– Побываем и вникнем. Рудольф Карлович, обещаю, мы с уважением отнесемся к любому вашему решению. Но вам нужна поддержка. Если не возражаете, мы с Маргаритой составим вам компанию.

– Тогда и я поеду, – тут же среагировал Алик.

– И я, – пискнула Анька.

Хорошенькое дело: один, похоже, вознамерился везде за мной таскаться, а другая не может пережить, что «офигенный мужик» проявил толику интереса к ее лучшей, на секундочку, подруге!

– Нет-нет, зачем нам такая делегация? – улыбнулся Гений, давая понять, что разгадал истинную суть их намерений. – Не будем привлекать лишнего внимания. Еще не время.

«Каков мужчина за рулем, таков и в постели» – недавно я читала заметку на эту тему в женском журнале. Тогда энтузиазм авторши, упорно доказывавшей справедливость изречения, показался мне глупым. Сейчас же, сидя на переднем пассажирском сиденье рядом с Гением, который уверенно, с шиком и даже нагловато пробивался через пробку, я была готова поверить популярному глянцу…

Рудольф Карлович сразу уселся сзади – видимо, желал тактично оградиться от любых разговоров. Сегодня старик был молчаливее обычного, но язык жестов выдавал его волнение. Дирижер никак не мог устроиться в машине, хотя та обладала внушительными габаритами, путался в пальто, несколько раз ронял зонт-трость. Мы с Гением старались упредить любые его желания и с готовностью бросались на помощь всякий раз, когда это требовалось.

В салоне царила напряженная тишина. Любые разговоры сейчас, когда Рудольф Карлович готовился к «встрече» с давним знакомым, казались неуместными. Включать музыку и вовсе было бы вопиющей неделикатностью. Вот мы и молчали. Гений ловко управлял своим шикарным черным внедорожником, а я искоса наблюдала за нашим лидером и думала о всякой всячине…

Вчера я посмотрела один из концертов с участием Рудольфа Карловича. Поисковик в интернете выдал множество ссылок на его выступления – в Москве, Питере, Казани, Эдинбурге, Вене… Я выбрала свой любимый Третий фортепианный концерт Рахманинова – никогда не считала себя знатоком классической музыки, но это произведение могла напеть наизусть и чуть ли не целиком. А еще мне вдруг вспомнилось, как в юности ходила с мамой на вечер памяти Рахманинова. Из всех рассказов особенно запомнился один: как композитор, столкнувшись с критикой, погрузился в глубокий творческий кризис и несколько лет ничего не сочинял. Тогда ему помог талантливый психотерапевт – может быть, наш Гений точно так же поможет Рудольфу Карловичу?

Словом, я выбрала композитора и произведение неслучайно – и до сих пор находилась под впечатлением. Рудольф Карлович высился на сцене, как полководец, готовый отдавать приказы покорной рати. Нет, скорее как судья, замерший перед тем, как преломить жезл и отдать преступника палачу… Ох, какую чушь я несу – похоже, обещанная статья уже начала складываться у меня в голове. И совершенно напрасно, ведь дирижер ясно дал понять, что не хочет шумихи. Но воображению ведь не прикажешь…

Знакомая с детства музыка раскрывалась для меня совсем иначе. Сейчас она была фоном для всего, о чем поведал нам дирижер: я слышала наивное вдохновение юности, бурные надежды, разочарование, яростную, готовую выплеснуться злость – и успокоение, смирение, светлую грусть завершающего жизненный путь человека. В конце он, измотанный, взмокший, из последних сил взмыл над оркестром, подгоняя музыкантов, заставляя их следовать неистовому темпу… На финальном аккорде дирижер размашисто, с исступлением взмахнул палочкой, будто желая поразить пианиста в самое сердце. Ставя точку в своей жизни. Оставляя ощущение трагедии.

Гений между тем притормозил на одной из улочек – к известному кладбищу в центре города проще было подойти пешком. Открыл мою дверцу, потом заботливо помог выбраться Рудольфу Карловичу. Я почти физически ощущала владевший дирижером трепет, но покровительственное присутствие Гения немного развеивало напряжение. У самых ворот кладбища старик остановился как вкопанный, не в силах занести ногу и сделать последний решительный шаг. Нечто подобное чувствуешь иногда во сне, когда нужно бежать, а тело тебя не слушается.

– Может быть, вернемся? – Гений мягко тронул за рукав дирижера. – Не надо себя мучить.

– Нет, – покачал головой старик и упрямо тряхнул седыми прядями. – Нет. Иначе я никогда от этого не избавлюсь.

Кивнув, Гений скрылся в маленьком здании при входе, где располагались администрация кладбища и цветочный магазин. Через пять минут он выскочил оттуда с двумя ветками каких-то странных красновато-желтых цветов, напоминавших языки пламени.

– Я выяснил, какой участок нам нужен, это туда. – Гений махнул вправо и протянул дирижеру цветы. – А здесь неплохой магазин, я звонил им вчера, и доставили в лучшем виде. Довольно редкие в наших краях цветы, иногда их называют кошачьими когтями. Символ мести, предупреждение о грядущей каре. Мне показалось, вам, как творческому человеку, понравится. Можете «подарить» цветы обидчику.

Мы прошли немного вперед, пару раз свернули. По акварельно-голубому апрельскому небу бежали облачка, а пока еще голые деревца и смотревшие на нас древние ангелочки добавляли картине безмятежности. Но стоило нам выбраться на современную аллею, окаймленную пышными памятниками советских времен, как зыбкое умиротворение рассеялось.

– Вот он! – торжествующе вскричал Гений, и передо мной предстал помпезный постамент. Скользнув взглядом выше, я увидела глыбу из белого мрамора, в которой угадывались очертания плеч и головы. Подойдя ближе, я разглядела узнаваемые нос картошкой, залысины и глазки-щелочки. Перед именем и годами жизни вилась высеченная на камне тоненькая ниточка нот. Мы остановились как вкопанные, и я спиной уловила ужас, объявший замершего сзади дирижера. Через мгновение Рудольф Карлович в порыве не свойственной его возрасту энергии бросился к памятнику.

– Нет, не мое! Слава богу, не мое, – с облегчением выдохнул он, считав ничего не говорящую мне строчку нотных знаков. Потом в эйфории обвел нас взглядом… и тут же осекся, пронзенный внезапным осознанием. – Какое унижение! Нет, вы только вдумайтесь, какое унижение! Я устал быть жертвой! Бояться его… даже мертвого… Радоваться, что он не может меня обокрасть – уже с того света! Один миг – и все, я – не человек, меня нет! Только страх, животный страх, что прошлое вернется. А оно и не исчезало… оно не умерло! За что? За что?!

Старик еще долго стоял у могилы, глядя на ноты затуманенными глазами. Он то запускал скрюченные длинные пальцы в седые волосы, то что-то бессвязно бормотал себе под нос, то горестно покачивался из стороны в сторону. Мы с Гением тактично держались в стороне, в любую секунду готовые поспешить с утешениями. Но вот Рудольф Карлович горделиво выпрямился, швырнул цветы и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Гений кинулся догонять старика, а я помедлила, бросив взгляд на могилу. И тут же застыла, объятая ужасом. Один цветок сиротливо валялся у ограды, почти на аллее. Другой маленьким пламенем алел на мраморной белой цветочнице. Соцветия венчали острые, будто когти хищника, зубцы.

Рудольф Карлович оставил на могиле обидчика один цветок. «Подарил» один-единственный цветок, как живому. Прошлое никуда не исчезло, не развеялось. Не умерло, не упокоилось в могиле. Оно по-прежнему жило, терзая душу безжалостными когтями, и неизвестно, существовало ли от него спасение.

Моя статья «выстрелила». Всего через неделю во всех киосках на самом видном месте красовался тонкий скандальный журнал с кричащим заголовком «Известный композитор – вор?» на обложке. Под статьей с коротким, но хлестким названием «Ничего, кроме правды» стояла довольно распространенная фамилия, причем мужская. Договориться с девочкой из издания оказалось проще простого, особенно когда я свела ее с Гением. Тот вмиг обаял новую знакомую и, похоже, хорошенько позолотил ей ручку. А скоро тему подхватили и другие писаки, коршунами слетевшиеся на сенсацию.