. Молодой мужчина и правда чувствовал себя вором и обманщиком, наблюдая, как монах дрожащими пальцами сам достаёт камень из другого тайника, как указывает на точное место, среди бесчисленных лабиринтов полок, где хранится рукопись исследователя, который интересовался странным артефактом. К тому же, библиотекарь сохранил его «огненный стрелок», спрятал от вездесущих лап нового Хранителя. Увидев любимца своей юности, Сириус почувствовал, как внутри что-то сжалось.

Сириус не обернулся, когда уходил. Он боялся, что увидит подтверждение своих опасений: монах догадывался, что наследник не собирается больше возвращаться.

До ночи двух лун была ещё неделя. Целая неделя до момента, когда Селеста вновь превратится в человека. И Сириус надеялся отыскать девушку до этого времени. Эстеврия встретила его пронизывающим холодом, и даже не смотря на то, что Сириус был готов увидеть город в снегу, происходящее поразило его. Было очевидно, что не каприз природы был причиной тому, что предстало его глазам, когда с подплывающего к фьордам корабля, он спустился на толстый, серый лёд, где ждали прибывших грубо сбитые сани.

Всё вокруг было темным. Даже снег не нёс ослепительной чистоты и света, которые всегда сопровождали настоящую зиму. Казалось, этот серый мертвенный холод по капле высасывал силы из всего живого, что попадалось ему на пути. Сириус ощутил, как неведомая сила придавила его в тот самый момент, когда его нога шагнула за границу неведомого колдовства. И тут же стало трудно дышать, трудно двигаться, трудно различить собственное биение сердца. Он не боялся холодов, привык с раннего детства, родившись почти на краю света на продуваемом всеми ветрами северном острове. Но здесь холод был совсем другого рода, он будто бы впитывался в самое твоё нутро, грозясь остудить огонь, что горел в сердцах каждого из северян. Охотнику даже чудились, порой, зеленоватые всполохи среди лепестков тумана, который то тут, то там клубился среди обледенелых улиц, вопреки всяким законам природы.

Сириус совсем не собирался искать своих товарищей, так давно отправившихся в эти края. Поселись он с ними, неизбежно, пришлось бы рассказать обо всём, что приключилось с ним за эти бесконечно долгие месяцы. Пусть денег у него почти не осталось, а в деле, что он замыслил, дружеское плечо пришлось бы кстати, он не хотел втягивать в эту историю и их. Но судьба распорядилась иначе, и он встретил Деймоса – одного из своих самых верных товарищей.

А дальше, охотник и сам не понимал как, он оказался в маленьком доме на окраине города, хозяином которого был свинопас. Там же нашли приют и те, кто раньше его покинул. В Эстеврии осталось их всего трое из шестерых: кто-то не выдержал жестокости местных холодов и отправился искать удачу в новом месте. Они расстались всего несколько дней назад. Деймос, Алгар и Доротея стали заложниками города.

Алгар по происхождения был южанином. Когда-то, больше тридцати лет назад, он родился именно здесь, в Эстеврии. Именно он и уговорил товарищей ехать сюда, не зная, что только путешественник пересечёт границы города, попадёт под действие проклятья, как и все уроженцы Эстеврии, и больше не сможет покинуть эти места. Его сестра Доротея, которой недавно исполнилось четырнадцать, отказалась покинуть брата, застрявшего в ловушке. А шестнадцатилетний Деймос не хотел покидать Доротею, хоть и не признавался в этом открыто. Они платили хозяину дома за кров помощью по хозяйству. Тот уже несколько дней не спускался со второго этажа, где была его маленькая комната. Старик болел, и кашлял постоянно.

Сириус остался с ними. В небольшой комнате, которую он делил с Деймосом, промасленной ветошью были заделаны все щели, включая окно. В ней было темно и неуютно, а сырость не мог победить даже горевший огонь. Маленький очаг, топившийся по-чёрному, больше походил на каменную жаровню.

Последние деньги охотник обменял у местного колдуна на чашу с заговорённой водой, способную найти того, кто хотел быть найденным. Такими пользовались многие: колдовство было довольно простым. Главное, чтобы ничто ему не мешало, а тот, кого ищут, хотел увидеть ищущего.

Тем же вечером, он вернулся с волшебным сосудом и живым молодым соколом в своё новое жилище. И тогда он рассказал друзьям, зачем на самом деле прибыл в заколдованный город. Два камня с таинственными письменами неизвестного языка действительно обладали удивительными свойствами. Они могли даровать магу их использовавшему облик любого живого существа. Перо же, что нашёл он во время своей погони, Сириус собирался опустить в волшебную чашу, надеясь, что Селеста хочет его увидеть вновь. И охотник стремился этим же вечером испытать свой план: ему нужно было увидеть девушку, убедиться, что она в порядке. А дальше он решит, что делать.