Развитие военно-промысловых артелей привело к установлению строгой иерархии в организации жизни и отражении нападений кочевников. У каждой такой артели появился, как и требовала этого боевая жизнь, один военачальник. Он распоряжался устройством товарищества в военном отношении и руководил всеми членами артели во время стычек с непрошеными гостями.

На такую роль выдвигались люди смелые, умные и отважные, с твёрдой волей, редкими физическими и моральными достоинствами. Это и были первые донские чудо-богатыри – атаманы. Обращаясь к своему атаману, в дань уважения, казаки говорили: «Куда ты глазом кинешь, туда и мы кинем головы свои».

Развесёлое казачье племя жило общежительными братствами, артелями, общими сумами. С тех давних времён распространилось среди них известное выражение «односум», указывающее на дружеские связи и земляческие отношения.

Шло время, и не только защита от кочевников стала главным делом «гулебных ватаг» – первых казаков. Они стали отправляться за дальние леса, реки и моря в военные походы, которые всё больше и больше напоминали лихие набеги. Возвращаясь с добычей, казаки с атаманом «дуванили дуван», то есть делили награбленное добро. «Без атамана и дуван не дуванят», – говорили они, производя делёж добытого, когда поровну, а когда и по справедливости, в зависимости от военных заслуг в походе. На гневные упрёки в таком разгульном поведении, звучавшие из далёкой Московии, они отвечали просто: «Грозен государь, прикажи нам на Дону, чем кормиться?»

Исстари повелось, что на Дон стекались люди бесстрашные, свободолюбивые и в то же время неуживчивые, не терпящие диктата и чужой воли над собой. Именно такие, бросали в народ призыв: «Уйду на Дон, богатство наживу».

Богатство нажить удавалось далеко не каждому, а вот столь желанную свободу, в условиях почти полностью закрепощённого русского крестьянства, получить удавалось почти всем. «Гульба», то есть набеги на соседние владения, охота и рыболовство, уже становились символом столь желанной для вчерашних крепостных свободы.

Первые жилища казаков, гулевых людей, делались так, чтобы при отсутствии промысла или появлении какой-либо опасности, их было не жалко бросить, а в случае вражеского нападения, можно в них укрыться и дать отпор врагу. В книге Александра Ивановича Ригельмана «История, или повествование о донских казаках», описано, что представляли собой первые казачьи городки. Это были небольшие укрепления, обнесённые двойными плетнями, пространство между которыми было набито землёй, а наружный плетень, кроме того, был обвешан сухим дерном. Внутри такого городка-крепости помещались незатейливые избы, курени, а то и просто землянки.

Казаки отвечали недругам: «Пускай пламя набегов сожжёт городки наши, через неделю заплетём новые плетни, набьём их землёю, покроем избы, и городок будет готов. Скорее враг устанет сжигать жилища наши, нежели мы возобновлять их».

Северский Донец – серьёзное препятствие для кочевников, которые стремились напасть на Русь. Преодолевая его, они использовали разведанные броды и перелазы, которых по Донцу насчитывалось немалое количество. Казаки непременно выясняли намерения пришельцев с юга и с востока и по цепочке уведомляли русских воевод. В сентябре 1565 года крымский хан Давлет Гирей с многочисленным войском начал переправу через Северский Донец. Казаки вовремя известили пограничные русские города и хан был разбит.

Но и кочевники не прощали подобного и мстили казакам. В 1569 году крымцы (татары) напали и безжалостно разорили на Северском Донце обжитые городки Ивана Мотяки (есть сведения и о прозвище Митяка), находившиеся там, где ныне расположена Митякинская станица.

Бежавшие в панике жители укрывались сами и прятали свой немногочисленный скарб и скот в левобережных лесах по течению Донца. И, как знать, может быть, именно тогда появились зачатки селений на удобных для жизни возвышенных местах левобережья Донца.

С того далёкого времени XVI века и появилось в языках разных стран непереводимое, но живучее и певучее слово «казак». Оно стало не только определять принадлежность к этнической группе на юге Руси, но и состояние вольной и свободной души наших далёких, трудолюбивых и бесстрашных предков. По строго научному определению, оно в тюркских языках и означало «вольный, свободный».

И это подтверждалось донесениями русских дипломатов в начале царствования русского самодержца Ивана Грозного. В них можно прочитать, что «донские казаки, наши холопы, в нашей земле, многое лихо учинили, а потом убежали на поле». Полем, уже привычно в документах того времени, именовали земли по Дону и Северскому Донцу.

Для казачества самой первой, почитаемой исторической датой, является 1570 год. И вот почему. Иван Грозный, отправляя в Константинополь, по-прежнему именуемый русскими Царь-Градом, своего посла Ивана Петровича Новосильцова, через Рыльск и Азов, повелел донскому атаману Михаилу Черкашенину проводить его до донских зимовищ. Атаманам и казакам, всем и без отмены, была послана 3 января 1570 года царская грамота о том, чтобы Ивана Петровича Новосильцова слушали во всех государевых делах, «тем вы нам послужили, – писал царь, – а мы вас за вашу службу жаловать хотим». В апреле месяце (1570 года) Новосильцов прибыл на Северский Донец. Здесь для него были построены суда и уже отсюда атаман Черкашенин с казаками провожал его до крайнего казачьего пункта, Аксайского устья. На обратном пути в Московию, посла также сопровождали казаки. Именно январь 1570 года считается официальной датой признания донских казаков, как служивого люда, способного выполнить волю русского царя и послужить ему.

Через сто лет, в 1670 году, современник царя Алексея Михайловича о службе донских казаков говорил так: «и тех донских казаков на Дону емлют для промысла воинского, посылают в подъезды, подсматривать и неприятельские сторожи скрадывать, и даётся им жалованье, что и другим казакам. А буде их, казаков, на Дону с двадцать тысяч человек, учинены для оберегания понизовых городов от приходу турских, татарских и ногайских людей и калмыков. И дана им на Дону жить воля, начальных людей меж себя, атаманов и иных, избирают и судятся во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу».

В 1682 году войсковой атаман Фрол Минаевич Минаев, тот самый, что стоял у истоков основания Гундоровской станицы, писал крымскому хану Мурат-Гирею: «Мы люди небогатые, стад конских и животных у нас мало, городки наши не корыстны, оплетены плетнями, обвешаны тёрном и добывать их нужно твёрдыми головами, на посечение которых, у нас есть сильные руки, острые сабли и меткие пищали…»

Своеобразная боевая жизнь выработала у казаков особый кодекс нравственности. Храбрость и взаимовыручка в бою, стремление поделиться со своими односумами последним, презрение к житейским трудностям были их первейшими добродетелями. Несмотря на всеобщую бедность, воровство и обман между своими, считались гнуснейшими преступлениями и в случае их открытия, виновных жестоко наказывали.

Казак того времени был, как сказали бы сейчас, существом глубоко общественным. Историки утверждали, что ему, как и древнему греку, нужна была общественная площадь, называвшаяся в казачьих городках майданом, или станичная изба, к которой пристало название курень, где он, сидя в кругу друзей, мог бы выпить чарку хлебного вина, перекинуться словом с окружающими, вспомнить дальние походы и заиграть, как казаки говорили и тогда, и сейчас, старинную песню: