А тут из-за скалы выходит парень, чуть меня постарше, а глаза у него жгуче-голубые. По глазам этим я понял, что Олин брат передо мной. Встал между нами, зубы сжаты, желваки играют. Помолчал и процедил сквозь зубы: «Чтоб к Ольке на пушечный выстрел не подходил!» Оля хочет ко мне подойти, а он плечом ее отодвинул и бросил ей, не глядя: «А ты марш домой!» Оля сверкнула на него из глаз синевой, развернулась и быстро так к краю скалы отошла.

В тот день было пасмурно, а под вечер тучи на горизонте разошлись, и солнце все лучами в розовый цвет окрасило. Мы смотрим на Олю, она стоит на самом краю, а вокруг нее словно ореол золотой. Ее брат развернулся к ней и как заорет: «Я же сказал, домой быстро!» Она чуть дрогнула, а потом говорит: «Дай мне с Васей попрощаться».

– Неет! – рявкнул он.

Оля еще полшажочка назад сделала, а за ее спиной водопад беснуется. Я испугался, но виду не показываю, шепчу этому брату безумному:

– Ты что, не видишь, еще немного, и она сорвется вниз. Разреши ей подойти ко мне. Мы попрощаемся просто, как добрые друзья, и я уйду. Скоро мы уедем, и я навсегда исчезну из вашей жизни. Не делай глупости, слышишь? Она может разбиться. Ты примешь на себя вину за это?

Брат прерывисто задышал, шумно вдохнул и отрывисто прошептал: «Две минуты». И отошел на некоторое расстояние. Оля подошла ко мне, посмотрела в глаза и молчала с минуту. Потом сказала шепотом: «Все я запомнила каждую черточку твоего лица. Прощай». Вынула из уха сережку с голубым камнем и сунула мне в ладонь. Брат дернул Олю за руку и потащил вниз. Я еще немного постоял, разглядывая лежащую на ладони Олину сережку, и побрел в наш лагерь. Больше я Олю не видел.

Местные ребята и девчата, что приходили к нам в лагерь, рассказали, что Олю увезли, а куда никто не знает. И хоть у нас с ней, как говорят «ничего не было», мы даже не поцеловались ни разу, я очень долго ходил как в воду опущенный. Ни с кем не разговаривал, разве что по делу. Но надо мной никто не смеялся, мне сочувствовали, но сочувствовали молча. Все мои друзья понимали, что это не какая-то пустяковая встреча. Понимали, что коснулась меня Любовь, и уплыла в дальние дали. Вот так-то.

Дед Василий шумно вздохнул. Олеське стало жалко деда. Вот он какой, оказывается, романтик. А еще она вспомнила, что на ключах у него висит голубая бусина, прикрепленная к колечку от ключей странным крючком. Олеська догадалась, что это ни что иное, как та самая Олина сережка. У нее защипало в глазах. Хорошо, что в темноте не видно, как навернулись непонятные, неожиданные слезы.

В этот момент зажегся свет, и прозвучало нестройное «Ура!» Народ зашевелился, потягиваясь, разминая затёкшие от долгого сидения ноги. Елена Петровна на правах хозяйки побежала на кухню ставить чайник, а Олеська подошла к деду Василию, прижалась к его плечу и нерешительно погладила грубую мускулистую руку. Подняла на него глаза и улыбнулась. Дед Василий улыбнулся в ответ и ласково щелкнул ее по носу.

«Любовь, как и кашель, не скроешь» – шепнул он ей и легонько подтолкнул к стоявшем неподалеку Вадику. Олеська вопросительно посмотрела на деда Василия, а он подмигнул и добавил: «Вот так-то».

Олеська еще глаза не открыла, а почувствовала, что сегодня случиться что-то хорошее. Старшие сестры – Ленка с Наташкой – взяли ее с собой в Новогоднюю ночь гулять возле ёлки, что стояла около сельсовета. А это значит, что она, Олеська, уже большая, она с ними на равных. Даже мама не долго сопротивлялась. Поворчала для порядка, а потом сказала: «Девочки, вы только приглядывайте за ней, одну не оставляйте». Девочки уверили – «Тёть Нин, не бойтесь, мы ее от себя никуда не отпустим!»

И это было так здорово! И так необычно – ночь, но на улице полно народу, ребята бегают, на горках катаются. Взрослые просто так ходят, гуляют. Хотя нет, не все просто гуляют – вон дядя Гриша, сосед, на горку взобрался да как скатится. Прямо стоя на ногах! И не упал. И у многих в руках бенгальские огни шипят, искрятся. И ребята с горки катаются. Только ребята – с маленькой горки, а взрослые, такие как дядя Гриша, те – с большой. И Ленкины одноклассники тоже с большой катаются и сама Ленка. Только они на картонках и фанерках, а вот Петька, тот, с кем Ленка за одной партой сидит, он как дядя Гриша, на ногах скатился. Вот это да! Правда, он в самом конце упал, но это потому, что на Олеську налетел.

– Эй, малая! Ты чего под ногами путаешься?! – крикнул он ей, отряхиваясь.

– Э, Сидоров! Ты чего мою сестру обижаешь?! – коршуном налетела на него Ленка.

Приятное чувство обволокло Олеську – у нее есть старшая сестра, и она защищает ее, Олеську от больших мальчишек. Ну и что, что Лена всего лишь двоюродная сестра. Все равно не чужая. И Наташка тоже своя-родная, хоть и двоюродная, и тоже старшая, пусть и не такая большая, как Ленка. Наташка всего в четвертом классе, а Ленка уже в девятом! Она любит водиться с Олеськой и играть в школу. Олеська благодаря Ленке все буквы и цифры знает и читает и даже писать умеет печатными буквами. Хотя в школу она пойдет только через два года. А про Наташку говорили, что Ленка ее подтянула по математике и по русскому.

Что такое «подтянула» Олеська не знала. Наверное, повесила на турник, и помогала подтягиваться, как дядя Гриша помогал подтягиваться на турнике своему маленькому сыну Вовке? Только при чем здесь русский и математика? Но теперь Наташка учиться хорошо, а про Ленку говорят, что она обязательно будет учительницей.

Пока Олеська все это прокручивала в своей голове, ей уже расхотелось реветь, как она со страху надумала в начале. А Петька Сидоров оправдывался:

– Да ничего я не обижаю… Просто сам испугался – вдруг зашиб. Чего она тут делает, возле большой горки-то?

И Олеська ляпнула:

– Я скатиться хочу…

– Лесечка, – ласково заговорила с ней Ленка, – Тебе тут нельзя, ты еще маленькая. Пошли вон на у горку.

– Да не боись! – сказал вдруг Петька, – Я с ней скачусь, давай свою картонку.

И вот Олеська с замиранием души стоит на большой горке. А с горки так далеко все видно! И Петька усадил ее перед собой, залихватски свистнул, оттолкнулся, и они понеслись! Олеська завизжала и закрыла глаза. В животе у нее что-то поднялось, потом опустилось, и было так сладко и здорово.

Так Петька скатился с ней еще пару раз, потом кто-то из больших ребят вручил ей горящий бенгальский огонь. А потом ребята отправились куда-то всей гурьбой, а Олеська осталась возле горки. Она вытянула вперед руку с бенгальским огнем и смотрела, прищурив глаза, как вокруг рассыпаются искры. Но вот бенгальский огонь зашипел и погас, в руках у Олеськи осталась только обугленная проволока. Она поводила ей по снегу, нарисовала рожицу и написала «Новый гот» (только буква «в» была повернута в противоположную сторону). А потом направилась, было к ёлке. Но ей вдруг очень захотелось посмотреть, а что там, за сельпо, на другом конце площади. Она каждый раз просила маму пройти той дорогой, которая огибает магазин с обратной стороны, но мама постоянно отнекивалась. Сейчас Олеську никто не окликнул, и она решила быстренько сбегать, посмотреть и вернуться обратно, пока Ленка и Наташка гуляли со своими друзьями.

Олеська забежала за магазин, осмотрела его с другой – неизвестной – стороны, и отправилась обратно. Но почему-то обратно на площадь она не попала. Тропинка вела ее дальше, и привела на аллею с высаженными ёлочками. Олеська решила, что это уже лес и испугалась. Она села в сугроб и заревела во весь голос.

Тем временем Ленка хватилась ее.

– Петька! Ты куда ребенка дел? – наседала Ленка на своего одноклассника.

– Да вот только что тут была, – оправдывался он, – Сейчас найдем. Не могла она далеко убежать.

Олеську нашли через пять минут, сидящую в сугробе, и монотонно гудящую на одной ноте:

– Ммммммамммммаааааа….

Ленка схватила ее в охапку, прижала к себе и больше от себя не отпускала. А потом они все вместе – Ленка, Наташка, Ленкины одноклассники (и Олеська разумеется с ними), уселись в беседке за школой. Кто-то принёс термос с горячим чем, а Петька Сидоров достал из-за пазухи круг «Краковской» колбасы, которую стянул у родителей с новогоднего стола, и полбулки круглого каравая. Под одобрительные возгласы друзей колбасу и хлеб разделили поровну. Олеське отломили кусок наравне с остальными ребятами. Она жевала свой бутерброд и радовалась, что встречает Новый год «как большая». Она не заметила, как уснула, и ее спящую ребята принесли домой, раздели и уложили в кровать.