Утолив голод, он обхватил голову солдата рукой с длинными пальцами и без особых усилий свернул ему шею… И замер, внезапно осознав, что за ним наблюдают.

Лес замер вместе с ним. Даже ветерок стих, единственным звуком стало тихое «кап-кап» – кровь медленно падала на лесную подстилку.

Все еще склоняясь над телом, Генри напряженно повернул голову.

Большая собака несколько секунд пристально смотрела на него, потом крадучись пошла прочь. Наконец, даже зоркие глаза вампира не смогли разглядеть ее среди шевеления теней.

Пес не должен был его выследить!

Дурное предчувствие холодными пальцами пробежало по спине Генри. Он быстро выпрямился и направился было к тому месту, где исчез огромный зверь, но мгновение спустя остановился, услышав, что патруль возвращается, – наверное, в поисках пропавшего солдата. С собакой придется разобраться в другой раз. Вцепившись одной рукой в рубашку, другой – в штаны убитого немца, Генри втиснул труп в развилку дерева, намного выше уровня глаз. Бросил последний настороженный взгляд в темноту и двинулся дальше, к деревне.

Найти ее было нетрудно: деревенскую площадь освещал резкий белый свет полудюжины установленных на грузовиках прожекторов. Несколько местных жителей сбились в кучу на краю площади под охраной отряда эсэсовцев. Тот, кто, по-видимому, был здесь командиром, расхаживал взад-вперед, похлопывая себя по ноге стеком в лучшей нацистской манере. Если не считать постукивания стека по кожаному голенищу сапога, сцена была сюрреалистически тихой.

Генри подошел ближе, решив оставить часового в живых до тех пор, пока не поймет, что тут происходит. Еще одна необъяснимая смерть могла принести в будущем больше вреда, чем пользы. Добравшись до дома на краю площади, он скользнул в глубокий дверной проем и стал ждать, что будет дальше.

В крошечной деревушке даже в самые лучшие времена проживало, наверное, не более двухсот человек, а сейчас осталось еще меньше. Деревня находилась недалеко и от границы, и от железнодорожных путей, необходимых захватчикам для дальнейшего продвижения на север, что сделало ее центром Сопротивления. Генри как раз и оказался тут благодаря Сопротивлению, но, к сожалению, оно привело сюда и СС.

На площади собрали семьдесят одного жителя, в основном старых, молодых и немощных. Судя по ночной одежде, людей вытащили из постелей, а судя по настороженным лицам, они ожидали самого худшего.

Генри увидел, как двое вооруженных до зубов солдат привели еще пятерых местных.

– Это последние? – спросил офицер и, получив утвердительный ответ, зашагал вперед. – Мы знаем, где находятся ваши отсутствующие родственники, – отрывисто сказал он по-голландски, с акцентом, но вполне разборчиво. – Поезд, который они должны были остановить, не прибудет. Это была ловушка, чтобы выманить их.

Он сделал паузу, ожидая реакции, но получил в ответ только настороженные взгляды. Жители, достаточно взрослые, чтобы понимать, что происходит, были очень напуганы, но хорошо это скрывали. Чувствительный нос Генри уловил запах страха, но командир не смог понять, какой эффект произвели его новости. Не услышав ответа, он резко сказал:

– Сейчас ваши близкие мертвы. Все.

Маленький мальчик подавил вскрик, и командир слегка улыбнулся.

– Но мало просто уничтожить сопротивление, – продолжал он более мягким тоном. – Мы должны уничтожить любые дальнейшие помыслы о нем. Вы все будете казнены, каждый дом в вашем селении будет сожжен дотла – как пример того, что происходит с гражданскими, которые осмеливаются поддерживать сопротивление, и с теми низшими существами, которые осмеливаются противостоять расе господ.

– Ох уж эти немцы, – фыркнула пожилая женщина, вцепившись в свой выцветший банный халат артритными пальцами. – Заговорят тебя до смерти, прежде чем пристрелить.

Генри был склонен согласиться – командир говорил так, словно насмотрелся пропагандистских фильмов. Но опасность от этого не становилась меньше. Какие бы еще «экономические реформы» ни проводил Гитлер, ему точно удалось найти работу для каждого сукиного сына-садиста в своей стране.

– Ты. – Стек высокомерно указал на старуху. – Иди сюда.

Стряхнув с себя руки друзей, пытавшихся ее удержать, та подошла. Ее голова с редкими седыми волосами, туго скрученными в пучок, едва доставала командиру до ключицы.

– Ты вызвалась быть первой, – сказал он.

Со слезящимися глазами, почти зажмуренными в ярком свете прожекторов, женщина подняла голову и сказала что-то настолько грубое и уж тем более биологически невозможное, что у одного пожилого местного вырвалось потрясенное:

– Мама!

Просто чтобы убедиться, что командир все правильно понял, она повторила то же самое по-немецки.

Стек взлетел для удара.

Генри метнулся вперед. Он понимал, что совершает глупый, импульсивный поступок, и все равно не смог удержаться. Поймав запястье занесенной руки командира, он не остановился и, вложив в движение всю свою силу, вырвал руку из сустава.

Отшвырнув тело, Генри повернулся и бросился на остальных эсэсовцев, размахивая своим ужасным, кровоточащим трофеем, как дубинкой. Его губы растянулись, обнажив зубы, блеснули длинные клыки.

Вся атака заняла чуть меньше семи секунд. Нацисты были не первыми, кто использовал ужас в качестве оружия; такие, как Генри, познали ценность ужаса столетия назад. Вампир успел добраться до первого из охранников прежде, чем хоть один из них вспомнил, что вооружен. К тому времени, как немцы пришли в себя настолько, что смогли открыть огонь, Генри уже прикрывался, как щитом, вторым мертвым телом.

Он услышал крики на голландском, мягкие шаги по утрамбованной земле, а потом прожекторы, к счастью, вдруг погасли. Впервые после своего появления на площади Генри смог ясно видеть, зато немцы теперь не видели вообще ничего. В полной растерянности они бросились бежать, но путь им преградила рычащая собака – самая большая, какую они когда-либо видели. Пес ринулся в атаку, и началась настоящая бойня.

Мгновение спустя, стоя над своей последней жертвой, чувствуя, как запах крови проникает в каждую клеточку тела, Генри увидел, что пес, который следовал за ним всю ночь, идет к нему на негнущихся лапах. В темноте влажное пятно на морде казалось скорее черным, чем красным, и пес выглядел диким, как волк из сказок братьев Гримм.

Генри и собаку все еще разделяло несколько футов, когда стук сапог по булыжникам заставил их обоих обернуться. Генри дернулся, но пес оказался быстрее: он нырнул вперед, перекатился и вскочил, сжимая пистолет-пулемет в человеческих руках. Как только штурмовики появились в поле зрения, он открыл огонь.

Не выжил никто.

Закинув оружие за голое плечо, оборотень повернулся к Генри и вытер кровь с губ тыльной стороной грязной ладони. Его волосы, такого же красновато-коричневого цвета, какого была его шерсть, спадали на лоб спутанными прядями, наполовину скрывая те самые глаза, которые наблюдали, как Генри выкапывается из земли, а потом пьет кровь.

– Я Перкин Хиркенс, – сказал оборотень по-английски с сильным акцентом. – Если вы Генри Фицрой, я ваш связной.

Прожив на свете четыреста лет, Генри думал, что его уже ничто не сможет удивить, но теперь понял, что надо бы пересмотреть это заключение.

– Мне не сказали, что вы оборотень, – проговорил он по-голландски.

Перкин ухмыльнулся и стал выглядеть намного моложе, хотя и не менее опасным.

– А мне не сказали, что вы вампир. Думаю, мы на равных.

– И это называется «знакомство при нормальных обстоятельствах»? – пробормотала Вики, на мгновение пожалев, что не сидит дома и не ведет милый, нормальный спор с Майком Селуччи. – Я имею в виду – ты рассказал о встрече вампира из секретной службы с оборотнем из голландского Сопротивления.