— Хочешь шампанского? — спросил Ник, чтобы отвлечься от назойливых мыслей.
— Хочу, — кивнула Мари.
— Тогда иди за мной. Будем подниматься по лифтовой шахте.
— Может, зайдём в бар на этом уровне? — жалобно вопросила девушка, не испытывающая особого желания лезть по железным фермам, но Ник был категоричен.
— Нет! Лучшее шампанское наверху, — заявил он и взял её за руку. — Алин, не вредничай! Неужели ты не хочешь выпить в компании месье Эйфеля и мистера Эдисона?
«Ну конечно, всю жизнь мечтала сделать это в компании двух восковых истуканов», — вздохнула Мари, но вслух ничего не сказала и подоткнула подол платья.
— Я первая или ты? — спросила она.
— Иди ты первой, — ответил Ник, решив, что с её боязнью высоты не мешает её подстраховать.
К его удовольствию, Мари преодолела подъём со скоростью бывалых спецназовцев. Правда, когда он её похвалил, она снова ответила ему фразой, выуженной из арсенала эрейских леди, что несколько огорчило его. Судя по эмоциональному фону, благодарностью там и не пахло.
«Вот и смысл было сюда лезть», — раздражённо подумала девушка, когда выяснилось, что наверху нет шампанского.
Ник глянул на неё и, ничего не сказав, отправился в обратный путь. Вскоре он вернулся, держа бутылку, которая своим появлением на свет была обязана императору Александру Второму — это было лучшее из того, что он нашёл на нижних уровнях башни. Мари ждала его, сидя за столиком, расположенным под окнами квартиры Эйфеля.
— Внутрь не пойдём? — спросил Ник.
— Нет, — последовал категоричный ответ.
— А как же месье Эйфель и мистер Эдисон?
— Пусть смотрят через окно и завидуют.
— Ладно, — Ник разлил шампанское по бокалам и один из них протянул девушке. — За что выпьем?
Она пожала плечами.
— Какая разница? Просто выпьем вот и всё.
— Ладно, — снова согласился Ник, хотя его уже злило её явное равнодушие к его попыткам наладить их взаимоотношения.
«Как смеет она игнорировать моё признание в любви?» — раздражённо подумал он, но постарался подавить накативший приступ гнева.
— Куда бы ты хотела пойти? — спросил он.
Мари подумала и поняла, что как-то так вышло, что, живя в Париже, она ни разу не побывала ни в одном из мест, которые так любят посещать туристы. У Рени и Палевского были свои предпочтения для прогулок по городу, у неё и её друзей — свои, но все они, за исключением Эйфелевой башни[1], не имели отношения к общепризнанным достопримечательностям. Вдобавок выяснилось, что Ник в последний раз бывал на улицах Парижа во времена средневековья, поэтому она решила, что не мешает всё же пройтись по туристическим тропам и для начала посетить Лувр.
Ник не стал возражать и они, спустившись с Эйфелевой башни, направились к знаменитому музею, хранящему память веков в виде картин, скульптур и костей с черепками, извлечённых из руин, могил и помоек.
Свидетельства прошлого быстро наскучили Мари, ведь по-настоящему они интересны только тем, кто увлекается историей или искусством. Латинский квартал и Монмартр тоже не произвели на неё особого впечатления. «Не понимаю, что здесь особенного, — фыркнула она, — к тому же я здесь уже бывала, просто не знала, что это они и есть». Ник усмехнулся, но не стал спрашивать, почему таблички с названиями улиц прошли мимо её внимания. Для него самого места, связанные со старым Парижем, были полны воспоминаний, но он понимал, что если ими поделится, то Мари всё равно их не оценит, для неё они будут скучны и она выслушает его только из вежливости. «Если не хуже», — подумал он и с беспокойством посмотрел на девушку, но увиденное его успокоило. На его взгляд она не выглядела забитой, и он решил, что немного сдержанности ей не помешает.
Триумфальная арка со своими похоронными табличками и толпой туристов на обзорной площадке оказалась той последней каплей, что окончательно прибила познавательный пыл Мари. «К чёрту достопримечательности!» — заявила она, и поскольку было обеденное время, они направились в ресторан, который, судя по аппетиту, пришёлся ей куда больше по вкусу, чем духовные ценности.
В качестве послеобеденного моциона они погуляли по площади Согласия. Затем Мари купила булку и пока она, присев на бордюр фонтана, скармливала её вездесущим голубям, Ник бродил вокруг, ломая голову над организацией приборной связи между звездолётами. Проблема заключалась в защитном поле корпусов, которое, как и положено, отражало все известные ему виды излучений. Наметив пути решения задачи, он глянул на Мари и его мысли свернули к Пророчеству Лоти; его не покидало чувство, что оно идёт не так, как должно. «Может, повлияло то, сейчас господствует другая культура и, как следствие, иные верования?»
— Куда мы теперь? Домой или ещё погуляем? — перебила Мари его размышления.
— Как хочешь, — сказал Ник, и девушка выбрала загородную прогулку.
Вместе с остальными пассажирами они взошли на борт кораблика, курсирующего по Сене и, когда тот достиг предместий Парижа, они вышли.
Охваченная печалью и в то же время умиротворением Мари брела по утоптанным тропинкам, ведущим мимо ухоженных полей и виноградников, — терпкий запах созревающего винограда навевал ей воспоминания о Рени и их совместных вылазках на «пленэр». Когда тоска по матери стала совсем уж нетерпимой, она всхлипнула и уткнулась Нику в грудь. «Не плачь! Если рай существует, уверен, она там», — сказал он ей в утешение, и она заплакала уже навзрыд.
Ник гладил девушку по волосам и вздрагивающим плечам и в душе плакал вместе с ней. «Не мудрено, что я так цепляюсь за Мари, ведь она то единственное, что осталось мне от Ареи и родного дома. По сути, мы с ней двое детей, потерявшихся во тьме веков и оказавшихся в страшном новом мире», — грустно подумал он и отстранил девушку от себя.
— Хватит, золотце, ты уже насквозь промочила меня слезами, — сказал он и, протянув ей носовой платок, предупредил: — Только давай без соплей, терпеть не могу, когда их размазывают по моим вещам.
— Подумаешь! Сама измажу, сама постираю, — прорыдала Мари.
Зная по опыту, что у неё нескончаемый поток слёз, Ник понял, что пора принимать меры.
— Ну ты и чучело, глаза опухли, нос покраснел. Если дальше так пойдёт, я с тобой разведусь, — сказал он, дразня девушку.
Слёзы Мари сразу же иссякли, и она подняла на него глаза.
— Обманщик, — вздохнула она. — Вот врёшь и не краснеешь. Кстати, ты так и не ответил, принимаешь ты моё вынужденное извинение за разрыв помолвки или нет.
— А ты хочешь, чтобы я его принял? Только честно, — потребовал Ник.
— Честно? — девушка смерила его негодующим взглядом. — Нафиг! Что бы я ни сказала, ты всё равно повернёшь дело так, как надо тебе, а не мне.
И в знак протеста она демонстративно высморкалась в его платок.
— Какой кошмар! — брезгливо сморщился Ник. — Можешь оставить его себе, мне он не нужен.
— Ну нет, мне он тоже ни к чему! — воскликнула Мари и попыталась всучить ему использованный носовой платок.
Ник пустился в бега и она, издав победный клич, бросилась следом за ним. Игра в догонялки заставила их забыть обо всём, и они со смехом носились друг за другом. В поле с сурепкой Мари наконец удалось догнать неуловимого Джо, и парочка под недовольное жужжание многочисленных пчёл упала в солнечную душистую траву. Беззаботные и счастливые они лежали рядом и смотрели в небо. Когда Ник взял её за руку, Мари подумала, что впервые за последнее время не ощущает в его присутствии ничего, кроме радости. Чтобы видеть его лицо, она повернулась на бок. «Настоящий принц, — с восхищением подумала она и вздохнула. — Жаль, что редкий засранец».
— Люблю тебя, — сказала она, но Ник даже бровью не повёл в ответ на её признание.
Мари склонилась и поцеловала его.
— Знаю, ты злишься, что я промолчала в ответ на твоё признание. Прости. Мне не хотелось лгать. Я действительно не знала, что к тебе испытываю. Думаю, это жажда свободы. Я так рвалась на волю, что видела в тебе лишь тюремщика. Да и унижения не слишком располагают к нежным чувствам.
